Ультранорманизм в прошлом и настоящем. Часть 3.

С кончиной СССР и крахом марксистской идеологии умер, после недолгой агонии, «советский антинорманизм» (в 1993 г. Новосельцев, продублировав сказанное двумя годами ранее и добавив, что Иловайский «очень вольно обращался с фактами…» и что Стендер-Петерсен «глубоко уважал Россию, русский народ, его прошлое», ибо «отрицал мнение, будто скандинавы в IX–X вв. были выше по уровню культуры, чем славяне…», предельно резкой критике, отступающей от норм науки, подверг творчество академика Б.А. Рыбакова, включая его «советский антинорманизм» [78]). Вскоре было заявлено, в том числе вчерашними адептами «советского антинорманизма», о победе в нашей науке норманизма, по А.А. Хлевову, «взвешенного и объективного» (1997 г.), по А.С. Кану, «научного, т.е. умеренного» (1999 г.) [79]. Сама же суть этого «взвешенно-объективно-научного» норманизма, представляющего собой шестой этап в развитии норманской теории, хорошо видна из работ его представителей и прежде всего археологов, по-прежнему задающих тон в интерпретации варяжского вопроса.

В 1994 г. в «толстом» журнале «Новый мир» академик Д.С. Лихачев, на воображение которого сильно подействовали рассуждения археологов о массовом пребывании скандинавов в Восточной Европе, предложил, указав, что об этом он уже говорил во вступительном слове на Византийском конгрессе в Москве в 1989 г., называть Древнюю Русь, «особенно в первые века ее исторического бытия», «Скандославией» (Скандинавия дала ей «в основном — военно-дружинное устроение», и призванные из Швеции «конунги» Рюрик, Синеус и Трувор «могли научить русских по преимуществу военному делу, организации дружин») [80]. В 1996–1997 и 2009 гг. археолог В.В. Мурашева утверждала, что «норманны сыграли большую роль в ранней русской политической истории» и что «есть основания говорить» о «великом переселении» или о «большой иммиграционной волне из Скандинавии в Восточную Европу, в основном с территории Средней Швеции» [81].

В 1997 г. филолог Е.А. Мельникова увидела в скандинавах «первооткрывателей пути на восток», прочно освоивших к середине IX в. движение по Волге и основавших «Ладогу, Городище под Новгородом, Крутик у Белоозера, Сарское городище под Ростовом, позднее — древнейшие поселения в Пскове, Холопий городок на Волхове, Петровское и Тимерево на Верхней Волге…», в 1999 г. вела речь о «многочисленных» отрядах викингов, приходивших на Русь в IX в., что к концу этого столетия число норманнов на ее территории «резко возрастает, и скандинавская знать, дружинники, отряды наемников и купцов появляются в самых разных местах Восточной Европы», а в 1997–1998 гг. объявила, что вытеснение шведского языка в среде знати и жителей крупных городов завершилось на Руси в целом к концу XI века. В 2002 г. она же, по причине отсутствия скандинавских топонимов на Руси, таковым представила — в духе шведов О. Рудбека и Э.Ю. Биорнера — название урочища Коровель в районе с. Шестовица, которое якобы состоит из скандинавских слов: kjarr — «молодой лес, подлесок, заросли молодого леса или кустарника», а vellir — «поле, плоская земля», т.е. «заросшие густым подлеском поля» или «покрытая кустарником долина» [82].

В 1997 г. археолог А.А. Хлевов победу провозглашаемого им «взвешенно-объективного» норманизма венчал «Скандославией» Д.С. Лихачева и собственным выводом, что «Скандинавия и Русь составили исторически удачный и очень жизненоспособный симбиоз». По мнению археолога и директора академического Института истории материальной культуры Е.Н. Носова, растиражированного в 1998–1999, 2005–2007, 2009 и 2012 гг., скандинавы «на Руси были купцами и ремесленниками, воинами и князьями, чиновниками и посланниками, наемниками и грабителями», «составляли значительную прослойку в княжеской среде» и что в ряде центров они «жили постоянно, семьями и составляли довольно значительную и влиятельную группу общества» [83]. В 1999 г. историк А.С. Кан подкреплял свой тезис о победе «научно-умеренного» норманизма разговорами о «множестве шведов», ездивших к восточным славянам и обратно, и о «славяно-скандинавском симбиозе», в условиях которого «древнерусское общество развивалось быстрее и успешнее, чем шведское…». В 2000–2001 гг. филолог Т.Н. Джаксон утверждала, под влиянием археологов, выдававших нескандинавское за скандинавское, что присутствие скандинавов на территории восточных славян документировано «большим числом норманских древностей…» [84].

В 2008 и 2013 гг. археолог В.Я. Петрухин доводил до сведения читателя, что «в целом материалы Ладоги и Городища достаточно полно демонстрируют начало проникновения скандинавской руси в бассейн Волхова и формирования там сети городских центров с дружинными древностями, концентрация которых на Городище в 860-е гг. сопоставима с данными летописи о призвании варяжских князей» (при этом демонстрируя невладение хорошо известным историографическим материалом: М.В. Ломоносов расправился с Г.Ф. Миллером в ходе обсуждения его речи-«диссертации» и получил «место придворного историографа…»). В 2009 и 2010 гг. другой археолог, Л.С.Клейн, уверял, что «норманны сыграли значительную роль в истории нашей страны…», что «в летописи описано призвание варягов-норманнов как начало истории Древнерусского государства», что город Суздаль, а как тут не вспомнить Валдай А.Ф. Вельтмана, «назван по-норманнски — его название означает “Южная Долина”»: «“-даль” у скандинавов “долина”» и что в русском языке, а тут уже вспоминаешь О.И. Сенковского, якобы около 150 заимствований «из языка северных германцев» (к русскому гению у него тоже свои счеты, отсюда и такое «уважение»: немецкие академики — Г.З. Байер, Г.Ф. Миллер, А.Л. Шлецер — «блюли пользу науки, а Ломоносов мешал ей») [85].

В 2012 г. В.В. Мурашева — организатор «великого переселения» скандинавов из Средней Швеции в Восточную Европу — резюмировала, что проблему «роли варягов, выходцев из Скандинавии, на раннем этапе отечественной истории… к началу XXI в… можно считать решенной в рамках академической науки». Тогда же это решение «академической науки», т.е. «взвешенно-объективно-научного» норманизма археолог С.П. Щавелев выразил тезисом шведа Ю. Тунмана 1774 г.: «горсточка» викингов во главе с Рюриком «основала целое государство, даже в начале своего развития равное по площади среднему европейскому королевству». Точно в таких же словах и все в том же юбилейном году, объявленном указом президента России годом празднования 1150-летия зарождения российской государственности, утверждал о роли норманнов на Руси журнал «Родина» в беседе с академиком С.П. Карповым: что при всей своей условности летописная дата призвания варягов 862 г. «отражает важнейшее для судеб Запада и Востока явление: основание государства у восточных славян, начало нового исторического бытия для племён Восточной Европы…», что «мы должны признать значение даты как вехи становления державы…» и что конунг Рюрик «привёл с собой некоторое число воинов, которые вместе с тем имели определённый опыт государственной организации» [86].

Энтузиазм и скорость, с которыми возвращались наши «взвешенно-объективно-научные» норманисты в лоно «мировой науки», оказались столь стремительными, что повели их дальше скандинавов Ю. Тунмана, Т.Ю. Арне, А. Стендер-Петерсена и немца А.Л. Шлецера. Потому как на карте Восточной Европы они основали, видимо, для большего сближения русской истории с западноевропейской, в которой было герцогство Нормандское, свою «Нормандию», о которой прежде никто не слышал (т.е. появилась еще одна норманистская химера, типа «Славянской Скандинавии» О.И. Сенковского 1834 г. и «Скандославии» Д.С. Лихачева 1989–1994 гг.). Так, историк Р.Г. Скрынников в 1995–2000 гг. много повествовал о «Восточно-Европейской Нормандии», во главе которой стояли «норманские конунги» Игорь, Святослав, Владимир и которой предшествовали также неизвестные истории «норманские» Полоцкое и Киевское княжества. Говоря, что в русских землях находилось «множество норманских отрядов», что русско-византийские договоры «заключало норманское войско», что оно же разгромило Хазарский каганат и что благодаря ему же произошел перелом в балканской кампании «старшего из конунгов» Святослава и т.д., и т.п., автор свел роль восточных славян в их же истории к роли данников норманнов и к роли товара, потому как их, не оказывавших большого сопротивления, захватывали и продавали в рабство [87]. О некой «Нормандии» в Новгородской земле, которую также не знает ни один источник, утверждает с 2009 г. на международном уровне археолог Е.Н. Носов (и об этой «Нормандии», как о новом подходе «к археологическому материалу» и постановке «новых научных задач», уже ведут речь французские специалисты) [88].

Итак, согласно «взвешенно-объективно-научному» норманизму нашей «академической науки» на Руси жили-были — в качестве «купцов и ремесленников, воинов и князей, чиновников и посланников, наемников и грабителей» — до полумиллиона, а то и более шведов. И это тогда, когда Средняя Швеция, откуда «несметными полчищами» и «великими переселениями» норманисты направляют к восточным славянам «варягов» и «русь», была, по оценке шведских ученых, малонаселенной. По подсчетам археолога О. Хиенстранда, на основных территориях области Меларен, историческом ядре шведского государства, включающем в себя Упланд, Сёдерманланд и Вэстманланд, к концу викингского периода, т.е. к середине XI в., предположительно проживало 40 000 человек. Следовательно, резюмирует Л.П. Грот, «в IX в. в самой населённой части территории свеев могло быть… не более 30 000 человек… Вероятнее всего, ядро свейских земель не выходило за пределы области Меларен. Но страна, общее число населения которой, включая стариков, больных, женщин и детей, составляло не более 30 000 человек, явно не обладала достаточными возможностями для того, чтобы обеспечить как материальными, так и человеческими ресурсами те грандиозные походы в Восточную Европу, которые грезятся современным норманистам».

По воле норманистов шведы на Руси не просто жили да поживали, они еще добра нам много наживали. Например, первые русские города возводили, хотя на родине могли поставить только крестьянский двор, т.е. совершенно не знали традиции градостроительства. По данным шведских археологов Б. Амбросиани и У. Спорронга, «почти весь викингский период, а именно до начала XI в. основным типом застройки в области Меларен был отдельный крестьянский двор, и только с начала XI в. начинают появляться коллективные поселения типа деревень», а города там, подчеркивают ведущие шведские медиевисты Х. Андерссон, Т. Линдквист, М. Шёберг, отсутствовали до конца XIII в. (т.е. лишь к этому времени шведы приобрели сложный опыт строительства городов, тогда как на Руси в первых десятилетиях названного столетия было, по подсчетам С.М. Соловьева, «с лишком 300 городов», а Ибн Русте еще в самом начале Х в. отмечал, что у русов «много городов»). Другой вывод «взвешенно-объективно-научных»: «горсточка» викингов с Рюриком «основала целое государство». Но шведские медиевисты, отмечает Л.П. Грот, X–XII вв. «относят к догосударственному периоду в шведской истории, определяя его как стадию вождества». Согласно их же мнению, «создание шведской государственности… носило затяжной, длительный характер, признаки раннего государства можно выявить не ранее второй половины XIII — начала XIV вв.». Причем, заключает историк Т. Линдквист, «шведское государство, возникшее в позднем средневековье, было, конечно, вторичным. Оно возникло позднее многих государств в Европе и даже в Скандинавии. Целый ряд явлений и представлений носили экзогенный характер: они “вводились” со стороны. Представления о значении и функциях королевской власти, установления и ритуалы для носителей новой государственной власти были привнесены со стороны» [89].

И сей «взвешенно-объективно-научный» норманизм нашей «академической науки» с его «Скандославией», «Восточно-Европейской Нормандией» и прочими «Нормандиями» представляет собой даже не «“ультранорманизм” шлецеровского типа» двухсотлетней давности, вызывавший неприятие у здравомыслящих сторонников норманской теории, как, например, С.М. Соловьев, И.И. Первольф, В.А. Мошин, а его еще большее «ультра» («суперскандинавоманию»), следовательно, еще большее несоответствие реалиям прошлого и письменным источникам. В первую очередь главному источнику по русской истории IX–XI вв.: Повести временных лет (ПВЛ), которая нигде не отождествляет варягов и русь ни со шведами, ни с норманнами вообще. Как верно сказал, по оценке В.А. Мошина, «беспристрастный исследователь» С.А. Гедеонов, наша летопись «всегда останется, наравне с остальными памятниками древнерусской письменности, живым протестом народного русского духа против систематического онемечения Руси» [90]. С этими словами антинорманиста в унисон звучат слова крупнейшего норманиста XIX в. немца А.А.Куника, который в 1875 г. признал, что «одними ссылками на почтенного Нестора (т.е. ПВЛ. — В.Ф.) теперь ничего не поделаешь», а в 1877–1878 гг. добавил, что «было бы благоразумнее» эту «летопись совершенно устранить», потому как антинорманисты, по его резонным словам, «в полном праве требовать отчета, почему в этнографическо-историческом введении к русской летописи заморские предки призванных руссов названы отдельно от шведов». Стоит также напомнить, что и немец А.Л. Шлецер в 1768 и в 1802 гг. заострял внимание на том очевидном факте, что «Нестор четко отличает русских от шведов», и потому утверждение в обратном «надобно доказать» [91].

Нисколько не согласуются с «взвешенно-объективно-научным» норманизмом ни западноевропейская традиция, изложенная в 1540-х гг. немцами С. Мюнстером и С. Герберштейном и выводившая варягов из южнобалтийской славянской Вагрии (на эту же территорию указывает и наша ПВЛ), ни арабская традиция, отраженная ад-Димашки (1256–1327): варяги «суть славяне славян (т.е. знаменитейшие из славян)», ни иудейская традиция Х в.: «Книга Иосиппон» и Ибрагим Ибн-Якуб также помещают русов на южных берегах Балтийского моря (и эти независимые друг от друга традиции о связи летописных варягов и руси с Южной Балтикой подкрепляются массовыми археологическим и антропологическим данными). С тем же норманизмом не согласуется и такой лингвистический материал, как топонимический. Ибо среди наименований древнерусских городов IX–X вв., многие из которых якобы основаны скандинавами, совершенно отсутствуют, подводил черту в 1972 г. польский лингвист С. Роспонд, «скандинавские названия». Сами же археологические находки, на которых норманисты основывают свои выводы и которые только в малой части своей непосредственно связаны со скандинавами, лишь говорят об их некотором присутствии, причем только начиная с конца Х в., на территории Восточной Европы (а на это же время, отдаленное от призвания варягов на 120–140 лет, указывают и исландские саги, вобравшие в себя историческую память скандинавских народов) [92].

А эти и другие реалии нашего прошлого хорошо видны, если смотреть на них самостоятельным, т.е. русским взглядом, стремящимся к установлению истины, ибо от нее многое зависит для нас, а не взглядом шведским, выраженным, как его охарактеризовал в 1808 г. немецкий историк Г. Эверс, «пустомелей Петреем» [93]. Хотя верный слуга своего государя и своего отечества придворный историограф Петрей вряд ли 400 лет тому назад представлял, какое невероятие вырастет, посредством прямых фальсификаций, искажения источников и приписывания им того, чего в них нет, до ультрасказочных небес, причем особенно под пером русских ученых и особенно современных [94], из его совершенно пустых слов, не имеющих отношения к исторической правде и рожденных политической конъюнктурой: «От того кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». Но от такой «кажущейся правды», погрузившей нашу историю в болото шведско-скандинавских фантазий, русской науке следует откреститься.

ПРИМЕЧАНИЯ

78. Новосельцев А.П. «Мир истории» или миф истории? // ВИ. 1993. № 1. С. 23-31;

79. Хлевов А.А. Норманская проблема в отечественной исторической науке. СПб., 1997. С. 91; Кан А.С. Швеция и Россия в прошлом и настоящем. М., 1999. С. 50;

80. Лихачев Д.С. Нельзя уйти от самих себя… Историческое самосознание и культура России // Новый мир. 1994. № 6. С. 113-114; его же. Россия никогда не была Востоком (Об исторических закономерностях и национальном своеобразии: Евразия или Скандославия?) // Его же. Раздумья о России. СПб., 2001. С. 35-37;

81. Мурашева В.В. Предметный мир эпохи // Путь из варяг в греки и из грек… М., 1996. С. 32-34; ее же. Была ли Древняя Русь частью Великой Швеции? // Родина. 1997. № 10. С. 9-11; ее же. «Путь из ободрит в греки…» (археологический комментарий по «варяжскому вопросу») // Российская история. 2009. № 4. С. 175-179;

82. Мельникова Е.А. Скандинавы на Балтийско-Волжском пути в IX–X веках // Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. (К 210-летию А.Л.Витберга). Материалы Международного научного симпозиума. Киров, 1997. С. 133-134; ее же. Тени забытых предков // Родина. 1997. № 10. С. 19; ее же. Культурная ассимиляция скандинавов на Руси по данным языка и письменности // Труды VI Конгресса славянской археологии. Т. 4. М., 1998. С. 137-143; ее же. Устная традиция в Повести временных лет: к вопросу о типах устных преданий // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 164, прим. 19; Древняя Русь в свете зарубежных источников: Учебное пособие для студентов вузов / Под ред. Е.А. Мельниковой. М., 1999. С. 475, 543;

83. Хлевов А.А. Указ. соч. С. 80; Носов Е.Н. Первые скандинавы на Руси // Викинги и славяне. Ученые, политики, дипломаты о русско-скандинавских отношениях. СПб., 1998. С. 66, 73, 81; его же. Современные археологические данные… С. 160; его же. Тридцать лет раскопок Городища: итоги и перспективы // У истоков русской государственности. Материалы международной конференции. 4-7 октября 2005 г. Великий Новгород. СПб., 2007. С. 30; его же. Откуда пошел «Новый город»? // Родина. 2009. № 9. С. 10; его же. Послесловие. С. 355; его же. Новгородская земля: Северное Приильменье и Поволховье // Русь в IX–X веках. С. 107, 115-116, 119; его же. У истоков Руси и Новгорода // Родина. 2012. № 9. С. 42-43; Носов Е.Н., Горюнова В.М., Плохов А.В. Городище под Новгородом и поселения Северного Приильменья (Новые материалы и исследования). СПб., 2005. С. 28;

84. Кан А.С. Указ. соч. С. 39-40, 45; Джаксон Т.Н. Система речных путей Восточной Европы в представлении средневековых скандинавов // Великий Волжский путь. Материалы Круглого стола «Великий Волжский путь» и Международного научного семинара «Историко-культурное наследие Великого волжского пути». Казань, 28-29 августа 2000 г. Казань, 2001. С. 110;

85. Петрухин В.Я. Призвание варягов: историко-археологический контекст // ДГВЕ. 2005 г. М., 2008. С 43; его же. Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры. М., 2013. С. 21-22, 145; Клейн Л.С. Спор о варягах. С. 8, 72, 85, 218, 226; его же. Трудно быть Клейном: Автобиография в монологах и диалогах. СПб., 2010. С. 136. См. подробно о предвзятости археологов Клейна и Петрухина к историку Ломоносову в кн.: Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов. С. 353-420;

86. Мурашева В.В. Славяне, варяги и иные «языци» на речных путях Восточной Европы // Меч и златник: К 1150-летию зарождения Древнерусского государства: Каталог выставки. М., 2012. С. 36; Щавелев С.П. 1150: юбилей российской государственности. От «призвания варягов» (862) до основания житийно-летописного города Курска (1032:980). Курск, 2012. С. 18; Карпов С.П. О варягах, юбилеях и нашем образовании… // Родина. 2012. № 9. С. 6;

87. Скрынников Р.Г. Войны Древней Руси // ВИ. 1995. № 11-12. С. 25-27, 29-37; его же. Древняя Русь. Летописные мифы и действительность // То же. 1997. № 8. С. 3-4, 6-11; его же. История Российская. IX–XVII вв. М., 1997. С. 8, 12, 51, 54-55, 63, 67; его же. Русь IX–XVII века. СПб., 1999. С. 15-18, 20-50, 52, 54-55, 59, 60-62, 65, 71-72, 75-76; его же. Крест и корона. Церковь и государство на Руси IX–XVII вв. СПб., 2000. С. 5, 9-19, 20-23, 25, 27, 30, 32;

88. Жобер А.Н. Скандинавы в Европе: археологическое измерение // Диалог культур и народов средневековой Европы. С. 239; Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов. С. 457-458;

89. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 2. Т. 3-4. М., 1993. С. 41; Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г. / Под ред. А.Г. Кузьмина, С.В. Перевезенцева. М., 2004. С. 121; Грот Л.П. Как Рюрик стал великим русским князем? Теоретические аспекты генезиса древнерусского института княжеской власти // История и историки: историографический вестник. 2006. М., 2007. С. 94-95; ее же. О Рослагене на дне морском… С. 353-384, 434-437, прим. 174; ее же. Призвание варягов. С. 301-323; ее же. Призвание варягов… С. 301-323; Фомин В.В. Ломоносовофобия российских норманистов. С. 483-488;

90. Гедеонов С.А. Указ. соч. С. 58; Мошин В.А. Указ. соч. С. 15;

91. Schlözer A.L. Op. cit. S. 83, 86-89; Шлецер А.Л. Указ. соч. Ч. I. С. 316-317, 330, 421; Дополнения А.А.Куника // Дорн Б. Каспий. СПб., 1875. С. 452, 457, 460; Куник А.А. Известия ал-Бекри… Ч. 2. С. Х, 04, 016, 018, 032-033, 039;

92. Венелин Ю.И. Известия о варягах арабских писателей и злоупотреблении в истолковании оных // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 4. М., 1870. С. 10; Вестберг Ф.Ф. Комментарий на записку Ибрагима ибн-Якуба о славянах. СПб., 1903. С. 146; его же. К анализу восточных источников о Восточной Европе // ЖМНП. Новая серия. Ч. 13. № 2. СПб., 1908. С. 375; Роспонд С. Структура и стратиграфия древнерусских топонимов // Восточно-славянская ономастика. М., 1972. С. 62; Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. С. 376-474; его же. Ломоносовофобия российских норманистов. С. 204-220, 431-432;

93. Ewers J.P.G. Vom Urschprungе des russischen Staats. Riga, Leipzig, 1808. S. 53, anm. 2;

94. См. об этом подробнее: Фомин В.В. Голый конунг. С. 265-308; его же. Фальсификации современного норманизма // Российская государственность в лицах и судьбах её созидателей: IХ–ХXI вв. Материалы областной научно-практической конференции по проблемам гуманитарных наук. Липецк, 17-18 мая 2013 г. Липецк, 2013. С. 265-283; Олейниченко А.В. Аберрации норманизма // Там же. С. 283-291.

Опубликовано: http://thezis.ru/zhurnal-istoricheskoe-obrazovanie-2.html


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру