О духовно-политических смыслах «Слова об убиении злочестивого царя Батыя»

Одним из текстов, способствующих пониманию того, каким видели мир русские люди в XV–XVI вв., является «Слово об убиении злочестивого царя Батыя». Автором этого «Слова» принято считать Пахомия Логофета (Пахомия Серба), выходца с Афона, русского агиографа XV в. В 70 гг. XV в. он создаёт новую редакцию «Жития Михаила Черниговского и боярина его Феодора», к которой, в качестве окончания, присоединил и «Слово об убиении злочестивого царя Батыя» [1]. Через семьдесят лет, в середине XVI века, «Слово…» как отдельное произведение будет включено в Великие Минеи Четьи, кроме того, оно войдет в состав русских летописей и в Хронографы.

Содержание «Слова…» оригинально для русской книжной и житийной традиции. В нём говорится о том, что после покорения русских земель Батый «тщашеся, аще бы мощно и по всей вселеннѣй сотворити, ни да поне именуется христианьское именование» [2], и отправляется на запад, в Венгрию. В Венгрии, к тому времени уже перешедшей из православия в католичество, в это время правит некий «краль Владиславъ» [3], который тайно, под влиянием сербского архиепископа святого Саввы, уже вернулся в православие. Однако этот «правильный» поступок короля не спасает Венгрию от разорения. Более того, в плен к татарам попадает сестра Владислава, которая «сплетися» с Батыем и «помогаше Батыю» [4]. Опечаленный король, «тако сугубый плач и рыдание приложивъ, начат Бога молити». После искренних молитв, к Владиславу является некто, утешающий его и обещающий Божию помощь. Воодушевлённый Владислав собирает войско и изгоняет батыеву орду из страны, а самого Батыя и предавшую короля сестру убивает. В живых остаются только те захватчики, которые «въсхотѣша вѣры еже въ Христа» [5].

Разумеется, таких событий в исторической реальности никогда не было. Давно установлено, что текст «Слова…» является своеобразной компиляцией сербских и венгерских легенд и героических песен. В то же время он включается в Великие Минеи Четьи, являющиеся одним из программных документов «эволюционирующего» Русского государства, и занимает там не последнее место. В чём же причина?

Прежде всего, необходимо напомнить, что начало XVI в. — это время создания новой российской исторической мифологии, которая была важной составляющей формирующейся идеологии будущего Московского царства. К моменту составления Великих Четьих Миней уже существовали как минимум два текста, представляющих собой новый исторический миф, а именно «Послание о Мономаховых дарах» (Послание Спиридона-Саввы) и «Сказание о князьях Владимирских», созданные до 1527 г [6]. В дальнейшем, как известно, текст «Сказания», выводящего родословную Рюриковичей от римских императоров, будет включен в Чин венчания на царство Ивана IV Васильевича и в Степенную книгу царского родословия. Роль «Сказания о князьях Владимирских» была настолько велика, а его авторитет как исторического источника настолько непререкаем, что в XVII в. оно стало неотъемлемой частью Чинов венчания царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича, представителей совершенно иной династии — Романовых. А первый критический анализ этого текста был проведён лишь через 140 лет после его создания, и то иностранцем — Юрием Крижаничем в трактате «Политика» [7]. Таким образом, практика введения исторических мифов в идеологическую систему была свойственна данному периоду развития Российского государства и даже стала определяющей для дальнейшего развития русской духовно-политической мысли. Несомненно, именно этот исторический и духовно-политический контекст в значительной степени повлиял на то, что русские книжники начала XVI в. обратили свой взор на «Слово об убиении злочестивого царя Батыя»

Нужно отметить, что изучение «Слова…» не имеет богатой историографической традиции. Несмотря на то, что творческое наследие Пахомия Логофета стало объектом изучения достаточно давно, почти ни один из исследователей не уделял «Слову…» особого внимания. Так, один из самых ранних исследовательских текстов, посвящённый Пахомию и его творчеству, появляется в 1818 г. [8], а первый значимый научный анализ сочинений Пахомия Серба можно найти в «Истории Русской Церкви» митрополита Макария (Булгакова). Привлекает внимание тот факт, что митрополит Макарий приводит следующую концовку «Жития Михаила…»: «Но о мученики великоименитые и исповедники! Исповедав Христа, истинного Бога, пред злочестивым царем и мучителем, молите за нас непрестанно, да сохранится без вреда отечество ваше, и князья наши да получат помощь на врагов, а мы да обретем милость и оставление грехов в день Суда от Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава...» [9]. Это позволяет предположить, что митр. Макарий вообще не знал о существовании «Слова об убиении злочестивого царя Батыя». Только через полвека после выхода в свет исследования митр. Макария В.О. Ключевский в своём труде «Древнерусские жития святых как исторический источник», отметил существование «Слова…» в древнерусской житийной традиции, но обратил внимание лишь на южнославянское происхождение этого памятника: «Легко заметить, что это — народная южнославянская песня о Батые, в книжной обработке пущенная пришлым сербом в древнерусскую письменность…» [10].

Первое специальное исследование, посвящённое рассматриваемому тексту, появилось в 1916 г. [11]. И лишь в 1999 г. увидела свет статья О.М. Ульянова, посвящённая «Слову…» [12], а в 2001 г. — наиболее полное на сегодняшний день исследование А.А. Горского, содержащее, кроме того, политическую трактовку этого памятника [13]. В то же время необходимо отметить, что еще ранее «Слово…» вызвало интерес у зарубежных учёных, в частности, А.А. Горский в своей статье указывает на несколько публикаций, посвященных данному тексту [14].

Развивая идеи С.П. Розанова и Й. Перени, А.А. Горский вполне убедительно реконструирует политические смыслы «Слова об убиении злочестивого царя Батыя», актуальные для 70-х гг. XV в.: «Очевидно, «Повесть о убиении Батыя» была включена в этот памятник <летописный свод 1477 года. — А.С.> с вполне определённой целью: она была призвана показать, что при условии крепости веры можно нанести поражение и непобедимому «царю» <хану Ахмату. — А.С.>» [15].

Однако с 1470-х гг. к моменту составления Великих Миней Четьих прошло более 70 лет, в политической жизни Российского государства очень многое поменялось и, соответственно, должны были измениться и политические смыслы, вкладываемые составителями Великий Миней Четьих в «Слово…». Более того, думается, что в данном случае нужно говорить не просто о политических, а о духовно-политических смыслах.

Реконструкцию этих духовно-политических смыслов, актуальных уже не для 1470-х, а для 1530–1540-х гг. возможно осуществить двумя путями. Прежде всего, стоит рассмотреть «Слово…» как самостоятельное произведение. В этом случае, как представляется, основная идея данного сочинения Пахомия Серба заключается в утверждении истинности православной веры: автор прямо указывает на то, что только православная вера несёт в себе истинную правду, в которой пребывает Господь. При этом Пахомий противопоставляет правду православия как язычеству, так и католичеству. Этим Пахомий продолжает сложившуюся на протяжении веков традицию трактовки правды как искренней приверженности православию. Кроме того, он первый среди известных нам древнерусских писателей сталкивает в одном тексте две противоположные модели поведения: благочестивого короля, вернувшегося к православной вере, и его сестры-католички, переметнувшейся на сторону язычника Батыя (и, как мы можем догадываться, вообще отказавшейся от христианства). Заметим, что Владислав одержал победу над татарами не сразу после крещения, а только после покаяния и разорения своей страны, иными словами — пройдя через некоторое испытание.

В то же время расставляемые Пахомием акценты наводят на некоторые, с первого взгляда, парадоксальные выводы. Суть их в следующем. Убийство Владиславом своей собственной сестры в «Слове…» не показано как испытание, хотя могло бы быть таковым. И этот факт позволяет раскрыть одну из возможных идей Пахомия Серба: православный государь — не более чем исполнитель Божией воли, орудие в руках Господа. Он фактически не имеет права действовать самостоятельно. И лишь осознание такого своего статуса и смиренное его признание помогает государям мудро и успешно управлять своими землями.

Интересно, что в чём-то идеи, присутствующие в сочинении Пахомия Серба, созвучны учению нестяжателей. Это неудивительно, если учесть тот факт, что преп. Нил Сорский, основатель «нестяжательства», как и Пахомий Серб, долгое время подвизался на Афоне. Впрочем, полностью отождествлять реконструированные из текста Пахомия идеи и идеи нестяжателей некорректно.

Второй путь — анализ «Слова…» как составной части «Жития Михаила Черниговского и боярина его Феодора». Несмотря на кажущееся разногласие и почти несовместимость этих двух текстов, можно выделить почти идентичные сюжетные линии и действия персонажей. И в «Житии…» и в «Слове…» представлено противопоставление жизни вечной и жизни земной. Приверженцами первой являются Михаил Черниговский и Владислав, второй — родственники Михаила и сестра Владислава. Однако, несмотря на то, что оба правителя руководствовались одним мотивом — доказать истинность православия, — судьбы их разошлись: Михаил погибает в Орде, а Владислав убивает убийцу Михаила.

В данном случае, скорее всего, Пахомий хочет показать, что любые нечестивые действия будут отмщены свыше («И тако збысться реченное: «Мнѣ отмщение, и аз въздамъ месть», — глаголеть Господь…» [16]). Более того: несмотря на то, что «Слово…» является компиляцией ве нгерских и южнославянских сказаний и преданий о хане Батые, оно очень удачно вписалось в концепцию преимущества московских князей над другими. Если князь Михаил, будучи больше героическим персонажем, чем мудрым правителем, одолел Батыя только в «брани духовной», то Владислав, осознавая себя в первую очередь правителем и мирским пастырем, смог одержать и духовную, и реальную победу над тем, чьё имя на долгие годы стало символом враждебного отношения к православной вере и православному русскому народу.

Думается, именно эти духовно-политические смыслы послужили тому, что не имевшее совершенно никаких исторических оснований «Слово об убиении злочестивого царя Батыя» оказывается включенным в Великие Минеи Четьи. Основные идеи «Слова…» очень хорошо укладывались в историко-мифологический контекст первой половины XVI века и вполне соответствовали настроениям молодого царя Ивана IV Васильевича и его ближайшего окружения. В этот период московские правители осознавали себя и свою политику именно в том ключе, в котором выдержан характер и мотивы поведения легендарного «краля Владислава» — защитниками православия и победителями «злочестивых» ордынских «царей». Через полтораста лет после начала такой политики — исподволь, без громких действий и с Божией помощью объединять русские земли под своей властью, — московские правители теперь имели право утверждать, что их исторический выбор оказался единственно верным, и закреплять это в различных текстах.

Таким образом, «Слово об убиении злочестивого царя Батыя» оказывается не только очередным текстом, утверждающим победу православия над язычеством и католицизмом, но и важным духовно-политическим документом, в образной форме фиксирующим достигнутые Российским государством исторические результаты и, одновременно формулирующим не менее важные задачи на будущее. Стоит напомнить, что Великие Минеи Четьи составлялись в тот исторический период, когда юго-восточные границы России продолжали беспокоить различные остатки Золотой Орды — Казанское, Астраханское, Крымское ханства, Ногайская Орда. Поэтому неудивительно, что он был включён в Великие Минеи Четьи, «главною целью» которых, по словам академика Д.С. Лихачёва, было прославление, возвеличивание и оправдание прошлого и настоящего [17].

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Стоит отметить, что это мнение разделяют не все исследователи. См., напр.: Некрасов И. Пахомий Серб, писатель XV века. Одесса, 1871. С. 73–75, 95.

2. Слово об убиении злочестивого царя Батыя // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 12. СПб., 2003. С. 48.

3. Там же. С. 48.

4. Там же. С. 50.

5. Там же.

6. См. комментарии к «Сказанию о князьях Владимирских» // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 9. СПб., 2006. С. 535.

7. Крижанич Юрий. Политика. М., 1965. С. 623–627.

8. Евгений [Болховитинов]. Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина греко-российской Церкви. Ч. II. СПб, 1818. С. 525-526.

9. Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Том VII. Ч. II. СПб., 1994. С.165.

10. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 2003. С. 156.

11. Розанов С.П. «Повесть об убиении Батыя» // ИОРЯС. Пг., 1916. С.109–142.

12. Ульянов О.М. Смерть Батыя (к вопросу о достоверности летописного сообщения о гибели в Венгрии золотоордынского хана Батыя) // Сб. Русского исторического общества. М., 1999. Т. 1 (149).

13. Горский А.А. «Повесть об убиении Батыя» и русская литература 70-х гг. XV века // Средневековая Русь. Вып. 3. М., 2001. С. 191–221.

14. Перени Й. Легенда о святом Владиславе — в России // Studia slavica. Budapest, 1955. T. 1. Fasc. 1–3; Радојичић Ћ. Руварчево место у српскоj историографиjи // Матица српска. Зборник за друштвене науки. Нови Сад, 1956. Т. 13–14. С. 200; Радојичић Ћ. Стара српска књижевност у Средњем Подунављу (од XV до XVIII века) // Годишњак филозофског факултета у Новом Саду. Нови Сад, 1957. Књ. 2. С. 243–246; Radojčić Đ. Antologija stare srpske kniževnosti. Beograd, 1960. S. 337; Halperin Ch.J. The Defeat and Death of Batu // Russian History. Irvine (Cal), 1983. Vol. 10. №1.

15. Горский А.А. «Повесть об убиении Батыя» и русская литература 70-х гг. XV века // Средневековая Русь. Вып. 3. М., 2001. С. 214.

16. Слово об убиении злочестивого царя Батыя // Библиотека литературы Древней Руси. Т.12. СПб., 2003. С. 51.

17. См.: Лихачёв Д.С. Литература «обобщающих мероприятий» // Библиотека литературы Древней Руси. Т.12. СПб., 2003. С. 7.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru