Чтение для родителей и педагогов

Переоценка ценностей

Находясь под влиянием темы, предложенной журналом Виноград для обсуждения , и мы позволим себе порассуждать о ювенальной юстиции, тем более, что у нас есть что предложить для чтения, но не детям, а их родителям. Почему такая перестановка приоритетов производится, станет ясно чуть позже. Сначала определимся с терминами. Для этого нужно просто перевести основной термин разговора «ювенальная юстиция» с чужого языка на родной русский, который понимают все дети и родители нашей страны любого этнического происхождения. Очень просто – это «правосудие для несовершеннолетних». И если это так просто, то у совершеннолетних, пока еще не низведенных в категорию недостаточно ответственных и мало и плохо умеющих думать, непременно возникнут вопросы типа «Чем вызвана необходимость…?», «А разве недостаточно…?», «Зачем…?», «Почему…?», «В какой степени оправдано…?», «Соответствует ли…?», «Что из этого вытекает?», и тому подобное. Очевидно, на многие, начинающиеся как указано вопросы, ответили уважаемые авторитетные авторы этого номера, но на первый, поставленный здесь вопрос нам хочется дать свой незамысловатый ответ: необходимость предлагаемого в качестве легального явления ювенальная юстиция вызвана парентальной ирреспонсибильностью. Перевести ли на русский? Это всего-навсего означает безответственность родителей в отношении собственных детей и попустительство манипуляторам общественного сознания формировать социум как им кажется или как им скажут. Наверное так бывает во всякое время революционных преобразований. Так или иначе, но рассказ, скорее фельетон, Тэффи «Переоценка ценностей», который мы и хотим привести здесь полностью, появился в 10-х гг. двадцатого века. Он нам подходит сейчас. Подходит для педагогов и родителей, а не для детского чтения, имея ввиду тенденцию поменять всех местами.

Но прежде еще хотелось бы рассказать нашим любимым читателям-родителям, что Тэффи – это псевдоним Надежды Александровны Лохвицкой (1872-1952), сестры известной поэтессы Серебряного века Мирры Лохвицкой – Марии Александровны и дочери известного петербуржского профессора уголовного права А. В. Лохвицкого. Псевдоним был взят из сказки Р. Киплинга «Как было написано первое письмо»; так звали дочку первобытного человека, а полностью это имя звучало так – «Девочка-которую-надо-хорошенько-отшлепать-за-то-что-она-такая-шалунья».

И, действительно, наша русская Тэффи оказалась «шалуньей»: с детства любившая рисовать карикатуры и сочинять сатирические стихи, Тэффи стала талантливым, обаятельным и необыкновенно остроумным писателем. Среди многих людей в России и позже в русском зарубежье Государь Император Николай II до конца дней своих оставался поклонником ее таланта. Да и жизнь ее хорошенько «отшлепала»: свидетельница всех русских революций и двух мировых войн, почти половину жизни проведшая в вынужденной эмиграции, тем не менее, она непрестанно трудилась, создавая новые произведения на русском языке и для русских читателей, оставаясь у них популярной и любимой. Рассказы Тэффи звучат на удивление современно. И вот один из многих.

ПЕРЕОЦЕНКА ЦЕННОСТЕЙ

Петя Тузин, гимназист первого класса, вскочил на стул и крикнул: — Господа! Объявляю заседание открытым!

Но гул не прекращался. Кого-то выводили, кого-то стукали линейкой по голове, кто-то собирался кому-то жаловаться.

— Господа! — Закричал Тузин еще громче. — Объявляю заседание открытым. Семенов второй! Навались на дверь, чтобы приготовишки не пролезли. Эй, помогите ему! Мы будем говорить о таких делах, которые им слышать еще рано. Ораторы, выходи! Кто записывается в ораторы, подними руку. Раз, два, три, пять. Всем нельзя, господа: у нас времени не хватит. У нас всего двадцать пять минут осталось. Иванов четвертый! Зачем жуешь? Сказано — сегодня не завтракать! Не слышал приказа?

— Он не завтракает, он клячку жует.
— То-то, клячку! Открой-ка рот! Федька, сунь ему палец в рот, посмотри, что у него. А? Ну, то-то! Теперь, прежде всего, решим, о чем будем рассуждать. Прежде всего, я думаю… ты что, Иванов третий?
— Плежде всего надо лассуждать пло молань, — выступил вперед очень толстый мальчик, с круглыми щеками и надутыми губами. — Молань важнее всего.
— Какая молань? Что ты мелешь? — удивился Петя Тузин.
— Не молань, а молаль! — поправил председателя тоненький голосок из толпы.
— Я и сказал, молань! — надулся еще больше Иванов третий.
— Мораль? Ну, хорошо, пусть будет мораль. Так, значит, — мораль… А как это, мораль… это про что?
— Чтобы они не лезли со всякой ерундой, — волнуясь, заговорил черненький мальчик с хохлом на голове. — То не хорошо, другое не хорошо. И этого нельзя делать, и того не смей. А почему нельзя — никто не говорит. И почему мы должны учиться? Почему гимназист непременно обязан учиться? Ни в каких правилах об этом не говорится. Пусть мне покажут такой закон, я, может быть, тогда и послушался бы.
— А почему тоже говорят, что нельзя класть локти на стол? Все это вздор и ерунда, — подхватил кто-то из напиравших на дверь. — Почему нельзя? Всегда буду класть…
— И стоб позволили зениться, — пискнул тоненький голосок.
— Кричат: «Не смей воровать!» — продолжал мальчик с хохлом. — Пусть докажут. Раз мне полезно воровать…
— А почему вдруг говорят, чтоб я муху не мучил? — забасил Петров второй. — Если мне доставляет удовольствие…
— А мама говорит, что я должен свою собаку кормить. А с какой стати мне о ней заботиться? Она для меня никогда ничего не сделала…
— Стоб не месали вступать в блак, — пискнул тоненький голосок.
— А кроме того, мы требуем полного и тайного женского равноправия. Мы возмущаемся и протестуем. Иван Семеныч нас все колы лепит, а в женской гимназии девчонкам ни за что пятерки ставит. Мне Манька рассказывала…
— Подожди, не перебивай! Дай сказать! Почему же мне нельзя воровать? Раз это мне доставляет удовольствие.
— Держи дверь! Напирай сильней! Приготовишки ломятся.
— Тише! Тише! Петька Тузин! Председатель! Звони ключом об чернильницу — чего они галдят!
— Тише, господа! — надрывается председатель. — Объявляю, что заседание продолжается.
Иванов третий продвинулся вперед.
— Я настаиваю, чтоб лассуждали пло молань! Я хочу пло молань говолить, а Сенька мне в ухо дует! Я хочу, чтоб не было никакой молани. Нам должны все позволить. Я не хочу уважать лодителей, это унизительно! Сенька! Не смей мне в ухо дуть! И не буду слушаться сталших, и у меня самого могут лодиться дети… Сенька! Блось! Я тебе в молду!
— Мы все требуем свободной любви. И для женских гимназий тоже.
— Пусть не заплещают нам зениться! — пискнул голосок.
— Они говорят, что обижать и мучить другого не хорошо. А почему не хорошо? Нет, вот пусть объяснят, почему не хорошо, тогда я согласен. А то эдак все можно выдумать: есть не хорошо, спать не хорошо, нос не хорошо, рот не хорошо. Нет, мы требуем, чтобы они сначала доказали. Скажите пожалуйста — «не хорошо». Если не учишься — не хорошо. А почему же, позвольте спросить, — не хорошо? Они говорят: «дураком вырастешь». Почему дурак не хорошо? Может быть, очень даже хорошо.
— Дулак, это холосо!
— И по-моему, хорошо. Пусть они делают по-своему, я им не мешаю, пусть и они мне не мешают. Я ведь отца по утрам на службу не гоняю. Хочет, идет, не хочет — мне наплевать.
Он третьего дня в клубе шестьдесят рублей проиграл. Ведь я же ему ни слова не сказал. Хотя, может быть, мне эти деньги и самому пригодились бы. Однако смолчал. А почему? Потому что я умею уважать свободу каждого ин-ди… юн-ди… ви-ди-ума. А он меня по носу тетрадью хлопает за каждую единицу. Это гнусно. Мы протестуем.
— Позвольте, господа, я должен все это занести в протокол. Нужно записать. Вот так: "Пратакол засе… «Засе» или «заси»? Засидания. Что там у нас первое?
— Я говорил, чтоб не приставали локти на стол…
— Ага! Как же записать?.. Не хорошо — локти. Я напишу «оконечности». «Протест против запрещения класть на стол свои оконечности». Ну, дальше.
— Стоб зениться…
— Нет, врешь, тайное равноправие!
— Ну, ладно, я соединю. «Требуем свободной любви, чтоб каждый мог жениться, и тайное равноправие полового вопроса для дам, женщин и детей». Ладно?
— Тепель пло молань.
— Ну, ладно. «Требуем переменить мораль, чтоб ее совсем не было. Дурак — это хорошо».
— И воровать можно.
— «И требуем полной свободы и равноправия для воровства и кражи, и пусть все, что не хорошо, считается хорошо». Ладно?
— А кто украл, напиши, тот совсем не вор, а просто так себе, человек.
— Да ты чего хлопочешь? Ты не слимонил ли чего-нибудь?
— Караул! Это он мою булку слопал. Вот у меня здесь сдобная булка лежала, а он все около нее боком… Отдавай мне мою булку!.. Сенька! Держи его, подлеца! Вали его на скамейку! Где линейка?.. Вот тебе!.. Вот тебе!..
— А-а! Не буду! Ей-Богу, не буду!..
— А, он еще щипаться!..
— Дай ему в молду! Мелзавец! Он делется!..
— Загни ему салазки! Петька, заходи сбоку!.. Помогай!..
Председатель вздохнул, слез со стула и пошел на подмогу.

О проекте Авторы Карта портала Ссылки Контакты

Веб-студия Православные.Ру