Из дневника классного руководителя

Мне бы хотелось назвать мои заметки краденым именем «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Потому что лучше мне не сказать: я пытаюсь осуществлять свое учительство, все время оглядываясь и вспоминая себя и свою школу (школы). Я вспоминаю с безмерным уважением и с безмерным же неприятием свою классную руководительницу, воевавшую в женском авиаотряде и ни разу в жизни не накрасившую губ (надо заметить, что ей это было совершенно ни к чему: она и в пятьдесят с лишним лет была яркой красавицей с натурально черными кудрями, черными глазами и вишневым ртом). С ее твердыми убеждениями, что Булат Окуджава – это блатная музыка, «Тарас Бульба» воспитывает патриотизм, а Онегин – совершенно лишний человек (понимай – без него куда лучше было бы). С ее бесконечным смотром строя и песни и «борьбой за право называться именем покойника Островского». Вспоминаю и свой последующий гуманитарный класс. Первый урок у Веры Романовны Вайнберг. Когда я сразу поняла, что теперь начинается совсем другая жизнь. В который раз пробую привычное языку, как карамелька, «Лефосич» (Лев Иосифович Соболев) и все примеряю на него и на себя тогдашнюю – «новичка на белом свете», убежденного в своей исключительности и непонятости.

13 ноября 2003 г.

Сегодня на минутку спустилась вниз позвонить, но уже на подступах к лестнице меня встретил взволнованный Гриша Хмельницкий, указывая на свое пузо. Вид был пугающий: ссадина и красно-багровое пятно. Это его укусил (!) Артур Дождиков. Пока я обрабатывала место укуса йодом (звонок прозвенел, и все заинтересованные зрители были уже в классе) дети мечтательно вспоминали, что это не первый случай и Артур вообще кусается, но явного осуждения в этих воспоминаниях не было. Вскоре выяснилось, почему: дважды жертвой людоеда был Паша Королев, который был укушен «до крови». Виновник же происшествия с задней парты бросал исподлобья злобные взгляды, точно как наш Рыжий, когда его побили за воровство. Взгляды эти значат, что он упорствует во грехе и точно знает, что со злом (для Рыжего зло, когда не дают есть со стола что захочется, а для Артура Дождикова – лезут драться, видя, что он довольно-таки мелкий и тощий) справиться можно только так и наплевать, что кому-то этот способ не нравится.

15 ноября 2003 г.

Сегодня проходили «чудо Георгия о змие». Я основательно подготовилась. Зная, что речь пойдет о христианских ценностях, предварительно прочитала детям «Нагорную проповедь».

У господина Ладыгина вопрос: Почему Георгий именно девушке доверил привести змия в город, и какие душевные качества она проявляет в легенде. Ну, я подумала, что если они назовут душевные качества, то именно из них и будет вытекать ответ на первый вопрос. Спрашиваю о качествах. Отвечают: Смелость. Ну смотрите, она же говорит о змее, что он страшный, значит она его боится? Боится? Нет, не боится, она не убегает, она смелая. Я начинаю лепетать что-то про то, что смелость сама по себе не является добродетелью, шум стоит несусветный: не понимают. Я разозлилась и говорю: ну вот Гитлер он тоже смелый был: не побоялся, пол-Европы захватил, и что же мы его теперь героем будем считать?! Испугались. Нет, говорят. Я знала, что испугаются, но когда начала эту фразу сама испугалась, а вдруг эти дети не испугаются. Я помню, в детстве нарисованный на снегу «фашистский знак» вызывал мистический ужас, как будто я становилась свидетелем страшного преступления. Но для моего поколения это была еще реальность, а не миф. Деды у всех, а у многих и отцы воевали. Но они все-таки отшатнулись. Начинаем по второму заходу. Вот смотрите, она молча соглашается идти на смерть. Делаются различные предположения: она могла воспользоваться своим знатным происхождением, единственная дочь царя и т.д. Светлая голова, Трдат Мкртчян говорит: «А вот я читал в одной сказке, там тоже змей всех ел и, когда очередь дошла до одной девушки, ее родители тоже отдали по справедливости, но когда кто-то пришел ее спасти, она захотела отомстить, что с ней так поступили, и не согласилась уйти, а захотела, чтобы тот, кто пришел ее спасти, погиб вместе с ней. А эта девушка не хочет мести, она, наоборот, хочет спасти Георгия, говорит, чтобы он уходил». Но мне-то нужно, чтобы они на вопрос ответили. И я опять: ну так какие же душевные качества проявляет героиня? Они: сме-е-е-лость… Я говорю: я вам только что «Нагорную проповедь» прочитала, там что-нибудь о смелости говорится? Не-е-е-т… Ну конечно, это возраст такой! В прошлом году раздала им бумажки, на которых было написано: «Доброта», «Жадность», «Настойчивость» и т.д. Все ответы начинались словами: Доброта, это когда… Жадность, это когда... Настойчивость, это когда… И дальше следовала конкретная история о том, как кто-то чем-то не поделился или, наоборот, поделился, вступился, настоял на своем. Зато теперь понятно, почему в былинах нет сентенций, нет авторских характеристик-оценок… Я-то думала, что это следствие природной русской стыдливости: былина – жанр публичный, многолюдный, нельзя отдавать в чужие руки свое сокровенное, переврать могут. Лучше рассказать историю, а выводы пусть сам читатель (слушатель) наедине с собой сделает. А на самом деле, это просто детство человечества: отвлеченные понятия не могут существовать изолированно, не просто три плюс два, а три яблока плюс два мандарина…

20 ноября 2003 г.

Ничей учительский опыт не получается использовать. Я никому не верю. Только Соловейчику. У него я черпаю уверенность в том, что любить в детях людей не стыдно и не является первейшим признаком «непосвященности». Я один раз уже попробовала «перенять опыт», вот так же стыдясь отсутствия педагогического образования. Одна дама из самых «посвященных», пользуясь, надо заметить, терминологией начальника колонии строгого режима, учила меня уму-разуму. Я сразу вспомнила, как моя литинститутская подруга Ленка Донская, преподававшая в ту пору литературу в школе-интернате для особо одаренных детей, делилась переживаниями с другим «педагогом-воспитателем»: «А тихий час у вас два часа или полтора?». Он на нее странно посмотрел и ничего не ответил. А потом выяснилось, что он работает в колонии для малолетних преступников. Основной постулат звучал так: «В туалет не пускать!». Ну что ж, подумала я, стоит всего только раз «выдержать характер», а дальше пойдет как по маслу. Просится мальчик в туалет. Я твердо: нет. Нет и все. А он мне: «Дарья Вильямовна у меня гайморит, я дышать не могу!» А у меня у самой гайморит, и я лучше кого бы то ни было знаю, что это такое, когда кажется, вот сейчас задохнешься... Получилось только хуже, чем если бы я его сразу мирно отпустила. Характер-то выдерживаешь свой, а не прокатный, а что будешь делать, когда он, характер то есть, велит все на себя примерять...

17 декабря 2003 г.

Сладкоголосые педагоги советуют научиться «видеть мир глазами детей». Боюсь, невозможно. Сегодня Паша Королев, разозлившись, крикнул Грише: «Урод!» Стоявшие вокруг заинтересованные наблюдатели мигом преобразились в неистовых противников: «Это он урод?! Это ты – урод! Ты, ты урод!» А я, равнодушно глядя перед собой, вижу одноглазого всклокоченного Гришку и ангельски хорошенького с копной пшеничных волос Пашу. А вокруг толпа глупых мальчишек и девчонок, которые почему-то любят первого и терпеть не могут второго. И я читаю им нотации о том, что травить одного всем нехорошо.

24 декабря 2003 г.

Пришла в школу после пятничного отсутствия, и еще в вестибюле меня обступили с трудом сдерживаемые вздохи: «Ой, Дарья Вильямовна, тут такое было...», закатывание глаз и шелестящие всхлипы. «Такой кошмар, такой ужас», а сами довольные – аж светятся. Со слов многочисленных очевидцев выяснилось, что в пятницу Аня Пимениди решила отпраздновать свой день рождения. Они накануне мне что-то невнятное бормотали, разрешения спрашивали, я разрешила, не вдумываясь особенно, чего они хотят. Оказывается Аня испекла огромный торт (именинницу с тортом утром папа доставил в школу на джипе), и они заперлись в классе, чтобы праздновать, а Пашу Королёва не пустили. А он рвался. А потом случайно недоглядели, и он ворвался и «к-а-а-ак стукнет по торту кулаком». Это «к-а-а-а-ак стукнет» у меня в ушах троилось, шестерилось и множилось. Егор Антонов сообщал сведения интимным шепотом, Лена Агафонова перебивала энергичной скороговоркой, вторым голосом тянула слова меланхоличная Оля Малкина, тихо вставляла «совершенно объективные замечания» честная Соня Гроздова, хрипло шутействовал Костя Лобан, темпераментно восклицала сама виновница торжества. Каждый хотел поведать кульминационный момент лично, не доверяя столь трепетный рассказ равнодушным констататорам. Короче, «совершенно испорченный день рождения» удался на славу: «А Аня убежала в туалет плакать, а мы зажгли свечки (О, ужас!!!) и встали в два ряда, а она шла между нами, и мы ее поздравляли...» Детям нравится испытывать сильные чувства. Спасибо Паше Королеву!

28 декабря 2003 г.

С триумфом давали представление – модернизированного «Кота в сапогах» на новогоднюю тематику. Заблаговременно осведомилась у «труппы», кто какие роли желает играть. Выяснилось, что все девочки хотят быть принцессами, на худой конец, мышками, а все мальчики – котами и людоедами. Костя Лобан для разнообразия захотел быть львом, в которого превращается кот. В результате Таня Захарова создала сценарий, по которому у короля («царские» роли у нас всегда играет Гришка Хмельницкий, у него бесподобно получается) обнаруживается семь дочек, и все хотят жениха в качестве новогоднего подарка. Принцессы были совершенно натуральные! Розово-голубые, бархатно-парчовые, надушенные и шелково шуршащие... Гриша с текстом: «А это семь моих дочек» снискал бурю аплодисментов! И вот настал момент раздачи призов. На сцену, уверенная в победе, отправилась Аня Пимениди, безупречно хорошенькая, нарядная, торжествующая... Мудрая Администрация в лице Снегурочки-Петровны ухитрилась сделать так, чтобы никому не обидно, и начала раздавать торты с самых убогих участников. И каждый раз, когда директриса начинала очередную речь, глаза моей принцессы загорались торжеством - ну вот теперь-то точно мы! Она даже руки уже так складывала, чтобы этот торт принять и нести добычу своим. И каждый раз облом. Смотрю, Анюта моя уже и ручки перестала складывать, плечи опустила, губу оттопырила, сейчас зарыдает! И тут, почти рыдающей ей вручают самый большой торт, просто огромный! Ничего вкуснее я в жизни своей не ела!

29 декабря 2003 г.

Как-то очень неудачно прошел педсовет. «Хорошая учительница» встала и очень резко стала говорить, что не видит смысла в оглашении списка внешкольных занятий и т.д. А тема педсовета была «Чего мы не знаем о наших детях». Оказывается знать о них никому ничего не нужно. Потому что и так ясно: Федя Николаев – хамло, Паша Королев – драчун, Аня Пимениди - красивая дура, а Костя Лобан псих. У каждого ярлык привешен, учителю удобно, потому что стараться незачем, перед свиньями бисер метать, а ученику хоть и жутковато порой, но тоже терпимо – ко всему привыкаешь. А я только задним умом и сильна – уж теперь-то встала бы и сказала. Нам нужно знать не формально, сколько учеников, чем занимаются, а кто себя кем ощущает. Когда я прочитала объявление об этом педсовете, я шла на работу и думала: вот сейчас войду в класс и скажу: «Дети, вот вам листочки, напишите о своих внешкольных занятиях». И сразу ясно увидела, сколько сдержанной кислоты и откровенной унылости отразится на их лицах: «Опять двадцать пять. Я посещаю секцию каратэ, плавательный бассейн и музыкальную школу», «Никаких внешкольных занятий не посещаю – так и напишу. Никакого права не имеете заставлять после школы чем-то еще заниматься. Скажите спасибо, что уроки иногда делаю». Нет, думаю, надо как-то не так. Вспомнила, с каким энтузиазмом писали мифы на предложенные мной темы. Их ведь самое главное на нужную дорожку поставить. Пришла и написала на доске тему: «Я не только гимназист, я…». Сразу вопросы посыпались, я твердила одно – кем себя ощущаешь, то и пиши. Из девяти человек, «посещавших спортивные секции», спортсменом себя не ощутил никто. Зато Вова Ерохин, у которого жизненное кредо такое «хороший человек, компанейский парень», написал о себе как о футболисте, хотя никаких секций не посещает. Про этот «футбол с ребятами на даче» он мне пишет не первый раз, у человека девять школьных месяцев – это всего лишь затянувшийся период «вне игры». А Ваня Фильченко, который все послешкольные мероприятия вынужден пропускать, сообщая с тоской «у меня каратэ», на днях прибежал и с порога, не дожидаясь приличествующей паузы, с восторгом сообщил: «Я экзамен по каратэ провалил окончательно!» «Ну и чему, Ваня, ты радуешься?» – спросила я. «Да я ведь больше им заниматься не буду!». И так далее. Кроткая Соня Гроздова написала: «Я не просто гимназистка, я художница». А Маша Герасимова, которая, на мой взгляд, отлично рисует (мы с ней класс на первое место оформили), написала: «Я хорошо рисую, так все говорят, но на самом деле мне хочется танцевать». А Пашины каракули заставили меня прослезиться, когда я давала тему, то не знала о событиях, которые этому предшествовали – его утром перед уроком побила одна родительница. В самом верху большого листа бумаги значилось: «Я не просто гимназист, я полный драчун, а когда я возвращаюсь из школы, я люблю мастерить…» Здесь текст обрывался, но я прочитала: но разве вам это интересно. Вы только одно и знаете обо мне - бездельник, грубиян, драчун, истерик. Я вам не нравлюсь, но почему вы думаете, что вы мне нравитесь.

Мне показалось, что Петровна заплакала и выскочила из класса. Вот такой директор, она же вчерашняя Снегурочка, она же красавица и умница, она же любимица детей.

23 марта 2004 г.

Ходили с детьми на экскурсию в музей Гоголя. Мне казалось неинтересно, а они слушали лектора очень внимательно. Может, стены подействовали? Стены и в самом деле «говорящие», и лестница деревянная скрипучая, и запах старинный... На обратном пути в троллейбусе Аня Пимениди, подкрашивая губы: «Ваня, я тебе нравлюсь?...» Ваня Фильченко с силой: «Ты меня – бесишь!»

20 апреля 2004 г.

Воспользовавшись тем, что Паша Королев болеет, решила провести классный час на тему «В каждом человеке есть что-то хорошее». Что-то очень умное стала рассказывать, а «из зала» язвительно спрашивают: «А что хорошего в Паше Королеве?». «А вот и подумайте», - говорю. А чего тут думать-то, когда все и так ясно – ничего в нем нет хорошего. Еще неделю назад, в Пашином присутствии, Ваня Фильченко в роли борца за справедливость: «Вот вы знаете, что он нам позавчера сказал?! Мы дрались в коридоре, я, Томас, Гришка и Костя. Ну и упали на пол. Куча-мала получилась. А он на нас ногу поставил и говорит: «Вы – куча говна, а я – ваш король!». Я в ужасе смотрю на Пашу, что он может сказать в свое оправдание. А он говорит: «Это они меня еще в третьем классе так дразнили – «король говна»! Вот ведь зловредные дети! Я понимаю, из фамилии Какашинский дразнилку выдумать, но из фамилии Королев ничего кроме короля не получится. И внешность у него соответствующая – чистый ангел. Золотоволосый, ясноглазый. Так на тебе – король говна». А тут вижу, даже у добросовестной Сони сомнение на лице: «Ну, это уж слишком – хорошее в Паше Королеве!» И наконец кто-то из задних рядов, кажется Артур, кричит: «А я знаю, что в нем хорошее!» и после эффектной паузы: «Он нас сплотил!»

23 апреля 2004 г.

Сегодня во время урока русского языка пришла Марина Сергеевна и попросила проверить диктанты двух кандидатов в новенькие в наш класс. Дети заинтересовались. Я сообщила, что девочка хорошая, пятерочный диктант, а мальчик неважный – на три с минусом. Следовало бы, конечно, сказать себе: «Фильтруй базар!», но не сказала. И конечно их заклинило. Дерзкая Таня Захарова, троечница из принципа, второсортной себя никак не считает. С презрительной гримасой, поглядывая на Соню и Лену: «Ну конечно, мало у нас ботаников!» И сразу же переходя в прямое наступление: «У, ботаники! С вами даже поговорить не о чем! Не об уроках же разговаривать!» Бедные «ботаники» не нашлись даже, что возразить. Соня только плечами пожимала, а Лена хмурилась и обижалась. Тут ничего не сделаешь. Разная жизненная позиция. В наше время не было «принципиальных» троечников. Кто мог, учился хорошо, кто не мог, учился плохо, каждый на своем месте и никаких принципов.

3 сентября 2004 г.

Передавать классное руководство из рук в руки так же безнравственно, как собаку передавать от хозяев к хозяевам. Огромная разница между «моими» детьми и «не моими». «Мои» дети настроены на мою волну, они разделяют мои чувства, они оправдывают мои ожидания и все мои «большие надежды». Рассказываю им о Заболоцком. Показываю портрет человека, больше похожего на сельского счетовода, чем на поэта. Хихикают. Нет, в самом деле, - увлекаюсь я, - посмотрите вот Пушкин - сразу видно, что поэт... Или Лермонтов! Поворачивают головы, смотрят на портреты на задней стене. Соглашаются, что, действительно, сразу видно. Рассказываю о том, как этот человек вернулся из лагеря, как мыкался без угла, жил в Переделкино и писал стихи. И читаю стихи, из которых явственно видно, что «мир дал трещину, и она прошла через сердце поэта»: «В этой роще березовой», «Это было давно...», «Можжевеловый куст» и т.д. Следующий урок в 7 «б». Пытаюсь рассказать то же самое. Спят. Сидят тихо и всем своим видом выражают общее мнение: «Говори, чего хочешь, самое главное, чтобы нас не трогали».

23 сентября 2004 г.

Прочитала «Хрестоматию игровых приемов обучения» и решила сейчас же попробовать разделить детей на микрогруппы. Звенья. Действовала почти вслепую. У меня так всегда получается: я, убогая, не могу заранее запланировать предполагаемый результат. Тычусь, прикладываю, а потом получается нечто – я и сама не верю, что что-то могло получиться. Так и сегодня с этими группами. Сказала, а сама-то еще до конца не решила, как делить. Думала, надо разрезать три открытки на семь частей каждую и перемешать в шапке. Но пока искала открытки, они уже разделились, быстро так, «без шума и пыли»: все мальчики, за исключением Егора оказались в одном «звене», большая часть девчонок быстро организовалась вокруг «серого кардинала» и «компьютерного гения» в одном лице – Тамары Ординарцевой. (Как-то Герман Коренблюм листал толковый словарь и с удивлением вскричал: Тамарка, я знаю откуда твоя фамилия взялась! Вот слушай: «Ординарный, обыкновенный, ничем не примечательный...») Внешне Тамара ничем себя «не выдает», больше всего шума производили все прочие участники команды: Анна Пимениди, тотчас же создавшая интригу и занявшая пост «капитана», которого я лично вообще не предусматривала. Машка Герасимова, в ту же секунду включившаяся в поиски ватмана для выпуска экстренного номера стенгазеты. Оставшиеся тоже как-то совершенно мгновенно соединились в группу, которую я условно назвала бы «ботаники». В эту группу условно вошел отсутствующий Гришка Хмельницкий, чьего гнева по возвращении я теперь ужасно боюсь. Но мудрая Соня уже нашла способ подсластить ему пилюлю: «он будет у нас вести постоянную рубрику «Новое в компьютерных играх». Лена Агафонова явно не хочет быть «ботаником». Она хочет быть сама по себе, чтобы оградить свое самолюбие от всякой возможной критики. Многообещающий стиль поведения. По той же самой причине не хотела надевать сшитую мамой очень красивую «принцесскую» юбку на спектакль к Новому году, собиралась выйти в обыкновенной. Человек создал себе скорлупу, в которой ему уютно и выползать не желает нипочем. Кстати, им слово «звено», такое органичное для меня, с моим пионерско-комсомльским детством, чужое, они предпочитают «команда». Мое «звено» - это что-то как две капли воды похожее на бесконечный ряд других звеньев цепи. А в их «команде» уже и азарт, и соперничество, и неповторимость индивидуальности.

11 декабря 2004 г.

Клеили гирлянды. Личики ангелочкам рисовали всем миром. Некоторые просто впали в трудолюбивый психоз. Еще только завидев меня в конце коридора, начинали вопить или пришепетывать: «Дарья Вильямовна, дайте я что-нибудь склею!». Или хищно щелкая ножницами: «Дарья Вильямовна, можно я что-нибудь вырежу?!». Ангелочки получились на славу. А сегодня, когда начали их нанизывать на серебряную «дождинку», вдруг обнаружилось чудо – сквозь неуверенные карандашные линии, сквозь недотертую ластиком грязь и цветную штриховку проступили лица моих детей. Подумала, что мне мерещится, спросила их же: «А вы ничего не замечаете?», и они тоже стали удивляться: Это же Аня Лямина! А это Лена Агафонова, а это Шуша, а это Карина Семенова! Вообще замечательное ощущение, что вся жизнь не была напрасна – все, чему я когда-нибудь училась и что умею, все нужно и пригождается: и художественная школа, и сыновья-двоечники, и все-все-все!

25 декабря 2004 г.

Я чуть умом не тронулась от подготовки нашего очередного новогоднего спектакля. Мы решили ставить «Светлану» Жуковского. Тема была задана такая: литературное произведение, в котором речь идет о праздновании Нового года или Рождества. Сначала я очень боялась, что кто-нибудь заметит, что там речь идет о «крещенском вечерке», а совсем не о Новом годе. Но никто не заметил. Сразу же начались девические капризы – что мы т-а-а-м будем к-а-а-ак дуры ст-а-а-а-ять. А ведь в прошлом году каждая мечтала стоять «как дура»… Зато мальчики, для которых были предусмотрены отнюдь не главные роли «пляшущих покойников», включились в работу с неуемным энтузиазмом. Пляску покойников поставил и отрепетировал Ваня Фильченко, у которого оказался просто настоящий талант. Он двигается на сцене так четко и профессионально, что аж дух захватывает… А Гришка Хмельницкий, получивший роль ворона, который бегает по сцене с криками «Печаль! Печаль!», обратился ко мне с прочувствованной речью – Дарья Вильямовна, как вы могли мне, человеку, который всегда играл роли Царей с огромными текстами, дать такую маленькую роль!

Писали сценарий, репетировали, до последнего дня надеялись, что девочки все-таки согласятся выйти на сцену и станцевать, потому что они то соглашались и начинали репетировать, то снова отказывались. В результате роли распределили среди любезных моему сердцу «ботаников» - Лена Агафонова, Алена Барнашова, Соня Гроздова и примкнувшая к ним Карина Семенова. Накануне спектакля я чуть не до ночи в школе рисовала декорации, потом дома Митька мне записывал фонограмму («Страшный шепот» произвел неизгладимое впечатление на слушателей – Дарья Вильямовна, а кто это говорит? Дарья Вильямовна скромно – А, это мой муж…). Если бы не пришла Аленина мама, которая вообще добрый гений нашего класса, все бы сорвалось. Не перестаю удивляться, как у человека хватает доброты, любви к этим детям и мастерства справляться с самыми нервотрепными ситуациями, и все это с ясной улыбкой без надрыва и показного героизма.

На сцене должен был стоять гроб с «покойником» - покрашенный мною в черный цвет узкий длинный ящик из-под цветов с картонным покойником, задрапированным в белую тряпку и пришитой сбоку рукой от настоящего скелета, выпрошенной мною еще в прошлом году у учительницы биологии. Покойник по сценарию должен был подниматься в гробу на веревочке и производить ошеломляющий эффект, потому что из зрительного зала содержимое черного ящика не было видно, и зрители не догадывались, что это гроб. Благо кошмарный сон Светланы и построен весь на мучительном «неузнавании» и дает простор для такого рода творчества. Естественно, в самый ответственный момент Аленина мама, которая и должна была тянуть за веревочку, отвлеклась, на безобразничавшего за сценой Гришку и о веревочке забыла. Я из противоположной кулисы делала ей страшные знаки и шипела «Покойник!» не хуже, чем в нашей фонограмме. Но когда она все же спохватилась и стала тянуть, покойника заело, и он никак не хотел подниматься. Пришлось Алене, исполнявшей роль Светланы, с самым невозмутимым видом его немного «поправить»… В общем, из-за кулисы все это смотрелось ужасающим провалом. Да еще и с целью «никого не обидеть» не было конкурса как такового, а все получили одинаковое поощрение с разными формулировками… Моим формулировка явно не понравилась, и они были страшно разочарованы. «А Светланы Петровны вообще не было» - сказали они с горечью после представления. Зато на следующий день их ждал настоящий триумф. На уроке биологии, которого на самом деле не было, а я просто стерегла оба класса – 7 «а» и 7 «б» - пришла Светлана Петровна и сказала: «Я хочу поблагодарить вас, я 7 «а» имею в виду, за потрясающее выступление вчера на новогоднем празднике!» «Так вас же не было – ядовито заметил кто-то из мальчишек», «А я смотрела запись!» - сказала Петровна. Как же они сияли! От самого главного (без дураков) человека получили признание, да еще в присутствии «конкурентов»!

15 февраля 2005 г.

На уроке литературы спрашиваю Таню Захарову какой-то вопрос. Она стоит ни мычит, ни телится. Я отвлекаюсь, потом снова к ней: «Ну так что, Таня, будешь ты отвечать или нет?» Таня мне с угрозой в голосе: «Я, Дарья Вильямовна, уже ответила. Вы не расслышали – больше я повторять не буду!». Знакомый текст, не правда ли? Не я ли сама его постоянно повторяю. Вот он ко мне и вернулся. Меня детская дерзость не злит, я сохраняю за ними право на дерзость, поэтому говорю спокойно: «Ладно, Таня, это твое право. Но зато и у меня есть право тебе двойку поставить, потому что твоего ответа я так и не слышала». На этом инцидент сочла исчерпанным. Но видно сама Таня своего демонстративного неподчинения все-таки испугалась, потому что на следующий же день приволокла мне сочинение про «Цыган» Пушкина, которого я у нее при другом стечении обстоятельств еще полгода бы выпрашивала.

22 февраля 2005 г.

Знаю очень хорошо, что учительская жизнь характеризуется ямами и взлетами. Что-то много было взлетов, результат – некоторая эйфория: Я - ЧЕЛОВЕК НА СВОЕМ МЕСТЕ! Ну и сегодня мордой об стол. Знаю, что так и полагается, но завыть-то тянет! С треском провалились на конкурсе инсценированной военной песни (Сева, кстати, рассказал то же самое – их класс на сцене подрался). Только уже из зала с настроением человека обреченного понятно, ЧТО и КАК НУЖНО было сделать. Виновата, конечно, я – не хватило фантазии относительно подстерегающих опасностей. Все думала и зачем репетировать-то – поют замечательно. Перед началом концерта выяснилось, что поставить экран на сцене нельзя (А весь «режиссерский замысел» заключался в том, что петь должны были на фоне экрана с военной хроникой). Экран остался стоять в углу зрительного зала. И вот настала наша очередь. Выходим на сцену, открываю коробочку с диском, а она пустая! Диск остался в том магнитофоне, с которым мы репетировали в классе, а магнитофон не наш и пойди его найди. Решили петь под фонограмму, которая записана вместе со слайдами. А занавес-то все это время не открывается, и народ волнуется. Я села в зал, фонограмму включили, и - о ужас! – С нее как заорет дурным голосом Кобзон. И моих совершенно растерянных соловьев не слышно даже было. А еще раньше Антон Егоров отказался быть «гвоздем программы» - сыграть на трубе. Надо было уговаривать лучше. Почему он не захотел? Тоже еще загадка. Я думала – поленился. Но дети опровергли такое объяснение: «Что вы, он на трубе сам захотел играть, сам в эту музыкальную школу записался. Его никто не заставлял…» Когда вернулись в класс, совершенно раздавленные горем (я и мальчики, девочкам все по фигу), пришлось услышать много горьких слов. Ваня Фильченко и Томас чуть ли не хором: «Дарья Вильямовна, давайте вы нам сейчас сделаете один подарок… ( с силой) За все наши заслуги… (Перед моим мысленным взором вихрем проносятся «заслуги»: потрясающе зажигательная «пляска покойников» на Новый год в «Светлане», назревший скандал с вызовом родителей, Ванька в последнее время совсем от рук отбился, пять двоек по биологии у Томаса, сегодняшнее мужество, с которым допели до конца явно провальный номер, и др.). Давайте в следующий раз мы все будем делать сами! А ваш голос только совещательный – нравится или не нравится, сможете сказать, а отвечать за все мы сами будем. А то еще одно такое выступление, как сегодня, мы не переживем. Меня оглушило маленько. Ведь возразить-то нечего, они сами лучше меня в сто раз все сделают. И с Егором они бы сумели договориться. Я только и смогла выдавить из себя: «Да, Ваня, вы абсолютно правы». На том и расстались, с отвращением друг к другу. Что-то лепетал Костя Лобан, что «он не согласен», уныло молчали мои верные «ботаники», только что в очередной раз заклейменные оборотистой Таней Захаровой (После выступления я привела девочек на прививку в мед. кабинет: - Кого-то не хватает?! – А, это ботаники смылись!) А вечером Митька вместо того, чтобы утешать добавил пинка – вот так у тебя всегда и далее в крепких выражениях определил мою манеру поведения.

26 февраля 2005 г.

Я уже думала собирать экстренный классный час и клясться им в любви, потому что ссора с ними для меня невыносима. Но, так уже часто бывало, мы отдохнули друг от друга, и отношения сами собой наладились. Вперед урок – не надо торопиться с выяснениями. Очень многое и выяснять-то не придется. Только легкий отголосок бури. Костя Лобан:

– Я после концерта возвращался домой…

- И плакал… - заканчиваю я.

- Нет. С чего вы взяли?

- Потому что это я шел домой и плакал…

Последняя моя реплика вызывает резонанс – все повторяют на разные лады. Наконец, насладившись несовпадением рода, в котором я о себе говорю, кто-то выдает главное обвинение: «А вы так спокойно сидели на концерте». Ну, понятно, в чем суть конфликта. Им показалось, что я не расстроилась, никак не отреагировала. Я, конечно, по их мнению, должна была выскочить на сцену сразу после них, завыть в микрофон и начать рвать на себе волосы, а они бы меня, упирающуюся, под руки со сцены уводили…

27 февраля 2005 г.

На сегодняшний день самый мучающий меня вопрос – как примирить ботаников и оторв, а то я, чтобы не злить Таню Захарову и иже с нею, боюсь лишний раз похвалить Соню, Алену и Лену Агафонову. А они вчера похвалы заслужили. Соня в сочинении на тему «Почему у старого цыгана нет имени» написала о том, что его жизнь как личности кончилась с уходом Мариулы, и теперь он только «старый цыган» потому что для себя он не живет. То есть, он назначил цену чужой свободе – свою собственную, а не чужую жизнь. У Алеко цена другая – жизнь Земфиры и ее любовника. А Алена «перевела» имя Земфиры как ветер и на этом (начав с выдержки из толкового словаря) построила свое рассуждение. Это, я думаю, высший пилотаж, когда в основу сочинения ложится не умозаключение, а метафора.

10 марта 2005 г.

Наконец состоялась премьера «Золотого Петушка» для пятиклассников. По-моему получилось здорово. Хоть и провалились мои первоначальные планы по вовлечению в работу широких масс. Это все-таки не урочная массовая работа, а кулуарная. Добровольная. Добровольцев в разное время находилось не так уж и мало, находилась работа по душе, и шли разговоры, незапрограммированные, как бы случайные (да и в самом деле, случайные) по ходу работы.

Выясняется, что в технике бумагопластики сделать можно практически все. Я, конечно, модифицировала технологию под себя, единственное, в чем я оказалась принципиальна – это использование для работы только бумажной продукции и картона. Причем это кажущееся ограничение, на самом деле, ограничением не является. Бумага диктует определенную стилистику, которая для меня оказалась настолько комфортна, что даже в голову не приходило использовать что-то другое, например, ткань. Бумажная ткань гораздо более созвучна индивидуальности художника, потому что послушна только его фантазии. В конце концов, это ощущение белого листа в прямом и переносном смысле так затягивает, что сам начинаешь ждать результата, как волшебства. Я не умею прогнозировать результат, т.е. не знаю, за счет чего фигура или лицо получаются злыми или беспомощно-трогательными, или капризными, или смешными. Изготавливая героя, знаешь только, в общих чертах его «амплуа», а конкретным характером он наполняется уже в процессе. Совершенно, повторяю, волшебным образом. Например, о сыновьях царя Дадона я знала только, что нужно сделатьдвух молодцов. Вот и все. Но видимо, вот это ощущение: «Царь завыл: «Ох, дети, дети, горе мне!» - двигало моими руками, потому что обе фигуры получились щемяще трогательными: торчащие из рукавов руки были великоваты, и хоть они була унизаны перстнями, создавалось впечатление, что эти незаметно для царя выросшие «дети» будто не помещаются в своих детских одеждах. А из их глаз, совершенно примитивно созданных из двух белых овалов и наклеенных на них шариков изх гофрированной бумаги, струилось типичное недоумение жертвы: «Игра чьего тщеславия обрекла нас на гибель?!» Вообщем, словами всего не описать, мне проще из бумаги склеить!

20 марта 2005 г.

Сегодня на уроке литературы девицы меня достали своими сотовыми. Играют мерзавки. Я телефоны поотнимала и положила на свой стол. Через несколько секунд телефоны стали трезвонить. Это проявили солидарность мальчики. А я ведь все это время им что-то рассказываю. Я разозлилась, сгребла сотовые и вынесла их в коридор, а дверь заперла. Девочки, чьи телефоны, сразу стали проситься выйти. Я не пускаю. Особенно настойчиво просилась Тамара Ординарцева. Мой оппонент номер два. После Тани Захаровой. На защиту «униженных и оскорбленных» тут же встала Карина Семенова. (В каждом классе есть свой «освобожденный», как в прошлом комсомольские работники, борец за справедливость. Он бдительно следит за тем, чтобы права не нарушались, порой со скуки даже готов провоцировать это нарушение прав, лишь бы побазарить, хотя надо заметить, что именно у нее телефона я не отбирала). «Вы не имеете права, это наша личная собственность!» Я все более свирепея от того, что урок явно сорван, до звонка препираюсь с ними. На перемене делегация ущемленных во главе с Кариной Семеновой отправилась жаловаться на меня директору. Все таки у нас замечательная школа. Дети запросто отправляются к директору жаловаться на учительницу. А директор тоже запросто им говорит: «Это вы еще спасибо скажите, что Дарья Вильямовна интеллигентный человек, попробовали бы вы то же самое у Марьи Николаевны устроить, ваши телефоны бы мигом в форточку полетели!»

После уроков Костя Лобан, зашедший будто бы невзначай вернуть швабру на место и, вероятно, уловивший мои душевные муки, выдал резюме: «Просто вы пытались поступить, как Марья Николаевна!» Это про то, что чужим, даже самым притягательным педагогическим опытом, а Марью Николаевну я очень ценю как феномен неравнодушия и заинтересованности, не получится воспользоваться.

А потом на двери туалета для девочек обнаружилась надпись карандашом «Дарья Вильямовна – дура». Надо же было обиду как-то избыть. Я считаю надпись лестной для себя. Видно автор очень на меня злился, но пренебречь целым комплексом отношений, обозначаемых «Дарья Вильямовна» так и не смог. Я записала это в золотую книжечку комплиментов, полученных мною за всю жизнь, рядом с «Тетя Даша, вы как Барби» (Ксюшкина подружка Варя в возрасте лет так десяти).

27 марта 2005.

Иду сегодня по коридору, а у окна кучка мальчиков из 7-го Б с мрачными лицами. Говорят: «Дарья Вильямовна, а можно мы в ваш класс перейдем?» Я буркнула себе под нос что-то и прошла мимо, а сама мечтаю: и Ильнура возьму, он даже танго танцевать не откажется, и Колю возьму, он такой рассудительный, и Кирилла возьму, у него стихи гениальные… А взамен им кого-нибудь из своих отдам, ну каких-нибудь малоценных членов коллектива… А кого же я им отдам? Ну вот Германа Коренблюма отдам, он индивидуалист и очень прожорливый, его возьмут, он отличник, Гришку отдам, какая тишина будет… Нет, Гришку не отдам, я не могу вытерпеть, когда на него кто-нибудь кричит, мне сразу хочется налететь, сбить с ног и отмутузить злобную тетку или дядьку, которые пытаются «воздействовать» на него. Нет, Германа тоже не отдам, как же я без него буду? Он ведь создает эффект художественной достоверности – среди хора альтруистов - воинствующий индивидуалист. В общем, даже в мечтах «идеальный» класс не сложился, что же тогда о действительности говорить.

30 августа 2005 года.

Дети выросли. Меня так и тянет вставить клише из традиционной «Директорской» речи на первое сентября: «так выросли, загорели, окрепли». Почему я его (клише) всегда так презирала? Что-то в нем есть очень теплое, бабское, наседочное. Дети-то и в самом деле мои. И нет ничего слаще, чем видеть, что они «выросли, загорели, окрепли». Сегодня встретила в коридоре моих мальчиков. Сдавали книги в библиотеку. Сказали мне, что у нас двое новеньких. Я радостно: «У нас мальчик!» Герман комментирует вполголоса: «…сказала Дарья Вильямовна тоном счастливой мамаши…» Мне так нравятся эти его остроты при абсолютно невозмутимом внешнем виде. А потом, когда я красила подоконник, появился Костя Лобан с рассказами о лете. Я давай его упрекать, что не написал письма, как я их всех неоднократно просила. И он так серьезно мне стал объяснять, почему он не написал, что сразу понятно, что он действительно эту возможность обдумывал.

1 сентября 2005 года.

Впала в эйфорию. Всех люблю. Девочки у меня все красавицы. Хоть и покрасились в разные цвета. Я чуть не подавилась, как увидела. С появлением первой крашеной особи набрала в легкие воздуха, чтобы разразиться нотацией, и с появлением каждой последующей только со свистом сквозь горловой спазм добирала еще немножко. А потом увидела Алену Барнашову. Сначала думала лопнуть, а потом вдруг отпустило. Ну, думаю, если и Алена, то ладно… Может и в самом деле не важно, что на голове, а важно, что в голове. А мальчики и того лучше. Мои самые красивые.

2 сентября 2005 г.

Что называется, расслабилась за лето. Через дорогу перехожу, как курица. Сегодня на уроке: «Ну и на хрен им это было надо…» Спохватилась в ужасе – ан поздно! Уже заметили, ликуют: «Ну, Дарья Вильямовна, вы даете!»

3 сентября 2005 г.

Таня Захарова меня с ума сведет. Ее очень трудно любить. Как у Пастернака «любить иных тяжелый крест...» Сегодня привела их в актовый зал на минуту молчания в память о жертвах Беслана. Таня говорит: «А я, Дарья Вильямовна, не могу целую минуту молчать. Ну не могу я…» Пока дожидались начала, я спросила, не знают ли они, почему нет сегодня в школе Сони. Таня мне скорбным голосом: «А Соня умерла. Ее троллейбус переехал» Я смотрю на нее в ужасе от ее цинизма, а она лицо еще серьезнее делает и повторяет то же самое. Я так была шокирована, что даже вломить ей как следует не сумела. А может быть, это ревность? Не меня она, конечно, ревнует, а жизнь, жизнь пай девочки, часть которой моя любовь и умиление.

Минуту мы все же отстояли молча. На обратном пути в класс я заранее сварливым голосом Ване:

- И не вздумай скрыть от мамы, что в четверг у нас родительское собрание! Хотя пока тебе еще нечего бояться…

Ваня:

- Почему пока?

- Потому что только неделя пройдет, ты еще ничего натворить не успеешь…

- Мне теперь вообще нечего бояться.

Я еще более угрожающим тоном:

- Это почему это?

- Потому что я собираюсь измениться.

Больше сказать мне было нечего.

10 сентября 2005 года.

В коридоре меня остановил Дик: «Дарья Вильямовна, я хочу сделать вам комплимент!» Я приосанилась, новую юбку одернула, думаю, конечно, кому же и делать комплименты, как не мне… А он с небывалым воодушевлением принялся рассказывать мне про… Томаса Пураса. И о том, как он в Тамани (каждое лето школа выезжает на археологические раскопки) был «родной матерью» Грише Хмельницкому, и о том, какой он мужественный, справедливый и взрослый. Я, подумав, решила, что это гораздо больший комплимент, чем если бы он похвалил меня лично.

5 октября 2005 года.

Эйфории, разумеется, поубавилось. Все больше отчаяния. Сегодня в который раз убеждаюсь, что, несмотря на все старания, твердо научила своих детей смотреть в книгу и видеть фигу. Для облегчения формулировки проблемы для классного сочинения «Сила и слабость средневекового человека» по роману Томаса Мэллори дала «пробный шар» - анализ стихотворения Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный». Спрашивают: «Дарья Вильямовна, он что, умер?» А в тексте черным по белому: «Без причастья умер он». В тексте сказано: «Полон верой и любовью, верен набожной мечте»… Пускаются в рассуждения: «Хоть он не верил в Бога, но…» или «Если он не молился, это не значит, что он не верил в Бога…». Хотя последнее высказывание принадлежит Трдату, а он по многим признакам как раз сейчас в процессе осмысления своего отношения к Богу. В результате критерий постановки оценок: за шаг в верном направлении - пять, за полшага – четыре. «Шаги» такие: «слабость его в том, что он отвернулся от жизни». Главная проблема, конечно, в том, что я и сама не знаю ответа на ладыгинский вопрос, в чем сила и в чем слабость. Я надеялась от них получить подтверждение собственным догадкам? Если так, то я его получила. Объяснила ли я им, что поклонение Прекрасной Даме было отражением молитвенного католического поклонения Богородице. И упрекать рыцарей в том, что они, боготворя Даму, не доставляли ей реальных удовольствий, нельзя. Глупо. И у Пушкина это явно чувствуется. Это когда в облике беса в текст врывается житейская пошлость «не путем-де волочился он за матушкой Христа…»

Ане Пимениди все простила за одну фразу: «По-моему, он умер от любви…» В этой фразе все есть, вплоть до готовности последовать его примеру…

6 октября 2005 года.

Все познается в сравнении. Сегодня то же самое писал параллельный класс. Там текст был воспринят как бразильский сериал. Пересказывают: «Он полюбил женщину, перестал встречаться с девушками, но его любовь была безответная…» Я ядовито комментирую: «Дети, как вы себе представляете взаимную любовь с Богоматерью?!»

16 октября 2005 года.

О пользе общения с коллегами. Учительница английского языка. Чудная девочка, маленькая старушка, сухонькая интеллектуалка: «…в коридоре слоняются девицы со вполне половозрелыми телесами, но с бессмысленным выражением лиц…» То же раздражение я испытываю, когда они регочут во время просмотра культового для моего поколения фильма Дзеферелли «Ромео и Джульетта». Думаю с ужасом: нет мы были совсем другими, нам этих не понять… Но все-таки Сима Соловейчик во мне находится что возразить – не понимаешь – можно не понимать, но не любить их не имеешь права. Школа - для них, и если тебя раздражает их корявое взросление, катись на все четыре стороны.

18 октября 2005 года.

Мне кажется, мы так устаем друг от друга, но вот есть в неделе один такой день, когда я в школе, но в восьмом «А» у меня уроков нет. И всегда наступает момент икс, когда они оказываются вдруг возле моего стола. Парами, тройками, четверками. Чего им надо было, я даже выяснить не успеваю. Покрутились, чего-то незначащее спросили и убежали. Сегодня пришли, столпились у моего стола. Я копаюсь в бумажках, не обращаю на них внимания. Через некоторое время кто-то:

- У нас что, сейчас литература?

- Нет.

- А чего мы здесь стоим-то?!

Но общение состоялось.

20 октября 2005 года.

Что-то у нас совсем никакого духа коллективизма, а вместо этого совершенный разброд и шатания. Всю четверть пытались представить, как будут праздновать конец четверти, но так и не смогли договориться. Они ведь сейчас совсем разные – мальчики еще ничего, довольно искренние, а девочки словечка в простоте не скажут, они, может, и хотели бы принять предложение, но ведь это же как надо уронить себя в глазах окружающих… Короче, мальчики жались, мялись, пытались выяснить, не собираюсь ли я в связи с окончанием четверти немедленно убраться восвояси, но в конце концов раскололись, что хотят остаться в 309-ом «послушать музыку». Я предупредила их, что буду периодически возвращаться, и ушла пить чай с коллегами с четвертого этажа. Первый раз пришла, когда Томас разговаривал по мобильному с Гришкой, тот, видимо, ссылался на головную боль и возвращаться в школу не желал, а Томас с отеческой заботой давал советы по лечению, предлагал встретить Гришку у перехода и т.д. Рядом стоял Герман, которого разговор раздражал.

- Да что ты с ним возишься, как родная мамочка!

- Потому что он – мой друг!

Нужны ли комментарии?!

В следующий раз заглянула – мальчики одни и грустные (я слышала, что после того, как уберут кабинет рисования, придут девочки, да не ломаки какие-нибудь, а Алена, Соня, еще кто-то. Мальчики то и дело наведывались туда узнать, как идут дела). Спрашиваю:

- А где же девочки?

– Они ушли.

- Знали, что вы их ждете, и ушли?

- Кажется, они не знали…

Говорят с явным смущением от собственного облома, не глядя друг на друга. Я разразилась речью о том, что вот им и урок, впредь ваши намерения и желания формулируйте в словах, не надейтесь на чужую «догадливость». Интересно, пригодится наука?

23 октября 2005 г.

Сегодня вдруг услышала, что мои мальчики сатанисты. Всполошилась, заквохтала. Побежала разговаривать с Томасом и Трдатом, которые замешкались, убирая кабинет изо. Довольно тяжкое ощущение человека, дающего советы, о которых его никто не просил, и ему вот-вот об этом скажут, а совет дать очень хочется. Он (этот человек) говорит торопливым и сбивчивым «эмоциональным» голосом, стараясь всеми силами замаскировать неловкость ситуации. Но не отреагировать на «сатанизм» я просто не могла уже по одной служебной инструкции, которая предписывает классному руководителю заботиться о моральной и физической безопасности вверенного ему коллектива. Прослушав вполуха мои причитания, Томас веско, как только он умеет (меня умиляет эта вескость высказываний при совершенной невесомости фигуры): «Не волнуйтесь, души у нас нормальные. Сатанизм у нас не в душе, а в музыке. Мы просто музыку слушаем такую. Сатанистскую». Меня ответ полностью удовлетворил. Или я наивная дура? Любая «хорошая учительница» быстро бы мне рассказала о непоправимом вреде, который подобная музыка может наносить психике ребенка. И продолжила бы наносить непоправимый вред, насилуя эту психику и вламываясь в нее «с калошами и без калош».

28 октября 2005 г.

Я поняла, линия раскола проходит уже не по «ботаники» - «оторвы», а по попсе и металлу, например. По музыкальным пристрастиям, короче. Жаль, я в них ничего не понимаю, потому что из-за этого недостатка я марсианин для тех и других.

14 ноября 2005 г.

Ездили на экскурсию в Иосифо-Волоцкий монастырь. Вместе с 8 «б». Заранее предупредила своих девиц во главе с Таней Захаровой, чтобы надели платочки и юбки. Прихожу в школу – мои в кепках и штанах. Все, говорю, никуда не едете. Как всегда, Таня Захарова затеяла со мной какую-то богоборческую дискуссию. Но потом я сменила гнев на милость. Доехали, вышли, а там так… слов нет как. Небо пронзительно пустое, если задрать голову и смотреть, кажется, что тебя засасывает в него. Как черная дыра, только белого цвета. Абсолютно безлюдно, никакого туристического лоска, на всем какая-то невозможная подлинность. Охраняют казачки, но такие замухрышчатые, без слез не взглянешь. Выдали моим девицам юбки. Обернулись в семь оборотов. Пришла тетка с человеконенавистническим лицом. Я таких теток по Ксюшкиной православной гимназии знаю. На физкультуру девочкам не ходить, суп есть нельзя – все от дьявола. А за жвачку и мультики сразу расстреливать. Стала им что-то рассказывать про то, что привередничать за столом – оскорбление Бога и т.д. Ну, думаю, щас мои девочки ей устроят. Вжала голову в плечи, потому что сделать-то ничего не могу, начинать их сейчас воспитывать поздно. Что бы вы думали?! Мои вели себя, как ангелы, на прощание «страшная» тетка нам даже сказала, чтобы еще приезжали, потому что таких хороших детей теперь редко встретишь. Стены на них подействовали? Надо было в стенах монастыря древнерусскую литературу «проходить»!

15 ноября 2005 г.

Все еще живо переживаю нашу монастырскую поездку. Эта небывало ясная осень и в ноябре еще не кончилась. Леса такие прекрасные, что кажется, что это ты сам прекрасен, живешь в прекрасное время и творишь прекрасное. У монастырских стен обрамленное желтыми деревьями озеро, белое, как небо над ним. В главном храме каким-то чудом сохранилась вся подлинная роспись, только на одной стене смылась, где дыра в крыше была. Это ни с чем не сравнишь, никакие отреставрированные картины так не выглядят. Я как встала, обомлела и только опомнилась, когда Артур Дождиков, который рядом со мной оказался, стал дергать меня за рукав, как маленький, и на ухо шептать, что такой красоты он никогда в жизни не видел.

А на обратном пути в автобусе дети галдели и бегали по автобусу, а Людмила Дмитриевна ка-а-ак заорет на своих. Я сама чуть от страха не померла. А дети ничего, не испугались совсем. Стали точно такими же скандальными голосами ей отвечать, отношения выяснять. Поразительно. Оказывается, такие скандалы у них вполне приняты и не свидетельствуют о чем-то ужасном. Как мамаша вопит на детей, но при этом, какие бы страшные кары она на их головы ни призывала, дети знают, что она все равно их мамаша и ничего особенного не происходит. Я так не могу. Как бы я своих детей ни любила, но все равно между нами сохраняется какая-то дистанция. Пожалуй, мне она необходима.

23 ноября 2005 г.

Обдумывая феномен хороших отношений в параллельном классе, понимаю, что есть разные учительские амплуа. У меня-то бедноватая фантазия, мне кажется можно только как я, а оказывается по-другому тоже неплохо можно. Дети Людмилы Дмитриевны зато страшно хозяйственные, без всяких напоминаний убирают класс, сдают дневники на проверку по пятницам, на дежурство по школе являются строго «белый верх, темный низ» и на линейках их никогда не ругают. Л.Д. выступает в амплуа «строгая мамаша». Есть еще «негритянский царек» (это Марья Николаевна) – вздорный самодур, горячо любимый детьми. Мне кажется, что в этом целый комплекс взаимосвязанных вещей – здесь и преданность своему «племени», и ответственность за него, и умение защитить его от всех напастей и т.д. А не только самодурство, конечно. Есть куда менее мне симпатичное - «чилийский диктатор». Но вынуждена признать, что дети, конечно, те, которые с самого начала устоят, такого классного руководителя тоже любят. Одного-двух неугодных «отсеивают», а дальше тишь да гладь и взаимное чувство. А уж как родители любят, не передать. Есть амплуа – «старший товарищ». Это Елена Александровна. Она не слишком далеко ушла от своих детей по возрасту, ей интересно, когда интересно им, она огорчается вместе с ними и обижается на них, как это принято в детской среде. А я… Кто я? Мне хочется думать, что я «интеллигентная тетка». Я совмещаю в своем характере редкую необидчивость, (правда, честно признаться, мне по-настоящему еще никто никогда не хамил) с некоторым чистоплюйским высокомерием.

6 марта 2006 г.

Я верю только Соловейчику. Или в Соловейчика. А он пишет: «Самый большой грех нашей школы в том, что она заставляет учиться, не дожидаясь времени, когда мальчик или девочка начнут учиться сами». Меня совершенно поражает это умение говорить о детях. Самые обычные слова «мальчик или девочка» звучат у него так, как будто он назвал всех детей, которые начнут учиться, по именам. Я не умею так трепетно чувствовать незнакомых детей. Я только своих не могу не называть их подлинными именами. А мои дети как раз сейчас находятся в своей «подводной», по терминологии Соловейчика, фазе. И мужественно принимая все пинки и зуботычины за то, что они шумят у меня на уроке, я тихонько жду, когда они «вынырнут». А пока я получаю маленькие подарки от жалеющих меня детей. Вот возле моего стола топчется мальчик Кирилл, потирает отсиженную очками переносицу, а после его ухода на столе обнаруживается довольно-таки неопрятный листочек со стихами, по-моему, совершенно гениальными. Вот одно:

Рабство – это тепло.

Из кастрюльки оно в твою жизнь притекло.
Из бутылочки, из материнской груди,

Из темнейшей, теснейшей, теплейшей тюрьмы,

Где рождаемся мы.

А свобода, свобода, дружок, холодна:

Ни оград, ни границ, нипокрышки, ни дна…

А свобода…

Рабоство – это еда,

Это самое главное – хлеб и вода.

Любит клетку орел, усмиряется лев,

Из хозяйственных рук получает свой хлеб,

Поселяется в хлев.

А свобода, свобода, браток, голодна,

Ни горячей похлебки, ни капли вина.

А свобода…

Или проходим «Фауста». На перемене возле меня материализуется Костя: «Дарья Вильямовна, а я вот что подумал, абсолютная правда бывает?» Я сначала говорю, потом размышляю, и, перечеркивая сказанное, говорю снова, и на другой перемене, и на следующий день. Получается, что не я его заинтересовала, а он меня. Чем больше думаю, тем прозрачнее и привлекательнее делается для меня «Фауст».

13 марта 2006 г.

Сегодня Лена Агафонова молча выгрузила на мой стол кипу книг, которые я ей давала читать на каникулах, и увенчала ее таким трогательным листочком в клеточку со следами замазки – сочинение, где написано, что образ Владимира Мономаха в «Поучении» отличается от его же образа в «Повести временных лет» тем, что в первом он отец, любящий и потому уязвимый, а во втором – князь - бестрепетный властитель и вершитель правосудия. Я разве что не плачу над ним. И почему они никогда не пишут сочинения на листочках в линеечку?

14 марта 2006 г.

Вот говорят, хороший учитель должен выстроить сценарий урока, предугадав все возможные повороты дискуссии. Мне кажется, что именно хороший учитель этого делать не должен. Потому что работать «вживую», не под «фанеру» всегда перспективнее. Или просто у меня фантазии не хватает все предугадать. Вот сегодня на уроке в 8 «б» говорим о «Житии Сергия Радонежского». Обязательная составляющая композиции этого жанра - рассказ о благочестивых родителях. Света Голубчикова:

- А я не верю, что ребенок мог кричать в утробе матери.

Заметьте, вопроса такого (веришь – не веришь) ей никто не задавал. И разговор шел совсем о другом.

Но, преодолев секундное замешательство, разразилась монологом о вере, попыталась рассказать о поразивших меня когда-то словах одного старца, которого спросили, чем жизнь праведника отличается от жизни человека порядочного из принципиальных соображений, где, собственно, критерий. «А критерий – Дух Святой», - ответил старец. Я это объясняю так: человек порядочный уповает только на себя и может легко впасть в заблуждение и, думая, что творит добро, творить наизлейшее зло, а праведник уповает только на Господа, прося его помощи, чтобы не дал ему в ослеплении творить недобрые дела. Говорила много и понимала, что резон-то в полемике со Светой все равно только один – а я верю!

25 марта 2006 г.

У меня уже довольно много накопилось разных литературных трудов учеников. Прочитала на эту тему статью в «1 сентября». В редакционной врезке значится, что в статье поднимаются проблемы отношения учителя к детскому творчеству – хвалить или не хвалить и как реагировать на явное графоманство. Но на самом деле, речь идет совершенно о другом, о том, как реагировать – ни слова, а это самое для меня животрепещущее. Сколько тонн бумаги я прочитала, пока работала литконсультантом в журнале «Работница». Обычно послания начинались словами: «Все мои друзья в восторге от моих стихов, особенно когда я пою их под гитару». Или: «Мой внук обожает мои стихи… Часто просит: «Бабуля, почитай еще про мышоночка». И я довольно бестрепетно отвечала, что вашим друзьям и внукам, несомненно, нравятся ваши стихи, потому что то, чего нет в самих стихах – индивидуальность, они компенсируют за счет личного знакомства с вами, за счет интонаций вашего голоса, когда вы читаете их или поете под гитару. Но человеку, который с Вами не знаком, нечем восполнить это отсутствие индивидуальности. Мне казалось, что я помогала тем самым этим пишущим найти свое место в жизни: писать для друзей, воспринимая стихи как средство общения. Каждый человек с нормальной психикой, а таких большинство и среди пишущих, сам сумеет определить степень своего таланта и не особенно обольщаться на свой счет, даже если друзья любят и хвалят его стихи. Но сейчас я совершенно в другой роли. Я не литконсультант, а училка, и я теряю критерии разумности, поэтому прямо захожусь от восторгов: «Замечательные стихи, ты так здорово пишешь, мне особенно понравилось…» Я, конечно, не сообщаю каждому, протянувшему мне листок со стихами, «прямо, строго, по-стариковски - вы гений, Ваше величество». Но сейчас я представляю не интересы журнала, в которых послать подальше докучливых рифмоплетов, а интересы детей, я не могу быть беспристрастна, потому что обаяние их личностей неотделимо для меня от того, что они пишут на бумаге, и я готова с радостью играть роль этих самых «друзей, которым нравится».

26 марта 2006 г.

Алена Барнашова принесла мне два рассказа: «Мандарин», «Компьютерная игра для девочек» и начало повести «Нинела Лаирес» (Аленин сериал наоборот). Самое главное ее качество на сегодняшний день – хороший вкус. Она не впадает в девичью сентиментальность, в которую была склонна впадать я в этом возрасте, не захлебывается эмоциями – а кто бы мог подумать, такой на вид «тонкий инструмент природы». Так сказал моей бабушке один платный невропатолог, когда ее прихватил радикулит, а лекарства бесплатного врача не помогли. Я думаю, что одна эта фраза: «Вы – тонкий инструмент природы» наполовину определила благоприятный исход болезни. Так вот трогательная нежная Алена пишет довольно жестко, во всяком случае, даже следов «слез и соплей» не наблюдается. А мне есть с чем сравнивать. Но я восхищаюсь и тем, с чем сравниваю Аленины творения. Потому что я не Господь Бог и не сноб. Кому-то нужны и приносят удовольствие те книжки, которые мне не нравятся. А сериал, который написан в эсэмэсках, дает мне повод поразмышлять с ними вместе на факультативе о стиле. Потому что некоторая техническая скованность рождает совершенно особый стиль. И, растекаясь мыслию по древу, рассказать о том, что, с моей точки зрения, любые ограничения – благо для литературы. К этому выводу я пришла, когда прочитала в советские еще времена номер журнала «Континент».

27 марта 2006 г.

Какое все-таки счастье, что советская книгоиздательская система сдохла. Сейчас печатается то и столько, сколько находится желающих прочесть. Я не знаю, как быть с тем, что «надо воспитывать читателя». Наверное, воспитывать его надо в школе, заставляя читать «по списку», в надежде, что количество перейдет в качество. Недавно еще раз убедилась в справедливости рынка. Митя сказал, что кассету с песнями Галича можно «купить в ларьке». Я разразилась речью, что это ерунда и в ларьке продается только то, что нужно, а это никому, кроме меня, понадобиться не может. Что бы вы думали, обход ларьков показал, что, во-первых, нужно – в нескольких точках ответили, что «все разобрали», а в одной нашелся-таки нужный диск.

28 марта 2006 г.

Уж и не помню теперь, кто предложил издать журнал. Наверное, я. Но мы так долго раскачиваемся, что даже не верится, что когда-нибудь доведем начатое до конца. Я предлагала назвать журнал «После шестого урока», потому что именно после шестого урока и происходят наши посиделки. Но детям не нравится. Наверное, слово «урок» наводит на них скуку. Пока промежуточное название было «Без цензуры». Маше Герасимовой поручили нарисовать макет обложки. И хохотали, когда она принесла пробный экземпляр. На нем витиевато было написано «Нецензурщик». В этом вся Маша. Она чем-то мне неуловимо напоминает мою подружку по пионерскому лагерю и детскому саду Машу Шенбрун. Но там гремучая смесь ее речи состояла из книжных оборотов с неправильными ударениями (потому что общаться на том языке, которым говорили герои романов, ей было решительно не с кем) и совершенного примитива, доступного ее младшим братьям, которых она, по сути, одна и воспитывала. А моя Машка, наоборот, страшно умные мысли, причем обнаруживающие тонкое понимание литературного произведения, выражает так косноязычно, что порой только диву даешься. Именно с ней я практикую на уроках любимый жанр Осича «интерпретация сказанного учеником». Причем так, что потрясенный ученик (по себе помню) стоит и только глазами хлопает: какой я, оказывается, умный!

29 марта 2006 г.

Мне не нравится архиповская проза. Потому что здесь и намека нет на то неземное изящество, с которым он пишет стихи. Сначала я просто удивлялась этому и не понимала, как так может быть. Вспоминала поговорку «Глуп, как музыкант», которую моя бабушка толковала так, что узкий специалист не может быть умен в общепринятом смысле, т.е. универсально. А теперь думаю, может, это и не проза вовсе, а дневник. Голое, ничем не прикрытое одиночество, от которого мне становится жутко и неприютно. Жуткие улицы враждебного города, а люди, толкающиеся в автобусе, и те ближе, чем тот, кто зовется «другом».

7 апреля 2006 г.

Мне все время не хватает энергии, чтобы сделать что-то так, как я заранее придумала. Читала летом Фонвизина и думала о том, что читать совершенно не смешно, а надо, чтобы было смешно. «Сделать смешно» можно было только на сцене, пусть не за счет того, что содержится в самой комедии, а во многом за счет ситуации игры на сцене, когда все «знакомые лица» вдруг заговорят словами Митрофанушки или Госпожи Скотининой. Потому что только через достигнутый любым способом смех они смогут понять то, что в этой комедии спрятано, идейное содержание, говоря по-простому. Но выйти на сцену не получилось, то был занят актовый зал, то я просто не нашла в себе энергии следить за дисциплиной. Я живу с нет-нет да и приходящей непрошеной мыслью, что, что «в следующий раз» будет лучше. А вдруг «следующего раза» не будет? И уж для этих-то самых замечательных в мире детей его точно не будет.

14 апреля 2006 г.

Сегодня в коридоре ко мне подошла Людмила Дмитриевна и сказала: «Ну что ж, я в принципе не возражаю, чтобы Костя перешел в мой класс». У меня глаза на лоб вылезли: «То есть?!» Едва ли бы я больше удивилась, если бы она сказала, что не возражает, чтобы мой Севочка был с завтрашнего дня ее сыночком. Оказывается, вчера после родительского собрания к ней подошла мама Кости Лобана и попросила разрешения перевести Костю в 8 «б». Это было сильно после уроков, поэтому спросить ни о чем детей я уже не могла. Я кинулась звонить Алениной маме, она мой добрый гений и только благодаря ей я справляюсь с жутковатой на вид ролью «классного руководителя». Она изложила мне «версию девочек»: Косте надоело, что в нашем классе никто не учится, он устал сопротивляться общему раздолбайству и решил перейти в 8 «б». Следующим номером была мама самого Кости, которую я с порога тряхнула справедливым вопросом, почему она мне-то ничего не сказала? Ее версия звучала иначе, она надеялась, что Костя передумает, но он стоит намертво. По ее мнению, суть проблемы не в Косте, а в том, что его отвергли мальчики, они его «ненавидят» и не принимают. Это уж, решительно, глупость. Потому что Костя и есть «мальчики», он их самый «полномочный представитель». Сразу и не определишь, где кончается Костя и начинается Томас, Гришка или Трдат. Придется отложить до завтра и выяснять у детей.

15 апреля 2006 г.

Начала с девочек. Прозвучала модернизированная версия Алениной мамы, что Костя хочет учиться и не хочет выпивать(!), а у мальчиков прогулки неотделимы от пива. Ничего похожего я и не предполагала. Неужели же я такая подслеповатая? Дальше шли мальчики. Пришлось искусственно отделить их от Кости, прежде всего в своем сознании. Подкараулила на перемене. Кости, действительно, с ними не было. «Мы сами не знаем, какая ему вожжа под хвост попала». То есть о том, что что-то происходит, знают все, кроме меня. Обидно, однако. Мальчики, конечно, знают, но делиться со мной не считают нужным. Я не переживу, если мой Костя станет Людмиладмитриевниным. Я уже не думаю о том, как переживут это все остальные. Мои дети, которые с первого класса неразлучны, которые до сих пор ходят к своей первой учительнице и рассказывают ей про все, что с ними происходит. Поэтому на листе бумаги крупными буквами, чтобы было понятнее, я пишу почти любовное письмо, суть которого «Костя, не уходи!», и отношу его на четвертый этаж, где толпится перед кабинетом истории весь класс. Кроме Кости. Девочки подписывают с энтузиазмом и без комментариев. «Главные действующие лица» (Гришка, Томас, Вова Ерохин) написали что-то вроде «Катись колбаской». Только Трдат, от которого больше всего можно было бы ожидать вышеописанной реакции, подписался без приписок. Егор Антонов, которого я через раз называю Антоном Егоровым, вообще не знал, что происходит. А потом сказал: «Мне все равно, но я подпишу». Единого порыва не получилось, как рисовалось мне. Письмо я отдала Косте.

17 апреля 2006 г.

Моя воительница из женского авиаотряда обязательно провела бы классный час с соответствующей формулировкой. Она, согласно должностной инструкции и собственной склонности, умела вникать в происходящее в классе. От нее не требовалось понимать, что происходит на самом деле. Может быть, это правильно. Мне в характеристике она как-то написала «Высокомерна в отношении с товарищами». То есть, она высказывала собственное мнение о личности и поступках каждого. Впрочем, среди ее «мнений» было и такое: «Иванов, тебя я не спрашиваю, всем и так известно, что ты тюрьмой кончишь…». А я решительно не могу справиться с «организационным моментом». Они у меня начинают орать всем скопом, мне слова сказать не дают, не то что «проблему поставить». Я и банальные-то беседы о ПДД с грехом пополам провожу.

20 апреля 2006 г.

Опять всплыли разговоры о сатанистах. Открестились все, кроме Томаса, который стал со мной спорить: Кто доказал, что сатана творит зло? Я начинаю возражать как человек, договорившийся с другим об именах и теперь разбирающий суть деяний. Но оказывается, суть деяний понятна, речь идет как раз об именах. Я думаю, что эта игра из тех, что заранее помещают собеседника в разряд проигравших и позволяют наслаждаться победой в полной мере совершенно безнаказанно. Помню, у нас в пионерском лагере Инга Танич, разлегшись на травке и глядя в ясное небо, рассуждала:

- А мы вообще ящики, и все окружающее, что мы видим, слышим и ощущаем, только на пленке записано.

- Инга, как же на пленке, ведь вот я тоже все это вижу, слышу, ощущаю и могу свидетельствовать…

- А ты тоже на пленке записана у меня, а я – у тебя, а на самом деле и ты - ящик…

Невозможно найти аргументы, потому что я понимаю, чем это продиктовано. Юношеский нигилизм ниспровержение любых авторитетов, но отказаться от добра тоже нельзя. Поэтому выход: мы не против добра, но кто сказал, что добро – это Бог, а не дьявол?! Единственно, что я могу сказать, что традиционно зло связывается с сатаной и бессмысленно, кощунственно менять местами имена, не меняя сути. Вообще я снова сильна задним умом: нужно было учитывать сатанинские настроения, когда проходили «Фауста». А я-то, как всегда, ударилась в голое теоретизирование, а он, нерв, вот где был! Вот почему они с таким воодушевлением прочитали «тяжелую» книгу!

15 мая 2006 г.

Почти ничего осталось до финиша, и сил уже нет никаких. Тем более, что я как-то расслабилась. На майские с Еленой Александровной были в Ленинграде (никак не научусь его правильно называть). Это так красиво, так необыкновенно, так одухотворенно. Надо будет детей свозить, и я уже заранее на все смотрела их глазами, вернее, пыталась смотреть. Мне бы хотелось, чтобы они поняли: вероятно, есть более красивые столицы, хотя я видала почти все европейские, кроме Лондона, и не нашла более красивых, но нет и не может быть более духовных. Где каждый камень из области человеческого духа, а не материи.

Август 2006 г. Начало нового учебного года.

В последние дни каникул я уже чувствовала прилив энергии и любви к школе, как вдруг меня огорошили: мне осталась только литература и русский в моем 9 «а». Литературу и русский в 9 «б» у меня забрали. По «просьбе родителей». Интересно, что же это за родители такие? Вроде на многочисленных собраниях ничего не говорили. Невозможно описать мое состояние. Я и писать-то «по горячему следу» не могла. Потому что когда испытываешь физическую и всякую прочую боль невозможно ее описывать. Я вела с собой беспрерывную борьбу по всем фронтам оскорбленного самолюбия, естественного желания «спокойной жизни». Мои мечты уносились к этой жизни помимо воли: не готовиться к урокам, не дрожать в страхе, что не будут слушать, не терзаться, изобретая способы увлечь моих мучителей, не мучиться от сознания собственной необразованности и тупоумия, начиная каждую новую тему, не вставать в шесть утра, когда все спят, не чувствовать себя постоянно неплатежеспособным должником, ходить в гости, радоваться жизни. И каждый раз, когда «аргументы» спокойной жизни начинали перевешивать, передо мной вставали лица моих детей, мальчиков, девочек, причем совсем не те лица, на которых я изредка читаю интерес к моим урокам. Кто же будет их любить, как я, понимать, оберегать и лелеять? И среди острых страданий вдруг всплыла формулировка, которая обычно оправдывает несложившийся брак: «Ты меня не любишь, но у нас дети…» Именно эти слова я мысленно адресовала всем своим оппонентам. У нас дети…

4 сентября 2006 г.

Дети чудесные. Хочется общаться с детьми и не хочется общаться со взрослыми. Тем более, что ко мне периодически подходят с вопросами те самые родители, по «просьбе» которых у меня забрали класс. Их так много, что непонятно, кто же просил?

10 сентября 2006 г.

Были с Дашкой на юбилее у Осича. Полный зал народу, чудесные лица, чудесные восторженные слова. Я написала свое «воспоминание», а Андрюша Уткин набрал его у себя в редакции в виде тетрадки. Но отдал его Осичу уже после нашего ухода, поэтому реакции я не видела. Но здорово меня подкосили школьные события: куражу не было, сил кокетничать и красоваться (обычная моя манера поведения с Осичем) тоже не было. Я пошла в школу, во многом вдохновляемая его образом, но он на своем месте – чудо, а я кто? Я замотанная училка, которую если кто потом и вспомнит, то, как мы Анну Сидоровну, со смесью запоздалой жалости и пренебрежения.

17 сентября 2006 г.

Марина Сергеевна страшным голосом: «Дарья Вильямовна, вы должны поговорить со своими мальчиками! Приходила в школу бабушка одного из них, просила прекратить это безобразие. Они пьют какой-то спиртосодержащий напиток!» Нда, задача. Сейчас, кинулась! Я прекрасно понимаю, как это будет услышано: ты мне рассказываешь о первой любви, а я тебе настойчиво отвечаю «и все-таки Волга впадает в Каспийское море…» Я, конечно, никому не признаюсь, что не вижу связи между этим пресловутым «спиртосодержащим напитком» и детским алкоголизмом, но самое главное не в этом, а в том, что нотации еще никогда никого ни в чем не убеждали. Здесь нужно как-то их удивить. Может, отца Александра позвать с ними разговаривать?

Все-таки улучила момент и «невзначай» рассказываю, что я сама спиртного вообще не пью, мне весело, когда весело, и без него, и грустно, когда грустно, вопреки ему. Но никогда не отказываюсь, когда мне наливают, чтобы не напрягать компанию. Они, видно утомились мне объяснять, какое я ископаемое, и терпеливо слушают. Костя вдруг говорит: «Это, кстати, хороший совет для меня». И на мой немой вопрос – Я дал слово не пить спиртного до восемнадцати лет». У Кости замечательная мама (с папой я незнакома), ее есть за что уважать, поэтому ей данное слово он сдержит, я уверена.

2 октября 2006 г.

Пришла в школу после своих продолжительных выходных и, как часто бывало, обухом по голове. Этот «обух» особенно иезуитский, потому что начинает историю с середины, с незначительной детали. Артур Дождиков (самый причудливый персонаж моих записок – эдакая вещь в себе, которая обо всем имеет собственное мнение, но отнюдь не спешит поделиться им с окружающими) в коридоре походя, неизвестно к тому обращаясь: а пива там и не было вовсе… Артур, ты о чем!? Выясняется, что без меня была линейка, на которой прорабатывали и позорили перед строем группу девятиклассников (в основном из 9 «б»), которых застукала завуч возле ларька с сигаретами и пивом в руках. Но это так, ерунда, а самое главное, что вызывали Томаса и Гришу, которые «затащили» на чердак самого мелкого пятиклассника и предлагали ему курить траву… Меня, понятно, чуть кондратий не хватил. Я прекрасно знаю, что суть происшествия искажена, но если в таком виде она представлена начальству, значит, нужны аргументы защиты. Но шли уроки, было некогда.

Сижу в полной растерянности после уроков и думаю, что же делать. И в который раз убеждаюсь, что пугающая меня порой связь (а вдруг я вампир?) между мной и ими существует. Материализуются в дверях именно те самые, герои моих горестных размышлений. «О, как раз вы мне нужны, заходите, попьем чаю и проведем классный час». Избранный круг: Костя, Томас, Трдат, Гришка. С места в карьер, без лишних предисловий Гришка: Да мы, Дарья Вильямовна, пошутили… Ну вы знаете… - Я ничего не знаю. Расскажи с самого начала. – Ну мы с Германом… - Как с Германом? Ведь вызывали Томаса?! – Это Светлана Петровна меня терпеть не может после Тамани (вмешивается Томас) – а меня там вообще не было. – Так почему же ты не сказал, что тебя там не было?! Гриша, ты с Германом был! Гриша, почему вы не сказали? (Глупость какая, как и что они могли сказать в актовом зале, перед толпой народа, когда они и сами не знали, за что именно их ругают, а рыльце-то у каждого в пушку, нет мальчика, который не знает за собой сотню мелких пакостей, каждая из которых может показаться застукавшему ее взрослому размером со слона… Но и у меня нет времени их спокойно выслушать, я несусь дальше в праведном негодовании) А Герман что, струсил?! Ну да, конечно, это на него похоже! Герман струсил!!!

Я не разбираю средств, мне нужно их, обиженных, реабилитировать. Хотя Гриша обижен не напрасно, но ведь это мой Гриша, и обижать его могу только я. Мой Гриша, мой совершенно нелепый Гриша, у которого только один глаз, но мужества на десятерых, на десятерых и гонору, и лени, и жажды самоутверждения. Мне хочется, интуитивно, направить их гнев в более «безопасное» русло. Пусть осуждают Германа, а не тех, кто не потрудился разобраться в произошедшем!

Но дети в который раз демонстрируют, что они (о чудо!) справедливее и прозорливее меня в сто раз. Это мои дети, они особенные, таких не бывает. Я все больше и больше думаю, что Маргарита Анатольевна что-то такое с ними сделала, заговорила их, что ли, они не дают собой манипулировать. Я много раз видела, как это делается, нехитрый прием: «Я выйду, а Леночка Иванова будет смотреть, как вы себя ведете, а потом мне расскажет». И мигом Леночка превращена в стукача, а все остальные мечтают в будущем когда-нибудь тоже удостоиться такой ответственной должности. Алле ап: дети превращаются, дети превращаются, превращаются дети…

- Нет, Дарья Вильямовна, Герман не струсил! (снова Томас) Герман потом пошел со мной к Светлане Петровне…

Я, абсолютно счастливая, скороговоркой проговариваю сентенции о том, что надо выбирать, как и с кем шутить, и думаю, что черт с ним, с пятиклассником, он не мой, а вот мои все-таки отличные люди!

20 октября 2006 г.

Решила объясниться с ними по поводу совести. Потому что любимый мой «педагогический прием» в ответ на шум на уроках вопрошать: «У вас совесть есть?!». После уроков словно бы невзначай спросила нескольких особей мужеска пола, суетившихся со швабрами и изображавших дежурство по классу, о том, что такое, с их точки зрения, совесть. Полученные ответы напечатала на отдельном листочке и поместила на стенд «классного уголка» следующее послание:

Глубокоуважаемый 9 «А»!

Поскольку на уроках я изо дня в день взываю к вашей совести, а также пытаюсь давить на жалость, но никакого результата это не имеет, мне приходят в голову следующая мысль: вы не знаете, что такое совесть.

Поэтому прошу вас принять участие в дискуссии (можно анонимно) таким образом: на приведенных ниже утверждениях написать «согласен» или «согласна» и подписаться или написать свое собственное понимание этого явления.

Совесть – это то, что мешает мне жить.

Некий внутренний редактор.

Костя Лобан.

Совесть – это приличное название

трусости.

Трдат Мкртчян со ссылкой на Оскара Уайльда.

Совесть – это представление о

человеческом идеале.

Дарья Вильямовна.

Совесть – чувство и сознание моральной

ответственности за свое поведение и поступки

перед самим собой, перед окружающими

людьми. Нравственные принципы, взгляды, убеждения.

Толковый словарь.

Совесть – когда жадность уступает место порядочности.

Кирилл Архипов.

Услышав высказывание Трдата, я внутренне возликовала: вот так получается «образованный человек». И не посредством правильных сочинений в этом можно убедиться, а вот так, в случайном разговоре. А с какими муками «проходили» Уайльда!

Эти листки провисели несколько дней нетронутыми. Не появилось ни одной приписки. Странно, обычно они принимают участие в подобных письменных беседах. Не прочитали?

1 ноября 2006 г.

Нас обязали ходить на курсы классных руководителей. Пустая трата времени, как оказалось. Я все-таки неисправимо наивный человек. Мне кажется, что если с трибуны звучат какие-то слова о гуманном отношении к детям, о том, что школа должна приложить усилия к тому, чтобы каждый ребенок в отдельности и все вместе были счастливы и т.д., и т.п., то на это необходимо как-то реагировать. Если ты не согласен, а там собрались, в основном, сторонники «чистки и отсеивания», встань, скажи: нет, я не согласен, счастливы должны быть только ДОСТОЙНЫЕ дети, а НЕДОСТОЙНЫЕ должны быть несчастны. Нет, никто не встает, все спокойно занимаются своими делами: «Мели, Емеля, твоя неделя». И сама лекторша тоже не ждет никакого отклика в массах, у нее есть текст, который она и «зачитывает», за суть которого она ответственности не несет. Я ни разу не слышала, чтобы кто-то когда-то упомянул имя Соловейчика в качестве авторитета или в полемическом замечании. Его как бы и не существует для большинства моих коллег. Они никогда не слышали о таком. А что могу сделать я? Отнести его книжки Петровне и попросить прочитать и высказать свое мнение? Может быть, ей (о крамольная мысль о слабости всесильной Администрации) тоже нужна поддержка? Потому что мне все время кажется, что на наших знаменитых педсоветах, ключевыми словами которых являются слова «безнаказанность» и «наказать», ей тоже это все не нравится, но она не возражает. Из каких соображений? Это высшая дипломатия, которой не понимают мои слабые мозги?

Мистика! Пошла, взяла с полки книжку Соловейчика, чтобы проверить, что прочтет моя С.П., и наткнулась: «Очень тяжело одному, особенно в оценках. Оценивая, мы выдаем себя, обнажаемся. Становимся беспомощными. Оценка оценивает и оценщика, она из рода бумерангов. Ни в чем так не открываются ум и глупость, как в оценках. А с глупостью следует обращаться бережно, глупость задевать нельзя, глупость – несчастье».

3 ноября 2006 г.

Велено было в моем классе объявить конкурс на лучшее сочинение о вреде наркомании, пьянства и «табакокурения». Я не стала этого делать. Потому что знаю, что это будет воспринято совершенно формально. Среди моих детей нет наивных подхалимов, которые любят всегда и во всем соответствовать образу пай-мальчика или пай-девочки. В пятом классе была одна такая, так ее, не дожидаясь конца года, мама в ужасе перевела в другую школу. Или они каким-то седьмым чувством знают, что я этого все равно не оценю и не одобрю? Мне трудно сформулировать, чего я боюсь. Я боюсь собственного имиджа – стоит перед ними такой божий одуванчик, совершенно очевидно, никаких наркотиков никогда не пробовавший, и вещает об их вреде. Тут возникает ровно противоположное желание – напиться, накуриться, обколоться, чтобы только подальше отвести от себя этот скучнейший образ положительного героя.

Я промолчала, а в бывшем моем 9 «б» конкурс объявили-таки. Как я и думала, нашлись умники, написавшие зубодробительно благостную ерунду, зато Архипов неделю изголялся, слава Богу, у него чувство протеста воплотилось в творчество. Вот что написал:

Объясни, объясни, объясни мне, Гермес,

Для чего обречен я помнить

Эту бездну цветов, этот зной, этот лес

Диких запахов, пляску бесстыдных телес,

Океанскую оргию звуков бездомных…

О, какая безумная пьяная смесь,

Как мой мозг погибает подробно!
Это что же, Гермес,

Это жизнь или месть

За успех мой внутриутробный?!

Вот он кайф, превратившийся в груду руин -

Наркомана привозят в палату.

Бог ли дал наслаждение чадам своим

За такую безумную плату?!

Или дьявол в мозгу собирает цветы?

Нет, не вижу в тебе я подонка!

Брат мой, я ведь такой же, как ты –

На роду мне написана ломка.

За кусочек волшебного райского сна

Дам и руку, и душу отрезать…

Не придумает, брат мой, и сам сатана

Злейшей мерзости в мире, чем трезвость.

Бог, скорее на помощь, в конце-то концов,

Иль не ты нам подлянку устроил?

В наших генах грехи неизвестных отцов,

Мы с рожденья болеем здоровьем.

Хватит нас обвинять, посмотри нам в глаза!

Разве каждый из нас не ребенок,

У которого ты забираешь назад

Все подарки нередко с пеленок?

Посмотри, как горит и гниет наша плоть,

Сколько ада в глазах одиночек,

Обреченных блевотину в сердце колоть,

Лишь бы пыткою пытку отсрочить.

Я плевком загасил бы свечу бытия,

Но догадка мерцает под кожей:

Если ты не судья, если болен, как я,

Если ломка моя – это мерзость Твоя,

Ты прости меня, Боже…

4 ноября 2006 г.

Алена написала мне сочинение о Чацком и Гамлете. Что же я делаю? Они ведь не научатся писать правильные сочинения, если я, испытывая к ним непреодолимое отвращение, не учу их это делать. Мне рассказала Аленина мама, как они выбирают темы сочинения из моего списка: «Нет, это я не буду, это все возьмут, а вот это никто не возьмет!» Точь-в-точь так, как я их и задаю: это для тех, кто предпочтет позаимствовать некоторые мысли из Интернета, а это, чтобы мне было интересно читать. Так вот, Аленино сочинение читать было страсть интересно, она построила его в форме диалога между героями «Горя от ума» и «Гамлета»:

К о р о л ь К л а в д и й: Но ум настолько справился с природой…

Ч а ц к и й: А у меня «ум с сердцем не в ладу»!

Я никак не приспособлюсь к Алениной манере поведения - на вид это несколько сонное, я бы даже сказала сомнамбулическое существо с полным отсутствием внешних реакций. Поэтому в общении с ней я несколько переигрываю, утрирую и нажимаю. А на самом деле, это видно из того, что она пишет, я имею дело с необыкновенно впечатлительным человеком, который и малейшие нюансы поведения способен улавливать. Как бы мне перестать обманываться?

Г а м л е т: Ни хриплая прерывистость дыханья,

Ни даже слез податливый поток

И впалость черт, и все подразделенья

Тоски не в силах выразить меня.

Вот способы казаться, ибо это

Лишь действия, и их легко сыграть…

5 ноября 2006 г. (хотя записано сильно позже, когда немного отошел наркоз).

На меня вплотную надвинулся Пушкин. Я так боялась, что пребывала в истерическом состоянии уже с месяц. Как утопающий за соломинку, хваталась за чужие опыты. В который раз убедилась, что советы методичек для меня не годятся. Потому что у их авторов дети все «правильные», как и они сами, а мои дети сплошь «неправильные», как я сама – калека от педагогики. Последней точкой опоры была подборка «Первого сентября». Стало чуть-чуть легче, хоть поняла, что страхи не у одной меня. Опыт с марками, к сожалению, перенять невозможно – марок нет. Но самое главное, нет интереса к маркам у меня самой. Но сама идея – продемонстрировать «своего» Пушкина – ценная. Невозможно перенять опыт аристократа Волкова, у него дети на каникулах прочитали Лотмана, Тынянова и др. Я этого всего сама на каникулах не прочитала, только в прошедший месяц читала все вперемешку. Как жаль, что Тынянов не дописал – его читать страшно увлекательно. Это лучше, чем правда. Это правда, сложенная по законам, признаваемым над собой самим Пушкиным. А у Лотмана для меня главное было примирить самое себя с мыслью, что Пушкин «творил» свою жизнь. И не впасть при этом в вульгарность. И с мыслью о том, что Пушкин отказывался своей поэзией кому бы то ни было (читай – и мне тоже) служить. Параллельно с этим я еще читала Синявского и свои собственные двадцатилетней давности записи, сгорая со стыда за свою тогдашнюю самонадеянность и невежество. И еще я пришла к полному взаимопониманию с книжкой Непомнящего «Поэзия и судьба».Таким образом, к роковому дню я подошла без какого бы то ни было сносного плана, зато обложенная вышеназванными книжками, в которых восторженным карандашом была подчеркнута большая половина текста. Я не в силах была с ними расстаться. Я не успела и перепечатать эту половину текста, чтобы раздать детям. Я приплелась в класс со своей неизбежной клетчатой хозяйственной сумкой, в которой лежала тонна книг, заложенных разноцветными закладками. Все-таки решила воспользоваться чьей-то идеей, выяснить, что дети знают о Пушкине. На доску прикрепила лист ватмана, на котором черным маркером написала «Наш Пушкин» и все, что они вспоминали, вырезала из книжки с картинками про Пушкина. Вспомнили очень мало – няню, жену, лицей, Дантеса. Я прочитала им начало книжки Синявского, про Пушкина – героя анекдотов, и тут же нарисовала на своем листе знаменитый профиль с бакенбардами. Оживились – не очень похоже получилось, утверждают. Потом стала читать истории про Пушкина Хармса. Читала и сама смеялась. Автора не назвала, но на середине чтения проснулся Трдат: «Это Хармс, Дарья Вильямовна?»

В общем, на этом убогом ватмане я сломалась. Дальше уроки протекали безобразно: я или читала им полюбившиеся места из Тынянова и Лотмана, или, прижимая к сердцу здоровенный том последнего, боясь выпустить его хоть на секунду из рук, боясь вынуть палец, которым было заложено место, которое мне самой показалось не очень понятным, что-нибудь, чуть не плача, говорила, пытаясь с ходу же и понять, о чем говорю. Они (не считая моих любимчиков) иногда слушали, иногда не слушали, но, во всяком случае, до сведения каждого дошло, что мы в настоящее время «проходим биографию Пушкина».

14 ноября 2006 г.

Читая попеременно Непомнящего и Лотмана, я уже забыла у кого это… Все-таки у Непомнящего – «две большие разницы» учить и пробуждать. Вот и мы должны пробуждать, а не учить, научить невозможно. Можно натаскать. Никогда не забуду, как раньше еще находились наивные люди, которые, узнав, что я учусь в литературном институте, спрашивали: «Там что, на писателей учат?» Нельзя учить «на писателя», и литинститут не пишет в дипломе своих выпускников «писатель», а скромно «литературный работник».

16 ноября 2006 г.

Я поняла, почему провалилась моя затея с совестью. Все-таки ближе всех к их пониманию совести была я. И именно в их представление об идеале не входит хорошее поведение на уроках. Идеальный человек, образ которого служит упреком каждому в случае несоответствия, не будет паинькой на уроках. Потому что для него этих уроков вообще не существует. Не место идеалу в таком прозаическом заведении. Это как на уроках русского языка, когда дети из раза в раз придумывали предложения типа «Мама пошла в магазин», а я предупреждающе твердила им: «Только не посылайте свою фантазию в магазин. Ей место в лесу, в горах, у моря, на Луне, а не в магазине».

12 декабря 2006 г.

Я написала детям письмо и прикрепила его на классный уголок. Интересно, постигнет ли его участь дискуссии о совести – никто не прочитал. Ничего хорошего они не ждут от того, что приклеено к классному уголку. Не знаю, имеет ли учитель право на такой «стриптиз»? Или это тоже из области дешевого авторитета?

ЧЕЙ ПУШКИН?

«Ты теперь уже не прежний Пушкин, а мой Пушкин» - сказал ему царь Николай 1.

«Мой Пушкин» - ревниво и темпераментно восклицала Марина Цветаева, набрасывая портрет того Пушкина, который только с ней согласился разговаривать.

«Этот ваш Пушкин, Дарья Вильямовна…», - «Хорошо, мой Пушкин», - соглашаюсь я.

Это, действительно, мой Пушкин. Станет ли он вашим, большой вопрос. Мы не хотим навязываться. Я только прошу, прежде чем вы раз и навсегда отвергнете нас с Пушкиным как безнадежно устаревших, послушайте, хоть недолго, что я вам скажу…

Пушкин, как и к вам, пришел ко мне в виде школьной программы, обязательного предмета изучения. Но я и мои одноклассники были куда более законопослушными, чем вы, поэтому нам предложили кроме двенадцати обязательных стихотворений (тех же самых, что задала вам я, плюс «Поэт и толпа» и «Разговор книгопродавца с поэтом»), выучить еще одно или два любых по выбору. Я (наверное, хотела соригинальничать) выучила такое:

Под какой планетою,

Под каким созвездием

Ты родился юноша?

Уродился юноша

Под звездой безвестною,

Под звездой падучею,

Миг один блеснувшею

В синеве небес.

Тогда именно эти несколько строк, найденные среди незавершенного, как нельзя лучше выражали мое мироощущение подростка, растерявшегося перед необходимостью осознать свое место в мире, обремененного комплексами и несчастной любовью к однокласснику, синеглазому мальчику с пшеничными волосами.

Пушкин был благополучно пройден и забыт, как немедленно забывалось в те годы все пройденное.

Но потом вдруг вернулся в виде романтической позы, к какой я была склонна в годы юности. «Душевных наших мук не стоит мир…» - написала я на своем щите и двинулась дальше по жизни. А Пушкин всегда был рядом. «Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле…» - шептались непонятно прекрасные строки или: «Друзья мои, прекрасен наш союз, он, как душа, неразделим и вечен…». А выразить обуревавшие меня чувства я все равно не могла бы лучше, чем:

Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальний,

Как шум глухой в лесу ночном…

Оно на памятном листке

Оставит мертвый след, подобный

Узору надписи надгробной

На непонятном языке.

Или:

…но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я!

И был какой-то особый шик в том, что говорилось это обо мне в мужском роде…

А сколько раз придавала мне сил «незамысловатая» строчка: «В самостоянье человека залог величия его». Чтобы идти против самой себя, против обстоятельств, против стереотипов, которые хоть кого сделают послушным.

Ну а на сегодняшний день … Ну, да это уже не важно… Я только знаю, что Пушкин – это лучшее, что есть во мне.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru