С.С. Бобров (1763-1810): Очерк жизни и творчества

2. Петербург (1786–1791)

В столице Бобров поначалу не имел служебных занятий и сотрудничал в журналах "Новый Санктпетербургский вестник" и "Зеркало света", преимущественно в качестве переводчика. Наконец, в октябре 1787 г. он определился на службу в Герольдию при Сенате, где "занимался составлением похвальных грамот и разделял труды с герольдмейстерами в составлении начатой геральдики".

Литературные его занятия в это время были связаны с Обществом друзей словесных наук, учрежденном еще в 1784 г. как "часть нераздельная Общества университетских питомцев", т.е. Бобров его членом становился автоматически. В журнале "Беседующий гражданин", печатном органе Общества друзей словесных наук, в 1789–1790 гг. были опубликованы один его перевод из английского "Зрителя" ("Пустые бредни о духах") и восемь стихотворений. Среди них есть "победная", философская и горацианская оды, стихи на смерть и шуточное стихотворение. Они разнообразны и по тематике и в метрическом отношении, но объединены лейтмотивом. Это смерть, являющаяся в разных обличиях.

Одно стихотворение так и озаглавлено: "Хитрости Смерти" (в редакции 1804 г. – "Хитрости Сатурна, или Смерть в разных личинах"). Облик ее ужасен:

   Сурова матерь тьмы, царица нощи темной!
   Ты, искони сидя во храмине подземной
   На троне из сухих составленном костей,
   Стопами давишь свод обители теней,
   И вместо скипетра железом искривленным
   С размахов ты сечешь вокруг туман гнилой,
   Которым твой престол весь зрится окруженным,
   И сквозь который ты лик синий кажешь свой.
    (Беседующий гражданин. 1789. №8. С.379)

Смерть воздвигает мятежи в природе, брани среди людей, "хитро" скрывает свой ужас "средь миртов", в обличиях Вакха и Венеры. Сеющая раздоры и уничтожение, она рушит гармонию мироздания, подобно "древнему змию" в оде "Любовь".

В оде "Судьба мира" (в редакции 1804 г. – "Судьба древнего мира, или Всемирный потоп"), как и в первых стихах Боброва, речь идет о глобальных катаклизмах. Здесь "тень" допотопного "усопша мира" повествует о своем "свершенном роке" и предсказывает миру, "обновленному в потомстве", его "грядущий слезный день" –  гибель в огне:

    Когда смятется в горнем мире
    Пламенноструйный Океан,
    Смятутся сферы во эфире
    Со всех огнем пылая стран.

    Пирой, Флегон, маша крылами
    И пролетая меж планет,
    Дышати будут в них огнями,
    Зажгут всю твердь, зажгут весь свет.
    [...]
    Падут миры с осей великих,
    Шары с своих стряхнутся мест...
     (Беседующий гражданин. 1789. №4. С.376-377)

Тему потопа Бобров позднее назвал своим "неким отличительным почерком пера", так что вполне естественно, что эта ода являлась одним из самых известных его сочинений. Она служила своего рода "визитной карточкой" Боброва, закрепляя за ним репутацию мрачного провозвестника катастроф.

В других стихотворениях явлены особенные "личины" смерти: она смущает пирующих друзей ("Стихи на Новый год к П.П.И[косову]"), подбирается к старику в брачном чертоге ("Ода старику, женившемуся на молодой девице в маие месяце"), "ристает" на бранном поле ("Ода на взятие Очакова"), внезапно поражает после счастливо избегнутых военных опасностей ("Память о славном Грейге, российском адмирале") и ждет своего часа, чтобы придти к укрывшемуся от света философу ("Ода двенадцатилетнего Попе").

Эта сосредоточенность на теме смерти является оригинальной чертой Боброва, как и постоянная величавая "серьезность", которую он сохраняет даже в шуточном, "легком" стихотворении. Так, в "Оде старику, женившемуся на молодой девице…" речь идет о состязании смерти и любви, решающем участь старика Беспута:

    Смерть слепая начинает
    Со слепым Эротом бой;
    Темна туча стрел летает
    Над седою головой;
     Но Эрот одолевает
     И ревущу смерть толка[ет].
    [...]
    Все вопили, что в могилу
    Наш Беспут уже сойдет,
    Но, храня любовну силу,
    Он с младой в чертог идет...
     (Беседующий гражданин. 1789. Ч.2. №5. С.89–90)

Любовь здесь не просто спутница жизни и молодости, но религиозно-философская категория – начало, сводящее воедино подробности бытия, залог мировой гармонии:

    О любовь! – ты всюду дышешь,
    Дышешь в роще, средь полей,
    И законы верны пишешь,
    Где струе сойтись с струей…
     (Там же. С.87)

Для "Рассвета полночи" Бобров переделает это стихотворение. В частности, "Беспута" назовет просто "стариком", а "Эрота" почти всюду заменит на "любовь". В результате звучание шуточных стихов станет еще более торжественным и серьезным:

    Смерть слепая начинает
    Со слепой любовью бой…
      (III, 158)

Однако при этом Бобров акцентирует и комичность ситуации ("…старик, хотя чрез силу, гнясь дугой, в чертог бредет") и даже введет следующие "живописные" строфы:

    Сивы волосы над оком,
    Как усы, уж не висят;
    Лишь седины неким клоком
    Из ноздрей во тьме глядят.
     Тщетна тут щипцам работа;
     Вырастут – опять забота.

    На челе хоть снег не тает,
    Но в груди геена ржет,
    Где любовь, как печь, пылает, –
    Точно как на Этне лед
     Сверху лоснит, будто камень,
     А внутри клокочет пламень.
      (III, 157)

Любовь, пылающая как печь и ржущая как геенна, седины, выглядывающие во тьме из ноздрей, – вся эта вопиющая дисгармония сопутствует теме смерти и оправдана ею. Для Боброва смерть привлекательна не как подступ к нравоучению (что было типично для литературной продукции масонов), а именно как поэтическая тема, дающая простор фантазии, увлекаемой в область "возвышенного" и "ужасного", часто на самую грань "безобразного" или за нее. Например, в одном его "военном" стихотворении находится такая, вполне "безобразная", но "остроумная" (в духе барокко) фантазия на тему смерти: "Когда чревата Смерть метальными шарами / Из строя рыщет в строй гигантскими шагами / И ищет, где родить из трупов в поле холм…" ("Эпистола Его Сиятельству Николаю Васильевичу Репнину, знаменитому победителю за Дунаем при Мачине". СПб., 1793. С.3). Позднее эти строки о смерти, "рожающей" трупы, Бобров изменит, видимо, сам смутившись своей смелостью (см. "Честь победителю за Дунаем при Мачине князю Н.В.Репнину" – II, 34-36).

К 1791 г. Бобров уже вполне сложился как оригинальный поэт и приобрел известность, но именно в это время он и был лишен возможности участвовать в столичной литературной жизни. В августе 1791 г. он переехал на юг России. Судя по его позднейшим поэтическим жалобам, это была неофициальная ссылка. Возможно, она как-то была связана с процессом над А.Н.Радищевым, с которым у Боброва были какие-то личные отношения, или с правительственными гонениями на "мартинистов", но никаких сведений на этот счет нет. Во всяком случае, "штрафован или под судом" он никогда не был, а московские знакомцы Боброва даже через год еще ничего не знали о его судьбе. Карамзин в сентябре 1792 г. спрашивал у находившегося в столице Дмитриева: "Что нового в литературе? – В каком состоянии Бобров?" (Письма Н.М.Карамзина к И.И.Дмитриеву. СПб., 1866. С.30-31).