Неугасимая лампада.
Антология русской религиозно-философской поэзии. Часть 1
Памяти митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима
Предисловие
Настоящая книга необычна по своему составу и замыслу. Она включает лирические стихотворения русских поэтов, посвященные теме веры и молитвы. Долгие годы эта сторона творчества классиков русской литературы замалчивалась, оставалась без внимания - причем отнюдь не только в годы воинствующего безбожия.
Последние три века русской истории, начиная с реформ Петра I, именуемого Великим, были тяжелым периодом для русской Церкви и русского общества в целом. В XVIII в. привилегированная его часть обратилась к ценностям, чуждым русскому национальному духу. Идеи секуляризма, бездуховности, меркантилизма, ранее распространившиеся на Западе, пришли в Россию. Представители дворянского сословия, по изначальному своему статусу призванного защищать Отечество, оторванные от корней и чуждые родной культуре, всячески способствовали расшатыванию устоев государства. Трагедия 1917 г. была закономерным следствием политики, проводившейся на протяжении двух предшествовавших столетий. Однако основы, заложенные Церковью еще в Древней Руси, оказалось не так легко разрушить. Люди, мыслившие глубоко и самостоятельно, всегда понимали опасность, которую таило в себе слепое подражание Европе.
В ситуации, когда возможности Церкви были ограничены, особенно возросла роль русской литературы. Искание правды, пробуждение в душах совести, добрых, нравственных чувств были основной отличительной особенностью древнерусской словесности. XVIII век был временем, когда русские писатели осваивали внешние, формальные приемы европейской литературы. XIX век стал временем синтеза, давшего блестящие результаты и поставившего русскую литературу в ряд самых могучих в мире: высокое содержание облекалось в изысканные формы и потому запечатлевалось в душах навеки.
Лирическая поэзия выражает наиболее сокровенные человеческие чувства, в стихах поэт до самых глубин открывает свою душу. Может быть, поэтому, обращаясь к молитве, человек постепенно теряет потребность в лирических излияниях - молитва вытесняет страстные чувства, составляющие содержание лирики. Опыт подвижников библейского и христианского Востока в большинстве случаев не облекался в слова - и лишь единичные духовные писатели, достигшие святости, дерзали открыть постороннему взгляду мир своих глубоких духовных переживаний. Несравненный образец такой духовной лирики являет собой Псалтирь. Из христианских авторов в IV в. стихи писал святой архиепископ Константинопольский Григорий Богослов, позднее, в XI в. в стихотворную форму заключал свои откровения еще один подвижник, заслуживший титулование Богослова - преподобный Симеон Новый Богослов. Особый тип поэзии представляет собой церковная гимнография - торжественные песнопения, отражающие универсальные чувства, которыми должен проникаться молящийся человек.
Но это - высоты духа, удел святых. Русские писатели, даже гениально одаренные литературно, - с духовной точки зрения были обычными людьми, и переживания, которые ими владели, были душевными, а не духовными. Но религиозное чувство так или иначе было развито почти у всех, и, не дорастая до высокого безмолвия, выражалось в искренних словах. Стихотворение о молитве - еще не молитва, но отражение того настроения, в котором человек готов молиться. Как камертон, оно настраивает душу на молитвенный лад. Этим русская религиозная поэзия особенно ценна для нас, людей новейшего времени, в духовном отношении немощных и несовершенных.
В эту книгу были собраны не просто "стихотворения на религиозные темы". Это не переложения псалмов, не обработки библейских сюжетов - такого рода подборки уже выходили в последние годы. Но ведь можно писать о Христе, и не имея личной веры. Специфика замысла настоящего издания в том, что поэтические произведения даются в тесной связи с биографиями их авторов, как иллюстрации к ним. Далеко не все поэты оставались верующими людьми на протяжении всей жизни. Путь многих был противоречив и неоднозначен. Неоднозначно и отношение к ним верующих читателей. Но произведения их с неоспоримой искренностью свидетельствуют о том, что если не твердая, неизменная вера, то, по крайней мере, приливы религиозного чувства были им свойственны. А потому мы не вправе судить об итогах их духовного пути - быть может тот, кто известен как "атеист" и "богоборец", в свои последние минуты, как некогда, из глубины души воззвал ко Господу - и вошел в плеяду людей творчества глубоко церковных.
В самом начале прошлого, XX в., вышла книга критика А. Волынского под названием "Борьба за идеализм". Автор ратовал за религиозность в искусстве - и в то же время сурово критиковал современных ему поэтов, писавших о Боге. По мнению критика, чтобы браться за такие темы, нужно было "обладать мощью Гете". Для нас такая точка зрения неприемлема. Писать о Боге лучше получается у того, для кого Бог - не абстракция, кто чувствует Его близким себе. И нередко случается, что стихотворение мало кому известного поэта по силе и глубине не уступает шедевру гения - особенно если автор лично столкнулся в жизни с горем и черпал в вере силы перенести его.
Надеемся, что предлагаемая подборка стихов пойдет на пользу и людям церковным, и тем, кто ищет пути к вере. Надеемся и на то, что читатели откроют для себя многие новые имена и в новом свете увидят личности тех, чьи произведения неотъемлемы от русской духовной культуры и сопутствуют всем нам с детства.
Митрополит Волоколамский и Юрьевский
ПИТИРИМ
"И в Духа Святаго, Господа Животворящего…" Духом этим наполнен был русский девятнадцатый век (даже когда бунтовал). Золотой век нашей литературы был веком христианского духа, добра, жалости, сострадания, совести и покаяния - это и животворило его.
Борис Зайцев
Василий Андреевич Жуковский (1783 - 1852)
Василий Андреевич Жуковский родился 29 января 1783 г. в селе Мишенском, Тульской губернии. Его отцом был помещик Афанасий Иванович Бунин, матерью - пленная турчанка Сальха, в крещении получившая имя Елизаветы Дементьевны. Ребенку дали фамилию и отчество по крестному отцу - А.Г. Жуковскому, другу семьи Буниных.
От жены, Марии Григорьевны, А.И. Бунин к тому времени уже имел 11 человек детей, старшей дочери было 30 лет, младшей - 12. Но незадолго до рождения Василия семью постигло горе: скоропостижно, один за другим, умерли шестеро детей, и в их числе - единственный сын. Поэтому незаконнорожденного ребенка было решено взять в семью и воспитывать как родного.
А.И. Бунин и его жена были люди добросердечные, и Василий, унаследовавший доброту и мягкость отца, сделался всеобщим любимцем. Однако детство его все же не было безоблачным: несмотря на хорошее отношение, мальчик всегда чувствовал, что он не ровня своим близким.
Учился Жуковский вначале плохо, и даже был исключен из Тульского народного училища за неуспеваемость. После этого его взяла в семью крестная мать - сводная сестра - В.А. Юшкова. Дом Юшковых был центром местной провинциальной умственной жизни. Одна из дочерей, Авдотья, впоследствии стала матерью братьев Киреевских. В высокоинтеллектуальной атмосфере семьи Юшковых Жуковский быстро наверстал упущенное, и в 1797 г. поступил в Московский благородный пансион при университете. Годы учения стали для Жуковского временем не столько механического накопления знаний, сколько интенсивного духовного развития. Он начал писать стихи и прозу. "Надобно сделаться человеком, надобно прожить не даром, с пользою, как можно лучше, - писал он в одном из писем тех лет, - Я не должен пресмыкаться в этой жизни, я должен возвысить, образовать свою душу, сделать все, что могу, для других. Мы можем быть полезны пером своим, - не для всех, но для некоторых, кто захотят нас понять. Наше счастье - в нас самих".
Не испытывая склонности к службе, через год после окончания университета Жуковский вернулся в Мишенское. Вскоре ему пришлось начать педагогические занятия со своими племянницами - Марией и Александрой, - дочерьми своей сводной сестры, Е.А. Протасовой. Мария Протасова стала первой любовью поэта и отвечала ему взаимностью. Но мать ее была категорически против брака дочери с Жуковским. История этой любви продолжалась довольно долго и закончилась драматически: Мария вынуждена была выйти замуж за другого и, прожив в браке несколько лет, в 1823 г. умерла от родов. Жуковский был потрясен ее смертью - и в течение шести лет ничего не сочинял.
Вскоре после замужества любимой девушки, Жуковский писал: "Роман моей жизни кончен, начну ее историю". Не найдя счастья в личной жизни, он решил всецело посвятить себя служению России. В 1815 он получил должность при дворе, а в 1825 г. был назначен воспитателем наследника престола - будущего императора Александра II. Он относился к этой своей миссии как к главному делу жизни, и сумел повлиять не только на личность цесаревича, но - косвенно - и на весь дальнейший ход русской истории, т. к. душевные качества, которые он прививал своему воспитаннику: любовь, сострадание, уважение к свободе, - значительно ускорили акт освобождения крестьян.
Деятельность Жуковского как воспитателя наследника престола завершилась в 1840 г. После этого поэт уехал за границу, где женился на дочери немецкого живописца Елизавете Рейтерн. Последние 12 лет жизни он провел в Германии. Здоровье стало изменять ему, жена также часто болела, и поэтому Жуковский был лишен возможности посещать Россию, по которой сильно тосковал. Он умер в Баден-Бадене 12 апреля 1852 г. Перед смертью исповедался и причастился. Его умирание было тихим и торжественным. Тело поэта было перевезено в Россию и положено в Александро-Невской Лавре.
Жуковского называют родоначальником новой русской поэзии. Владимир Соловьев писал, что его элегия "Сельское кладбище" "может считаться началом истинно человеческой поэзии в России после условного риторического творчества Державинской эпохи". В его личности и творчестве удивительно сочетание европейской образованности, романтизма и даже мистицизма - с твердой православной верой.
В нем не было ни лжи, ни раздвоенья,
Он все в себе мирил и совмещал, -
писал о нем Ф.И. Тютчев. А Б.К. Зайцев, перу которого принадлежит литературная биография Жуковского, назвал его "единственным кандидатом в святые от литературы нашей". Чисто религиозных стихов у Жуковского немного, но его перу принадлежат довольно многочисленные прозаические рассуждения на духовные темы: "О молитве", "О внутренней жизни" и др.
Знаменателен и тот факт, что стихотворение Жуковского "Молитва русского народа" в переработанном варианте превратилось в гимн Российской империи: "Боже, царя храни".
Молитва русского народа
Боже! Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!
Гордых смирителю,
Слабых хранителю
Все ниспошли!
Перводержавную
Русь православную
Боже, храни"
Царство ей стройное,
В силе спокойное! -
Все же недостойное
Прочь отжени.
Воинство бранное,
Славой избранное,
Боже, храни!
Воинам мстителям,
Чести спасителям -
Миротворителям -
Долгие дни.
Мирных властителей,
Правды блюстителей,
Боже, храни!
Жизнь их примерную,
Нелицемерную,
Доблестям верную
Ты помяни!
О, Провидение!
Благословение
Нам ниспошли!
К благу стремление,
В счастье смирение,
В скорби терпение
Дай на земли!
Будь нам заступником,
Верным сопутником
Нас провожай!
Светло-прелестная
Жизнь наднебесная,
Сердцу известная,
Сердцу сияй!
1814
Невыразимое
Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила!
Но где, какая кисть ее изобразила?
Едва-едва одну ее черту
С усилием поймать удастся вдохновенью…
Но - льзя ли в мертвое живое передать?
Кто мог создание в словах пересоздать,
Невыразимое подвластно ль выраженью?..
Святые таинства, лишь сердце знает вас.
Не часто ли в величественный час
Вечернего земли преображенья -
Когда душа смятенная полна
Пророчеством великого виденья
И в беспредельное унесена, -
Спирается в груди болезненное чувство,
Хотим прекрасное в полете удержать;
Ненареченному хотим названье дать
И обессиленно безмолвствует искусство?
Что видимо очам - сей пламень облаков,
По небу тихому летящих,
Сие дрожанье вод блестящих,
Сии картины берегов
В пожаре пышного заката -
Сии столь яркие черты -
Легко их ловит мысль крылата
И есть слова для их блестящей красоты,
Но то, что слито с сей блестящей красотою, -
Сие столь смутное, волнующее нас,
Сей внемлемый одной душою
Обворожающего глас,
Сие к далекому стремленье,
Сей миновавшего привет
(Как прилетевшее внезапно дуновенье
От луга родины, где был когда-то цвет,
Святая молодость, где жило упованье),
Сие, шепнувшее душе воспоминанья
О милом радостном и скорбном старины,
Сия сходящая святыня с вышины,
Сие присутствие Создателя в созданье -
Какой для них язык?.. Горe душа летит,
Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит?
1818
П.И. и А.И. Тургеневым
Судьба на месте сем разрознила наш круг:
Здесь милый наш отец, здесь наш любимый друг:
Их разлучила смерть, и смерть соединила:
А нам в святой завет святая их могила:
Их неутраченной любви не изменить;
Ту жизнь, где их уж нет, нам с ними совершить, -
Чтоб быть достойными о них воспоминанья,
Чтоб встретить с торжеством великий час свиданья.
1818
* * *
Теснятся все к Тебе во храм,
И все с коленопреклоненьем
Тебе приносят фимиам,
Тебя гремящим славят пеньем;
Я одинок в углу стою -
Как жизнью, полон я тобою,
И жертву тайную мою
Я приношу Тебе с душою
1821
Воспоминание
О милых спутниках, которые наш свет
Своим присутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.
1828
Утешение
Слезы свои осуши, проясни омраченное сердце,
К небу глаза подыми: Там Утешитель, Отец!
Там Он твою сокрушенную жизнь, твой вздох и молитву
Слышит и видит. Смирись, веруя в благость Его.
Если же силу души потеряешь в страданье и страхе,
К небу глаза подыми: силу Он новую даст!
1828
Мысли
(Из Гете)
Будь несолнечен наш глаз, -
Кто бы солнцем любовался?
Не живи дух Божий в нас -
Кто б божественным пленялся?
1829
Совесть
Сколь неизбежна власть твоя,
Гроза преступников, невинных утешитель.
О, совесть! Наших дел закон и обвинитель,
Свидетель и судья!
Что такое закон?
Закон - на улице натянутый канат,
Чтоб останавливать прохожих средь дороги
Или им путать ноги!
Но что ж? Напрасный труд! Никто назад нейдет.
Никто и подождать не хочет!
Кто ростом мал - тот вниз проскочит,
А кто велик - перешагнет.
Жаворонок
На солнце темный лес зардел,
В долине пар белеет тонкий,
И песню раннюю запел
В лазури жаворонок звонкий.
Он голосисто с вышины
Поет, на солнышке сверкая:
Весна пришла к нам молодая,
Я здесь пою приход весны;
Здесь так легко мне, так радушно,
Так беспредельно, так воздушно;
Весь Божий мир здесь вижу я.
И славит Бога песнь моя!
1849
Иван Иванович Козлов (1779 - 1840)
Иван Иванович Козлов происходил из старинного дворянского рода. Он родился в Москве 11 апреля 1779 г. "Воспитывался с братьями у богатых родителей с иностранными гувернерами, - вспоминала впоследствии его дочь, - … но с детства любил все русское, родное. Серьезное образование он сам почерпнул в изучении разных литератур и чтении книг, предаваясь этому с увлечением его страстной натуры". По обычаю того времени пятилетним мальчиком был зачислен сержантом в лейб-гвардии Измайловский полк и, не проходя службы, к 16 годам достиг звания подпоручика. Однако военная карьера его не привлекала. В 1798 г. он вышел в отставку и поступил в канцелярию московского губернатора. В те годы он охотно участвовал в светской жизни, - причем славился не только как блестящий и остроумный собеседник, знаток поэзии и музыки, но и как отличный танцор.
Во время Отечественной войны 1812 г. Козлов принимал участие в организации обороны Москвы. Летом 1812 г. состоял в Комитете для образования московской военной силы и покинул город за 3 дня до вступления в него Наполеона. В 1813 г. переехал в Петербург и поступил на службу в департамент государственных имуществ.
В конце 10-х гг. для Козлова наступил период тяжких испытаний. В 1818 г. у него появились первые признаки паралича ног, а через три года он ослеп. Отчаяние его усугублялось тем, что он должен был содержать жену и детей. В таких, казалось бы, невыносимых обстоятельствах, он находил утешение в вере и в поэзии. "При теплой вере горя нет, Она дружит нас с небесами", - писал он позднее. Первое его стихотворение было напечатано в 1821 г. и вскоре его талант получил признание как первоклассный.
"Несчастье сделало его поэтом - и годы страданий были самыми деятельными годами ума его", - писал близко знавший его В.А. Жуковский. Несмотря на непрекращающиеся физические страдания (паралич прогрессировал, вызывая сильные боли), жизнь поэта была наполнена занятиями. Смолоду в совершенстве знавший французский и итальянский языки, уже будучи слепым, он выучил немецкий и английский. У него была великолепная память: он знал наизусть всего Байрона, поэмы Вальтера Скотта, лучшие места из Шекспира, Данте. Но наибольшее утешение доставляло ему то, что он знал наизусть все Евангелие и все молитвы православного богослужения.
Козлов умер в 1840 г. Дней за десять до смерти его физические муки утихли. "Смерть подошла к нему тихим шагом, - вспоминал Жуковский, - он забылся в руках ее и жизнь его кончилась неприметно".
В некрологе, посвященном Козлову, Жуковский дал такую характеристику его творчества: "Поэтические произведения Козлова, плод вдохновения и страдания, известны нашим читателям. Многие из них ознаменованы печатью благородного дара, прелесть многих заключается в том, что они с величайшею верностью выражают правду, состояние души глубоко страждущей, глубоко верующей и смиренной…" "Ослепший бард с прозревшею душой", - сказал о нем литературовед и поэт Л. Гроссман.
Обитель
За Киевом, где Днепр широкий
В крутых брегах кипит-шумит,
У рощи, на горе высокой,
Обитель иноков стоит.
Вокруг нее стена с зубцами,
Четыре башни по углам,
И посредине Божий храм
С позолоченными главами;
Ряд келий, темный переход;
Часовня у святых ворот,
С чудотворящею иконой;
А подле - ключ воды студеной
Журчит целительной струей
Под тенью липы вековой.
Элегия
(Вольное подражание Григорию Назианзину)
Князю А.Н. Голицыну
Вчера в лесу я, грустью увлечен,
Сидел один и сердцем сокрушен.
Когда мой дух волнуется тоской,
Отрадно мне беседовать с душой.
Везде кругом дремала тишина.
Мне веяла душистая весна;
Едва журчал ленивый ручеек,
И на цветах улегся мотылек;
Хор нежный птиц, вечерний пламень дня
И запах трав лелеяли меня.
Но я на все без радости смотрел, -
Развеселять я горя не хотел;
В смятенье дум не тягостна печаль,
Расстаться с ней душе как будто жаль.
Мой дух кипел, я спрашивал себя:
Что я теперь? что был? чем буду я? -
Не знаю сам, и знать надежды нет.
И где мудрец, кто б мог мне дать ответ? -
В какой-то тме, без цели я лечу,
И тени нет того, чего хочу.
Мятежных чувств губительный обман,
Вкруг падших нас бросает свой туман, -
И я кружусь, обманут ложным сном,
В дыму сует, как в облаке густом.
Как от меня далек вчерашний день!
Промчался он - я с ним пропал, как тень…
И если мне еще до утра жить,
Кто скажет, где и чем и как мне быть?
Уже тех волн мы в море не найдем,
Которые в нем раз переплывем…
И человек, лишь мы расстались с ним,
Не тем, чем был, но встретит нас иным…
И разум мой сомненье облегло;
Лета сребрят усталое чело.
А знаю ль я, зачем рожден на свет?
Что жизнь моя? - Те дни, которых нет…
Как бурный ток, пролетная вода,
Теку - стремлюсь - исчезну навсегда.
Удел мой - гроб; сегодня - человек,
А завтра - прах. Ужели прах навек?
Иль в смерти жизнь нам новая дана?
Надежда льстит, но тайна мне страшна.
О! Кто же ты, бессмертием дыша,
Откуда ты, нетленная душа?
Ты Божество являешь мне в себе;
Откинь порок - и верю я тебе!
Кто чистый дух мог в тело заключить?
Кто мертвеца велел тебе носить?
Я сын греха - и Божий образ я!
Сними же цепь, влекущую меня;
Услышать дай таинственный привет;
Но тма теперь - а завтра будет свет,
И будешь ты сгораема огнем
Иль в небесах пред Богом и Отцом,-
И там сама, как ангел чистоты,
Увидишь все, и все узнаешь ты…
Я так мечтал, - и вдруг мой страх исчез.
Настала ночь, и я оставил лес;
И на пути в приют укромный мой
То сам себе над здешней суетой
Смеялся я, то вновь смущал мой ум
Минувший мрак его тревожных дум.
<1830>
Обетованная земля
Вольное подражание
Графине А. Г. Лаваль
Тогда, как Моисей, в дни старости глубокой,
Своей кончины ожидал,
То Саваоф ему вещал:
"Взойди на верх горы высокой -
И Ханаанская земля
Вдали порадует тебя!"
День тихий пламенел вечернею зарею,
И западный, далекий океан
Казался бледною, зеленой полосою;
Но ближе волн морских, сквозь розовый туман,
Являлися холмы и нивы золотые,
Леса, и грады, и поля,
И гор сторожевых вершины голубые,
И то была она - та светлая земля
И меда и млекa, земля благословенья,
Которую Творец пророку обещал,
Куда он целый век все думы устремлял,
Чтоб оныя достичь; ни фараонов мщенья,
Не устрашился он, ни гибельных тревог,
И жаркие пески, и волны превозмог,
И буйности мятежа, и вялость нераденья, -
В то время, как теперь, невежд без размышленья,
Которых должно убедить,
И против воли их добро для них творить.
Увы! к ее холмам, чрез бездну роковую,
Напрасно руки он стремился простирать,
Он должен вдалеке узреть страну святую -
И никогда в ее пределы не вступать.
И приговор неотразимый
Пророк! оплакан был тобой:
Твоей священною тоской,
О, сколько смертных здесь крушимы!
Удел твой искони веков -
Удел героев, мудрецов,
Всех тех, чей пылкий дух и разум возвышенный
Их выше ставили толпы обыкновенной,
Кто, правдой мрак ночной ревнуя озарить,
Ярмо невежества умели сокрушить
И, жертвуя собой, людей вести хотели
И к миру лучшему, и к благородной цели.
Когда внизу, как мутный ток,
Толпы народные беспечно протекали, -
Они на высоте стояли,
Они смотрели на восток;
Земли другой они искали -
Блаженства прочного страну,
Ту землю угадал их гений.
Они в ней видели, в пылу их вдохновений,
Порядок, истину, согласье, тишину.
Но мирные ее долины
Для них не будут зеленеть,
Им должно было лишь узреть
Ее далекие вершины.
О, вы, кто давнею порой
Надеждой, мужеством, высокою душой
Свои века предупреждали,
И мир тогдашний покоряли,
Предтечи мудрые! Откиньте мрак печали:
У века каждого своя
Обетованная земля,
И он тревожно к ней несется;
Но так, как Моисей, желанною страной
Он только взор лелеял свой, -
Она потомкам достается.
Прелестной стороны мы также ищем ныне;
При свете дня и в сумраке ночном
Мы за надеждою стремимся, как в пустыне
Израильская рать за огненным столпом,
Который путь ей пролагал, -
И вдруг то меркнул, то сиял.
Для нас - кипучий зной и буйный ветр с грозами,
И голод с жаждою, и горе, и труды,
Пески без зелени, утесы без воды,
Для них - поля в цветах, с проточными ручьями,
И сень над пальмою, и неги под шатрами,
Млекo, пшено и мед;
Но их мечта те блага превзойдет, -
И недовольны тем, в чем зрели мы блаженство,
Нам неизвестного, другого совершенства
Начнут они желать -
Земли прекраснее в удел себе искать, -
И дальний Ханаан, как мы, найти желая,
В томленье алчности им жить, подобно нам,
И так же умереть, лишь руки простирая
К его, всегда от нас бегущим, берегам.
Но вечно ль нам без радости томиться,
На дивный край все издали смотреть,
В его предел и день и ночь стремиться, -
И никогда к нему не долететь?
О, нет - и сердце тайну знает,
Нам быть обманутым нельзя:
В небесной родине страдальцев ожидает
Обетованная земля!
<1832>
К Жуковскому
Уже биет полночь - Новый год, -
И я тревожною душою
Молю подателя щедрот,
Чтоб он хранил меня с женою,
С детьми моими - и с тобою,
Чтоб мне в тиши мой век прожить,
Все тех же, так же все любить.
Молю Творца, чтоб дал мне вновь
В печали твердость с умиленьем,
Чтобы молитва, чтоб любовь
Всегда мне были утешеньем,
Чтоб я встречался с вдохновеньем,
Чтоб сердцем я не остывал,
Чтоб думал, чувствовал, мечтал.
Молю, чтоб светлый гений твой,
Певец, всегда тебя лелеял,
И чтоб ты сад прекрасный свой
Цветами новыми усеял,
Чтоб аромат от них мне веял,
Как летом свежий ветерок,
Отраду в темный уголок.
О, друг! Прелестен Божий свет
С любовью, дружбою, мечтами;
При теплой вере горя нет;
Она дружит нас с небесами.
В страданьях, в радости Он с нами,
Во всем печать Его щедрот;
Благословим же Новый год!
1 января 1832
Моя молитва
О, Ты, Кого хвалить не смею,
Творец всего, Спаситель мой,
Но Ты, к Кому я пламенею
Моим всем сердцем, всей душой!
Кто, по Своей небесной воле,
Грехи любовью превозмог,
Приник страдальцев к бедной доле,
Как друг и брат, отец и Бог;
Кто солнца яркими лучами
Сияет мне в красе денной
И огнезвездными зарями
Всегда горит в тиши ночной;
Крушитель зла, Судья Верховный,
Кто нас спасает от сетей
И ставит против тьмы греховной
Всю бездну благости Своей! -
Услышь, Христос, мое моленье,
Мой дух Собою озари
И сердца бурного волненье,
Как зыбь морскую, усмири:
Прими меня в Свою обитель, -
Я блудный сын, - Ты Отче мой;
И как над Лазарем, Спаситель,
О, прослезися надо мной!
Меня не крест мой ужасает, -
Страданье верою цветет,
Сам Бог кресты нам посылает,
А крест наш Бога нам дает;
Тебе вослед идти готовый,
Молю, чтоб дух мой подкрепил,
Хочу носить венец терновый, -
Ты сам, Христос, его носил!
Но в мрачном, горестном уделе,
Хоть я без ног и без очей, -
Еще горит в убитом теле
Пожар бунтующих страстей;
В Тебе одном моя надежда,
Ты радость, свет и тишина;
Да будет брачная одежда
Рабу строптивому дана.
Тревожной совести угрозы,
О Милосердый, успокой;
Ты видишь покаянья слезы, -
Молю, не вниди в суд со мной.
Ты всемогущ, а я бессильный,
Ты Царь миров, а я убог,
Бессмертен Ты - я прах могильный,
Я быстрый миг - Ты вечный Бог!
О, дай, чтоб верою святою
Рассеял я туман страстей
И чтоб безоблачной душою
Прощал врагам, любил друзей;
Чтоб луч отрадный упованья
Всегда мне в сердце проникал,
Чтоб помнил я благодеянья,
Чтоб оскорбленья забывал!
И на Тебя я уповаю;
Как сладко мне любить Тебя!
Твоей я благости вверяю
Жену, детей, всего себя.
О, искупя невинной кровью
Виновный, грешный мир земной, -
Пребудь Божественной любовью -
Везде, всегда, во мне, со мной!
<1833>
Сонет
Вольное подражание Вордсворту
Прелестный вечер тих, час тайны наступил;
Молитву солнце льет, горя святой красою,
Такой окружена сидела тишиною
Мария, как пред ней явился Гавриил.
Блестящий свод небес уж волны озарил!
Всевышний восстает, - внимайте! Бесконечный
Подобный грому, звук гремит хвалою вечной
Тому, Кто светлый мир так дивно сотворил.
О, милое дитя! О пo сердцу родная!
Ты думой набожной хотя не смущена,
Со мной гуляя здесь, - но святости полна,
Невинностью своей живешь в блаженстве рая,
Ты в горний тайный храм всегда летишь душой, -
И Бог, незрим для нас, беседует с тобой.
<1835>
Молитва
Прости мне, Боже, прегрешенья
И дух мой томный обнови,
Дай мне терпеть мои мученья
В надежде, вере и любви.
Не страшны мне мои страданья:
Они залог любви святой;
Но дай, чтоб пламенной душой
Я мог лить слезы покаянья.
Взгляни на сердца нищету,
Дай Магдалины жар священный,
Дай Иоанна чистоту;
Дай мне донесть венец мой тленный
Под игом тяжкого креста
К ногам Спасителя Христа.
3 дек. 1839 г.
Дружба
Святее дружбы чувства нет
И Тот, Кто жертвою чудесной
Спасает мир и льет нам свет,
Дает тому пример небесный.
Он исцелял, благотворил
И, Бог, изведал сердца нужды;
Но величайшее - для дружбы
Свое Он чудо сотворил.
Федор Николаевич Глинка (1786 - 1880)
Федор Николаевич Глинка родился в 1876 г. в имении Сутоки Смоленской губернии. Воспитывался в Петербурге, в кадетском корпусе, откуда в 1803 г. был выпущен прапорщиком в Апшеронский полк.
В годы первой войны с Наполеоном, -в качестве адъютанта генерала Милорадовича, Глинка принял участие в Аустерлицком сражении. После завершения военной кампании ушел в отставку по болезни и поселился в своем смоленском имении. В 1808 г. вышло в свет его первое литературное произведение, принесшее ему известность: "Письма русского офицера о Польше, австрийских владениях в Венгрии, с подробным описанием похода россиян противу французов в 1805 и 1806 гг." Тогда же Глинка пробует писать патриотические стихи в подчеркнуто архаической манере. В 1810 - 1811 г. Глинка совершил краеведческое путешествие по российской провинции, которое описал во втором своем произведении: "Замечания, мысли и рассуждения во время поездки в некоторые отечественные губернии".
С началом Отечественной войны 1812 г. Глинка вновь вступил в ряды русской армии, участвовал в Бородинском сражении, в составе армии проделал весь заграничный поход 1813 - 1814 гг. В результате возникли новые "Письма русского офицера", включавшие воспоминания об Отечественной войне. Отечественная война разбудила поэтический дар Глинки: он пишет стихотворения на патриотическую тему, но уже не архаичным слогом, а просто и понятно, без лишних украшений. Эти стихотворения стяжали ему поэтическую славу. Поэзию Глинки высоко ценил Пушкин. "Из всех наших поэтов Ф.Н. Глинка, может быть, самый оригинальный", - писал он.
После окончания войны Глинка, как многие и его товарищи по военной службе, вступил в тайное общество - Союз спасения или Общество истинных и верных сынов Отечества. В эти годы он продолжает писать стихи в "народном" духе, но наряду с этим создает "Опыты священной поэзии" - переложения псалмов, в которых сквозь призму Библейской поэзии преломляет свое понимание правды и справедливости.
По своим убеждениям Глинка был сторонником конституционной монархии. Будучи близок к кругу декабристов, он не принимал непосредственного участия в их восстании. Однако за дружбу с ними ему пришлось ответить. Весной 1826 г. он был отдан под суд и сослан в Карелию, в г. Петрозаводск.
В период суда и ссылки, размышляя над постигшем его несчастьем, Глинка все более проникается духом Священного Писания. "Тогда на берегах величественных озер - этих огромных зеркал, в которых отражалось небо Севера, в местах, загроможденных обломками какого-то древнего мира, раскрыл я опять книгу Иова, - писал он, - и как изумился, не найдя в ней прежней неясности... Душа невольно сроднилась со страдальцем; века исчезли, расстояния не стало... Я понял его муки, разгадал тайны скорби, непостижимой для счастливцев мира".
Постепенно взгляды поэта в корне изменились. Вернувшись из ссылки, он сблизился со славянофилами.
В Твери Глинка познакомился с А.А. Голенищевой-Кутузовой, которая вскоре стала его женой и единомышленницей.
Судьба подарила ему долгую жизнь. Пережив всех своих современников, Федор Николаевич Глинка скончался в 1880 г. в Твери, в возрасте 94 лет. Хоронили его с воинскими почестями, как участника Отечественной войны 1812 г., награжденного золотым оружием.
Блаженство праведного
Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста.
Псалом I
О, сколь блажен правдивый муж,
Который грешным вслед не ходит,
И лишь в союзе чистых душ
Отраду для души находит!
Его и страсти кличут в свет,
И нечестивцы в свой совет, -
Но он вперил на правду очи,
И глух к зазывам лести он:
При свете дня и в тайне ночи
Хранит он Вышнего закон.
И ходит в нем неколебимым;
Везде он чист, душою прям
И в очи смерти и бедам
Глядит с покоем нерушимым,
Хотя в ладье, бичом судьбы
Гоним в шум бурных океанов...
Когда лукавые рабы
Блажат бездушных истуканов,
Он видит Бога над собой
И смело борется с судьбой!
Зажглась гроза, синеют тучи,
Летит, как исполин могучий,
Как грозный князь воздушных стран,
Неудержимый ураган
И стелет жатвы и дубравы...
Но он в полях стоит один,
Сей дуб корнистый, величавый:
Таков небесный гражданин!
И процветет он в долгой жизни,
Как древо при истоках вод;
Он будет памятен отчизне,
Благословит его народ...
Не так, не так для нечестивых:
Ветшая в кратких, смутных днях,
Они развеются, как прах.
Господь не стерпит горделивых:
Он двигнет неба высоты
И землю раскалит до ада.
Но вам, страдальцы правоты!
Он вам и пастырь, и ограда!
(1824)
Гром
Гремит! И воды запестрели!
И слышен в воздухе как будто шум и крик!
И, вспыхнув, молнии на стеклах закипели!
И часовой стоит, утупя в землю штык!..
Где зарождаются сии кипящи громы?
Где бурь и непогод таинственные домы?
Зачем нам тайны познавать
И, мыслями волнуясь, утомляться?
Не лучше ли, во всем встречая благодать,
Жить просто и всему по-детски удивляться!
между 5 и 9 марта 1826 г.
Всемогущество
Ты можешь вдруг меня сравнить с презренным прахом -
И вдруг опять из праха воскресить!
Смутить мой дух, наполнить душу страхом -
И вдруг опять развеселить!
Ты ложе скорбное умел убрать цветами,
Ты пролил аромат из золотых кадил,
И томную главу страдальца осветил
Во сне прекрасными мечтами,
И свеял слезы с глаз дыханием любви!
Мне снилось раз: я был над грозною рекою,
Упал - и, вопия, искал Тебя рукою,
И Ты извлек меня и мне сказал: "Живи!"
Между 9 марта и 31 мая 1826
Создателю
О ты, создавший дни и веки,
Чьи персты солнца свет зажгли!
Твои лазоревые реки
Бегут, как пояса земли!
И под густым покровом ночи
На лов выходит дикий зверь,
Доколь заря, отверзши дверь,
Осветит человеков очи.
И утра в ранние часы
Все дышит радостью святою:
И кедр, одетый лепотою,
И капля светлая росы.
между 9 марта и 31 мая 1826 г.
Дожди
Шумят весенние дожди,
Под ними зеленеют нивы, -
Зачем же слышу я в груди
Порой тоскливые порывы?..
Творец! пошли Свой чистый дождь,
Омой с меня мой прах греховный;
И будь Ты пастырь мой духовный
И к новой жизни лучший вождь!..
между 9 марта и 31 мая 1826 г.
Глас в тишине
Когда стихает все в природе,
И, под скругленной высотой,
На сине-яхонтовом своде,
Обставлен месяц золотой
Светил алмазными рядами;
Когда почиет тишина
И на земле и над водами;
Когда, под обаяньем сна,
Не шевелится лист и волос,
И все затихнут голоса,
Я слышу, - слышу чей-то голос,
Зовущий душу в небеса.
Илия - Богу
Мы ждем и не дождемся сроков
Сей бедственной с нечестьем при:
Твоих зарезали Пророков,
Твои разбили алтари!..
Проснись, Бог сил! заговори!
Нет места для Твоей святыни,
И я теперь, жилец пустыни,
Я плачу пред Тобой один!..
А Ты им терпишь, Властелин
Земли, морей и облаков!
Ты терпишь от Своих рабов!!!
1826 или 1827
Бог - Илие
Не сокрушайся, Мой Пророк!
На все есть час, на все есть срок;
Пускай, кичась, растет порок:
Будь зло добру в святой урок!..
Но не грусти! Твой Господин
Здесь не совсем еще один,
Не все пошли к Ваалу в сети!
Есть тайные у Бога дети,
Есть тайный фимиам сердец,
Который обонять мне сладко!..
Они бегут ко мне украдкой,
И я являюсь втайне к ним;
И их лелею, просветляю
Высоким, истинным, святым!
между 9 марта и 31 мая 1826 г.
Советы
1.
Если хочешь жить легко
И быть к небу близко,
Держи сердце высоко,
А голову низко…
2.
Бой духовный, бой не шутка!
Скользки жизни колеи.
Отсекай мечом рассудка
Злые помыслы свои!…
Прибежище
И от забот, и от сует
В Тебя, мой тихий, кроткий свет,
Душа приходит погружаться…
Так путник в знойный, летний день
Стремится к хрусталям текучим,
Или под склоном древ зыбучим
В отрадную ложится тень.
В отчизне злата и лазури
Упившись сладкой тишиной,
Моя душа смелей на бури,
Смелей на тяжкий с жизнью бой.
Песнь об Ангеле
Суд мирам уготовляется,
Ходит Бог по небесам;
Звезд громада расступается
На простор Его весам...
И, прослышав Бога, дальние
Тучи Ангелов взвились;
Протеснясь в врата кристальные,
Хоры с пеньем понеслись...
И мой Ангел охранительный,
Уж терявший на земле
Блеск небесный, блеск пленительный,
Распустил свои крыле...
У судьбы земной под молотом,
В стороне страстей и бурь
Ярких крыл потускло золото,
Полиняла в них лазурь...
Но как все переменилося!
Он на Бога посмотрел -
И лицо его светилося,
И хитон его светлел!..
Ах! когда ж жильцам-юдольникам
Возвратят полет и нам -
И дадут земным невольникам
Вольный доступ к небесам?!..
1835
Красы не здешних мест
Хрусталь и золото и розы
Я вижу в дивных вышинах;
Там грусти нет, и наши слезы
В тех неизвестны сторонах. -
Под тою далью золотою
Все жизнью юною, святою,
Все вечной радостью кипит:
Туда и рвется и летит
Душа, как к счастью ей родному;
Но, пригвожденная к земному,
О том, что видела… молчит.
1835
Идет
Идет и воюет Господь!
Содрогнись, безумная плоть!
Пылают, горят города!
И мечутся бешено воды:
Друг к другу - огонь и вода…
Смотрите ж, смотрите, народы!
Про что говорят небеса!..
Но слепы у вас очеса!
Но - в мягком раздолии тины,
Валяясь, объятые сном,
Вы ищете бедствий причины
Не там, где причина, - не в том,
Что сводит к вам гнев Иеговы,
Открыть вам не хочется глаз:
Опомнитесь, братия! Что вы?
Причина несчастия - в вас!..
Авдотья Павловна Глинка (1795 - 1863)
Авдотья Павловна Глинка, урожденная Голенищева-Кутузова, родилась в Петербурге 19 июля 1795 г. Отец ее, Павел Иванович, человек высокообразованный, был известен как поэт и переводчик. Она состояла в родстве с М.И. Кутузовым, жена которого, Евдокия Ильинична, была ее восприемницей при крещении.
Семья жила в Петербурге и в Москве. Воспитывалась Авдотья дома, под руководством отца занималась языками: французским, немецким, итальянским. Много и успешно занималась музыкой - играла на фортепьяно и арфе, писала стихи. Однако замуж девушка почему-то не спешила. Смерть отца стала для нее тяжелым ударом, она несколько лет не снимала траур. Денежные дела отца были расстроены, и потому Авдотья с матерью были вынуждены переселиться в имении под Тверью. Посещая Тверь, Авдотья Павловна познакомилась с отбывавшим срок ссылки Федором Николаевичем Глинкой. "Так встретились две личности: одна - в своем траурном костюме, другая - с трауром в душе", - писал ее биограф. Влюбившись, Авдотья Павловна решила "подать руку человеку, обставленному также неблагоприятными обстоятельствами". После заключения брака супруги некоторое время жили в Орле, куда был переведен Глинка, затем поселились в Москве, тесно общаясь с кругом славянофилов.
Авдотья Павловна преклонялась перед литературным талантом мужа. Некоторые произведения они писали совместно. К их числу относится, например, большая мистическая поэма "Таинственная капля" - на апокрифический сюжет: о том, что разбойник, покаявшийся на кресте, в младенчестве вкусил каплю молока Богородицы. Авдотья Павловна в восторге говорила, что поэму создал "апостол Федор". Однако духовная цензура ее запретила и напечатана она была лишь в 1871 г.
В 1848 г. супруги Глинка переехали в Петербург, позднее поселились в Твери, где Авдотья Павловна и скончалась 26 июля 1863 г.
Личность Авдотьи Глинки вызывала у современников оценки в основном неприязненные. Подозревали, что муж у нее "под каблуком". Один из мемуаристов вспоминал: "Ф.Н. Глинка, маленький, сухонький старичок, очень скромный, неразговорчивый; зато супруга его, Авдотья Павловна, была очень авторитетна, говорила громко, азартно, ругала Герцена". Отмечали ее нетерпимость, религиозный фанатизм "без христианской любви". Однако есть и другие свидетельства. Где бы ни жили супруги Глинка, они везде занимались благотворительной деятельностью. В принадлежащем ей небольшом имении Авдотья Павловна наполовину уменьшила оброк. С крестьянами она обходилась так, что те безбоязненно приходили к ней в дом, она вникала в их беды, лечила их. Она была активнейшей участницей различных попечительских обществ, писала и переписывала для бедных просительные письма, "просила, рекомендовала, заступалась и часто отстаивала". Заботило ее и дело народного просвещения. "Жизнь Богородицы" в ее переложении выдержала несколько изданий. Авдотья Павловна была знакома со многими духовными лицами.
На погребение ее, совершенное Тверским архиепископом Филофеем в сослужении двенадцати священников, собрались огромные толпы народа, и могилу ее уже годы спустя украшали цветами неизвестные почитатели.
При жизни Авдотьи Глинки печатались ее переводы, романы, после ее смерти, в 1869 г. отдельной книгой были изданы ее стихотворения под названием "Задушевные думы" (с пометкой "не для продажи"). Большинство стихотворений - все на духовные темы - очень несовершенно по форме. Однако они представляют определенный интерес, как человеческий документ, обнаруживая всеобъемлющее религиозное чувство, дававшее направление всей жизни автора.
О Господи! Могу ли я довольно
Тебя, мой Бог, благодарить!
Ты дал мне лучшее из благ сей жизни дольной:
Писать, молиться и любить!..
* * *
О, никогда не насмотрюся
Я на Твои, о Боже, чудеса,
На высь, цветы, огромные леса!
И никогда не намолюся!
Молитва сердца жаждет слез
И средь ужасных жизни гроз!
Осенние цветы
Без ропота, без слез и без стенанья,
Под осени свинцовою рукой,
Цветы теряют блеск и запах свой;
Они полны живого упованья,
Что с новою опять весной
Вновь жизнью зацветут блестящей:
То как не уповать и нам,
Что той же силою животворящей,
Хоть облетим мы здесь подобно тем цветам,
Воскреснем, отряхнув прах дольней жизни,
И в новой зацветем отчизне?..
27 августа 1843 г.
* * *
Природа! Чувствую, как ясно
Ты мне о Боге говоришь,
Когда, порой меня дивишь
Своею роскошью прекрасной!..
В безмолвной тишине твоей
Таинствен смысл твоих речей!..
* * *
Здесь на земле, когда меня не станет,
Быть может, кто-нибудь
Меня, жалеючи, вспомянет:
"Ее болезненная грудь
В себе любви вмещала много
И много скорби понесла:
Теперь уже она у Бога,
А там не могут помнить зла".
Петр Андреевич Вяземский (1792 - 1878)
Петр Андреевич Вяземский происходил из древнего княжеского рода. Он родился в Москве 12 июля 1792 г. Его отец принадлежал к числу виднейших московских аристократов, мать по крови была ирландкой. "Ум мой был воспитан и образован во французской школе, - вспоминал впоследствии поэт. - Но русский ключ пробивался во мне из-под французской насыпи". Первые его стихи были написаны на французском языке, однако помимо двух французских гувернеров у мальчика был русский дядька Никита Иванов, сыгравший в его жизни почти ту же роль, что няня Арина Родионовна в жизни Пушкина.
Отец поэта, выйдя в отставку, стал, по выражению сына, "гостеприимным собирателем московской старины". Развитый и наблюдательный мальчик живо интересовался разговорами взрослых. "Метко вслушивался я в разговоры, которые раздавались вокруг меня; разумеется, многого не понимал или понимал криво, но все же кое-что схватывал; таким образом, ум мой мог развиться довольно рано". Погружение в московскую старину принесло свои плоды. "Я родом и сердцем москвич", - говорил поэт много лет спустя.
В возрасте десяти лет Петр лишился матери, и вскоре отец определил его в Петербургский иезуитский пансион - католическую школу. Некоторое время он учился в пансионе, учрежденном при Петербургском педагогическом институте, а затем вернулся в Москву, где слушал лекции профессоров Московского университета.
В 1806 г. Вяземский потерял и отца, который поручил его заботам Н.М. Карамзина, связанного с их семьей родственными узами. Через год после смерти отца молодой человек начал служебную деятельность, поступив юнкером в Московскую межевую канцелярию. В эти годы он подружился с В.А. Жуковским и начал печатать свои стихи.
Во время нашествия Наполеона Вяземский, как и многие его сверстники, в порыве патриотического чувства ушел на войну, оставив дома молодую жену, с которой только что обвенчался. Он участвовал в Бородинском сражении, где проявил личное мужество, вынеся из-под огня раненого генерала Бахметева. Сам он ранения не получил (хотя во время Бородинского сражения под ним были убиты две лошади), но вскоре был вынужден оставить военную службу по болезни. Осень 1812 г. он провел в Вологде, занимаясь, преимущественно чтением. Не имея возможности действенно участвовать в сражениях, он писал патриотические стихи, заслужившие одобрение маститых писателей той эпохи. Его литературная деятельность постепенно активизировалась, он писал стихи, критические статьи, историко-литературные исследования.
Вполне успешно складывалась и его чиновничья карьера, - после некоторого перерыва он поступил на службу в Министерство финансов, где продолжал служить вплоть до начала пятидесятых годов, - но эта деятельность было ему не по душе, и он старался разнообразить ее продолжительными путешествиями и литературными занятиями.
Многолетняя дружба связывала Вяземского с Пушкиным, которому он нередко помогал в издательских делах, а порой и заступался за него перед царем. Вяземскому довелось быть с Пушкиным в последние часы его жизни.
Будучи близок и к придворным кругам, и к кругу декабристов, Вяземский был убежден, что "поэзия - не союзница палачей", какими бы принципами те ни руководствовались. Его оружием был ясный, насмешливый ум.
Судьба свои дары явить желала в нем,
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род - с возвышенным умом
И простодушие с язвительной улыбкой.- писал о нем Пушкин. Точно так же искренняя вера сочеталась в нем с неприятием ханжества и фальши, нередко сопутствующих внешней "церковности". Известное стихотворение Вяземского "Русский бог", всегда печатавшееся в советских изданиях в подтверждение атеистического умонастроение поэта, конечно, не о Боге, а о кумире, подменяющем его в сознании многих. Характерно, что цензура это стихотворение не запрещала.
В 50-е гг. Вяземский закончил службу по Министерству финансов в должности члена совета, и с началом царствования Александра II занял пост товарища Министра народного просвещения. За три года службы он успел поднять вопрос об улучшении цензуры, снять опалу со славянофилов и обратить внимание на необходимость распространения народных училищ.
В 1858 г. Вяземский ушел в отставку и уехал за границу - в Баден-Баден, всецело посвятив себя литературным трудам. Казалось, жизнь его завершается - достойно и мирно. В его стихах 50-х годов преобладает спокойный тон христианского философа. Но неожиданным испытанием для поэта стало само его долголетие.
После выхода в отставку ему суждено было прожить еще двадцать лет. Переживший большинство своих современников, угнетенный старческими болезнями, но не потерявший язвительности изощренного ума, Вяземский сомневается, ропщет и отчаивается:
Вот чем я Промыслом под старость награжден,
Вот в чем явил Свою премудрость Он и благость:
Он жизнь мою продлил, чтоб жизнь была мне в тягость,
Чтоб проклял я тот день, в который я рожден.
Но все же отчаяние не было окончательным. С приближением смерти поэт словно почувствовал освобождение. Набросок последнего стихотворения, начатого за два дня до смерти, начинается строкой: "Хочу дать волю я молитве и слезам…"
Петр Андреевич Вяземский скончался 10 ноября 1878 г. в возрасте 86 лет. Тело его было перевезено в Россию и погребено на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, рядом с могилами Карамзина и Жуковского.
Русский бог
Бог ухабов, бог мятелей,
Бог проселочных дорог,
Бог ночлегов без постелей,
Вот он, вот он, русский бог.
Бог холодных, бог голодных,
Нищих вдоль и поперек,
Бог имений бездоходных,
Вот он, вот он, русский бог.
Бог пришельцев иноземцев,
Перешедших наш порог,
Бог в особенности немцев,
Вот он, вот он, русский бог.
Бог всех с Анною на шее,
Бог лакеев без сапог,
Бар, служащих, как лакеи,
Вот он, вот он, русский бог.
К глупым полон благодати,
К умным через меру строг,
Бог всего, что есть некстати,
Вот он, вот он, русский бог.
1927
Любить. Молиться. Петь.
Любить. Молиться. Петь. Святое назначенье
Души, тоскующей в изгнании своем,
Святого таинства земное выраженье,
Предчувствие и скорбь о чем-то неземном,
Преданье темное о том, что было ясным,
И упование того, что будет вновь;
Души, настроенной к созвучию с прекрасным,
Три вечные струны: молитва, песнь, любовь.
Счастлив, кому дано познать отраду вашу, -
Кто чашу радости и горькой скорби чашу
Благословлял всегда с любовью и мольбой
И песни внутренней был лирою живой.
1840
Молитва
Господи! избави мене всякого неведения и забвения и малодушия и окамененного нечувствия. Господи! даждь ми слезы и память смертну и умиление...
Из молитвы Иоанна Златоустого
Бывают дни, когда молиться так легко,
Что будто на душу молитвы сходят сами,
Иль Ангел, словно мать младенцу на ушко
Нашептывает их с любовью и слезами.
В те дни нам жизнь ясней и внутренним глазам
Доступней Промысла таинственная книга,
И чище радость в нас, и крест не в бремя нам,
И благ тяжелый гнет возлюбленного ига.
Бывают дни, когда мрак на душе лежит;
Отяжелевшая и хладная как камень,
Она не верует, не любит, не скорбит
И не зажжется в ней молитвы тихий пламень.
Хранитель Ангел мой! не дай мне в эти дни
Пред смертью испытать последнее сомненье
И от души моей ты немощь отжени
И хлад неведенья и чувств окамененье.
Но теплых слез во мне источник обнови,
Когда остынет он в дремоте лени томной;
Дай умиленье мне молитвы и любви,
Дай память смертную, лампаду в вечер темный!
1840
Сельская церковь
Люблю проселочной дорогой
В день летний, в праздник храмовой
Попасть на службу в храм убогий,
Почтенный сельской простотой.
Тот храм, построенный из бревен,
Когда-то был села красой,
Теперь он ветх, хотя не древен,
И не отмечен был молвой.
И колокол его не звучно
Разносит благовестный глас,
И самоучка своеручно
Писал его иконостас.
Евангелие позолотой
Не блещет в простоте своей,
И только днями и заботой
Богат смиренный иерей.
Но храм, и паперть, и ограду
Народ усердно обступил,
И пастырь набожному стаду
Мир благодати возвестил.
Но простодушней, но покорней
Молитвы не услышать вам:
Здесь ей свободней, здесь просторней
Ей воскриляться к небесам.
И стар, и млад, творя поклоны,
Спешат свечу свою зажечь;
И блещут местные иконы,
Облитые сияньем свеч.
Открыты окна… в окна дышит
Пахучей свежестью дерeв,
И пешеход с дороги слышит
Крестясь, молитвенный напев.
В согласье с бедностью прихода
Ничто не развлекает взгляд:
Кругом и бедная природа,
И бедных изб стесненный ряд.
Но все святыней и смиреньем
Здесь успокоивает ум,
И сердце полно умиленьем
И светлых чувств, и чистых дум.
Поедешь дальше, - годы минут,
А с ними многое пройдет,
Следы минувшего остынут
И мало что из них всплывет.
Но церковь с низкой колокольней,
Смиренный, набожный народ,
Один другого богомольней,
В глуши затерянный приход,
Две, три березы у кладбища,
Позеленевший тиной пруд,
Селенья, мирные жилища,
Где бодрствует нужда и труд,
Во мне не преданы забвенью!
Их вижу, как в былые дни,
И освежительною тенью
Ложатся на душу они.
1856
* * *
Чертог Твой, вижу, Спасе мой
Он блещет славою своею, -
Но я войти в него не смею,
Но я одежды не имею,
Дабы предстать мне пред Тобой.
О, Светодавче, просвети
Ты рубище души убогой,
Я нищим шел земной дорогой:
Любовью и щедротой многой
Меня к слугам своим причти.
1858
Слово примирения
Кто говорит об отступленье?
Кто учит вас назад идти?
Жизнь развивается в движенье
И нет обратного пути.
Течет и время безвозвратно:
Ни часу, ни минуты нам
Не укрепить, не взять обратно
По уплывающим волнам.
В порядке вечном мирозданья
Живущему застоя нет:
В самом законе увяданья
Есть обновления завет.
Премудрость цель нам положила
День каждый к цели переход.
Во всем есть жизненная сила
И смерть сама есть шаг вперед.
Но постепенного развитья
Предупреждать нам не дано,
Но прочны только те событья,
Которых вызрело зерно.
Не говорят вам: стой, равняйся
И в неподвижности замри!
Не говорят: "Назад подайся
И дверь к грядущему запри!
Но говорят вам: отрезвитесь,
Высокомерные умы!
Первоначальем не хвалитесь
И не твердите: мы, да мы.
Вы также, как и мы, прияли
Свое наследство от веков,
Вы продолжаете скрижали,
Начатые рукой отцов.
Ваш век, делец неугомонный,
Не выскочкой явился в свет:
Законных предков внук законный,
И он итог прошедших лет.
Быть выскочкой совсем не лестно,
Да быть и выскочкой нельзя
Там, где трудами предков честно
Пробита обществу стезя.
Успехам вашим и победам
Готовы мы рукоплескать;
Но в песнях торжества и дедам
Не грех помином честь воздать.
Отцов не упрекайте в лени:
Они на доблестных плечах
Вас вознесли на верх ступени,
Где, позабыв об их трудах,
С самодовольством не по чину,
Вы озираетесь кругом,
Как будто сразу на вершину
Взлетели вы одним прыжком.
Не нам судить, кто собрал боле
Иль меньше в жатву бытия:
Все подлежит суду и воле
Того, Кто всем нам Судия.
Хозяин мудрый винограда
Распределил часы работ:
Всем есть урок свой, всем награда,
Кто раньше иль поздней придет.
Несите вы свою заботу,
Одно различье между нас:
Мы утром вышли на работу,
А вы в одиннадцатый час.
Блюдет заботливое око
И не остыл бы жар в груди,
Еще до вечера далеко,
Работы много впереди.
К чему сбивать друг с друга цену,
На общий труд нас обрекли,
Другие придут вам на смену,
Как вы на смену нам пришли.
Да плод воздаст благое семя -
Чья не посей его рука -
Бог в помощь вам, младое племя,
И вам, грядущие века!
1858
* * *
Во внутрь блестящего чертога
Жених в полунощи грядет,
И счастлив раб, который у порога
Внимательно Владыку ждет.
Но горе вам, во сне ленивом,
Вам, променявшим дух на плоть,
Когда явясь в чертог, своим призывом
Вас не добудится Господь.
Блюди с любовью и заботой,
Душа, блюди с собой в борьбе,
Да и тебя не тяготит дремотой,
Когда Жених придет к тебе.
Дверей святыни пред собою
Да не затворишь в узах сна,
Да праведным, но строгим Судиею
Не смерти будешь предана.
О, нет, душа моя, воспряни,
Песнь брачную воспой звучней,
Одень помост свой в праздничные ткани
И стены храма в блеск свечей.
Ты помышляй об оном часе,
Не угадать, когда пробьет
И над тобой, как в громоносном гласе,
Раздастся весть: Жених грядет.
Не презри мудрых дев урока,
И дев юродивых беги,
До близкого, до позднего ли срока,
И ты светильник береги.
Не погружайся в сон и мраки
Храни ты светлым свой чертог,
Да внидешь ты с Царем любви на браки
В Его Божественный чертог.
1859
* * *
Иному жизнь - одна игрушка,
Другому жизнь - тяжелый крест:
Скорбь и веселье, плач и хохот
Доходят к нам из тех же мест.
А может быть, над этим смехом
Есть отвержения печать;
А может быть, под этим плачем
Таится Божья благодать.
1861
Александр Сергеевич Пушкин (1799 - 1837)
Роль А.С. Пушкина не только в русской поэзии, но и шире - в русской истории, кратко и точно выражает формулировка: "Он - наше все". Исключительность этой роли обусловлена тем, что Пушкин отразил в своем творчестве глубинные особенности русского национального духа. А поскольку дух этот весьма противоречив, в Пушкине искали - и находили - союзника люди диаметрально противоположных взглядов: революционеры и консерваторы, атеисты и христиане, космополиты и патриоты.
"Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим мы теперь. Но Бог судил иначе. Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем", - этими словами Достоевский закончил свою знаменитую речь о Пушкине.
Взятое само по себе, вне времени, творчество Пушкина этой загадки не разрешает, но объективная логика его судьбы показывает путь от неверия и сомнений - к вере, от идеи разрушения - к идее созидания.
Александр Сергеевич Пушкин родился 6 июня 1799 г. в Москве. Он принадлежал к древнему роду и гордился этим. "Мы ведем род свой от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, как говорит летописец, т.е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во времена княжества св. Александра Невского", - писал он, имея в виду отцовскую линию. Родословная матери Пушкина испытала резкое воздействие петровской эпохи: его прадедом был известный "арап Петра Великого" - Абрам Ганнибал. Таким образом, уже в истории семьи Пушкина преломились московская древность и петровские реформы, в самом его происхождении видятся истоки как его патриотизма, так и "всечеловечности".
Раннее детство Пушкина прошло в Москве. "Пушкины жили весело и открыто, и всем домом заведовала больше старуха Ганнибал, очень умная и рассудительная женщина", - вспоминала одна из старших современниц. По ее словам, бабушка Марья Алексеевна не раз говаривала: "Не знаю, что выйдет из моего старшего внука: мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком: то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что его ничем не уймешь; из одной крайности в другую бросается, нет у него середины". Безмерность, наклонность к крайностям, нелюбовь к "золотой середине" - опять-таки представляют собой особенность русского национального характера.
Раннюю свою пору сам поэт вспоминать не любил. О себе он мог сказать словами лирического героя одного из стихотворений: "В начале жизни школу помню я…" В лицее он познал настоящую дружбу, которой оставался верен до конца жизни. Лицейские годы начались с преодоления себя: в детстве Саша был "большой увалень", но затем в результате упорных тренировок стал стройным и физически сильным.
Личная судьба Пушкина тесно связана с историческими событиями его эпохи. Его поколение уже в начале сознательной жизни наравне со взрослыми испытало потрясение наполеоновского нашествия и радость победы. Старшие братья сверстников Пушкина уже проявили себя на полях сражений, и они, в свою очередь, тоже спешили действовать. Вместе с тем, впитав в себя поверхностные идеи европейского Просвещения, они не всегда задумывались о возможных следствиях своей активной жизненной позиции.
Как и большинство его друзей, Пушкин пережил период бурного увлечения идеями революционного вольнодумства, но в отличие от многих из них, не остановился в своем развитии, приняв заученные шаблоны за непреложную истину. Он обладал исключительной способностью усваивать уроки жизни.
Внешние жизненные потрясения, которые легко могли сломать натуру менее стойкую: южная ссылка и вынужденный отрыв от друзей; несчастье, постигшее его друзей-декабристов; вынужденное уединение в провинциальной глуши, - обогатили его внутренний опыт. Однако процесс познания не был легким и безболезненным, временами поэт терял опору внутри себя и собственное существование казалось ему бессмысленным.
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум. - написал он в минуту сомнения. Вопрос, обращенный "в никуда", неожиданно нашел ответ, и собеседником поэта стал будущий святой. Стихотворение вызвало отклик московского митрополита Филарета (Дроздова). Церковный иерарх, прозванный современниками "Мудрым", отыскал единственную форму, в которой можно было ответить "солнцу русской поэзии". Он лишь слегка изменил его стихотворение:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана.
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своевольной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною,
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, здравый ум.
Пушкин, очевидно, был потрясен тем, насколько, задавая вопрос, он сам был близок к ответу, и не замедлил откликнуться на слова святителя новым стихотворением:
В часы забав и праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
Нельзя сказать, что после этого события Пушкин мгновенно стал другим. Глубокое внутреннее изменение совершалось в нем постепенно. Но Пушкин 30-х годов. сильно отличается от Пушкина 20-х. На смену легкой поэтической игре и республиканским устремлениям, приходят углубленные раздумья о смысле жизни, о сущности революции, о путях истории, русской и всемирной. Пушкин отказывается от ложных идеалов своего поколения:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать,
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа -
Не все ли нам равно?..
В личной жизни поэта также совершается серьезная перемена: он женится и из "легкомысленного повесы" превращается в отца семейства, заботящегося не только о благосостоянии, но, прежде всего, о чести и достоинстве близких. Защищая честь своей жены и своей семьи, он и погиб.
"Россия лишилась своего любимого национального поэта, - писал тогда Жуковский в письме отцу Пушкина, Сергею Львовичу. - Он пропал для нее в ту минуту, когда его созревание совершилось; пропал, достигнув до той поворотной черты, на которой душа наша, прощаясь с кипучею, буйною, часто беспорядочною силою молодости, тревожимой гением, предается более спокойной, более образовательной силе здравого мужества, столько же свежей, как и первая, может быть, не столько порывистой, но более творческой. У кого из русских с его смертию не оторвалось что-то родное от сердца.
Кончина Пушкина была христианской. Смертельно раненый, страдая от невыносимой боли, он держался мужественно; осознанно причастился Святых Христовых тайн, и умер, примирившись со всеми, попросив прощения у государя и пожелав ему "счастия в его России". Антигосударственно настроенным людям этот факт до сих пор в высшей степени неприятен, как неприятен и сам биографический облик зрелого Пушкина. Однако Пушкин-"верноподданный" продолжал оставаться певцом свободы, - "тайной свободы", как назвал ее Александр Блок, или, как сказал Аполлон Майков, той свободы, которая "только в царстве Духа".
Несмотря на поклонение, какого не удостаивался в ни один другой поэт, Пушкин до сих пор остается загадкой, и его уроки России еще только предстоит усвоить.
Пророк
Духовной жаждою томим
В пустыне мрачной я влачился, -
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, -
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".
1826
Ангел
В дверях Эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
"Прости, - он рек, - тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не все я в мире ненавидел,
Не все я в мире презирал".
1827
Воспоминание
Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинной развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
1828
* * *
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой;
Прилежно в памяти храня
Измен печальные преданья,
Ты без участья и вниманья
Уныло слушаешь меня…
Кляну коварные старанья
Преступной юности моей
И встреч условных ожиданья
В садах, в безмолвии ночей.
Кляну речей любовный шепот,
Стихов таинственный напев,
И ласки легковерных дев,
И слезы их, и поздний ропот.
1831
Эпитафия младенцу
В сиянье, в радостном покое,
У трона вечного Творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца.
1829
Монастырь на Казбеке
Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.
Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав прости ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне!..
1829
* * *
Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
[На них основано от века,
По воле Бога Самого,
Самостоянье человека,
Залог величия его].
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва
Как … пустыня
И как алтарь без Божества.
1831
* * *
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит -
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частицу бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь - как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля -
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
1833
Странник
1.
Однажды странствуя среди равнины дикой,
Незапно был объят я скорбию великой
И тяжким бременем подавлен и согбен,
Как тот, кто на суде в убийстве уличен.
Потупя голову, в тоске ломая руки,
Я в воплях изливал души пронзенной муки
И горько повторял, метаясь как больной:
"Что делать буду я? что станется со мной?"
2.
И так я, сетуя, в свой дом пришел обратно.
Уныние мое всем было непонятно.
При детях и жене сначала я был тих
И мысли мрачные хотел таить от них:
Но скорбь час от часу меня стесняла боле;
И сердце наконец раскрыл я поневоле.
О, горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! -
Сказал я, - ведайте: моя душа полна
Тоской и ужасом, мучительное бремя
Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:
Наш город пламени и ветрам обречен;
Он в угли и золу вдруг будет обращен,
И мы погибнем все, коль не успеем вскоре
Обресть убежище; а где? о горе, горе!"
3.
Мои домашние в смущение пришли
И здравый ум во мне расстроенным почли.
Но думали, что ночь и сна покой целебный
Охолодят во мне болезни жар враждебный.
Я лег, но во всю ночь все плакал и вздыхал
И ни на миг очей тяжелых не смыкал.
Поутру я один сидел, оставя ложе.
Они пришли ко мне; на их вопрос я то же,
Что прежде, говорил. Тут ближние мои,
Не доверяя мне, за должное почли
Прибегнуть к строгости. Они с ожесточеньем
Меня на правый путь и бранью и презреньем
Старались обратить. Но я, не внемля им,
Все плакал и вздыхал, унынием тесним.
И наконец они от крика утомились
И от меня, махнув рукою, отступились,
Как от безумного, чья речь и дикий плач
Докучны и кому суровый нужен врач.
4.
Пошел я вновь бродить, уныньем изнывая
И взоры вкруг себя со страхом обращая,
Как узник, из тюрьмы замысливший побе,
Иль путник, до дождя спешащий на ночле.
Духовный труженик - влача свою веригу,
Я встретил юношу, читающего книгу.
Он тихо поднял взор - и попросил меня,
О чем, бродя один, так горько плачу я?
И я в ответ ему: Познай мой жребий злобный:
Я осужден на смерть и позван в суд загробный -
И вот о чем крушусь: к суду я не готов,
И смерть меня страшит"
"Коль жребий твой таков, -
Он возразил, - и ты так жалок в самом деле,
Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?"
И я: "Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?"
Тогда: "Не видишь ли, скажи, чего-нибудь",
Сказал мне юноша, даль указуя перстом.
Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
Как от бельма врачом избавленный слепец.
"Я вижу некий свет", - сказал я наконец.
"Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света;
Пусть будет он тебе единственная мета,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
Ступай!" - И я бежать пустился в тот же миг.
5.
Побег мой произвел в семье моей тревогу,
И дети и жена кричали мне с порогу,
Чтоб воротился я скорее. Крики их
На площадь привлекли приятелей моих;
Один бранил меня, другой моей супруге
Советы подавал, иной жалел о друге,
Кто поносил меня, кто на смех подымал,
Кто силой воротить соседям предлагал;
Иные уж за мной гнались; но я тем боле
Спешил перебежать городовое поле,
Дабы скорей узреть - оставя те места,
Спасенья верный путь и тесные врата.
1935
* * *
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
1936
* * *
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам…
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.
1836
Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805 - 1827)
Дмитрий Владимирович Веневитинов родился в Москве 14 сентября 1805 г. Он принадлежал к старинной дворянской фамилии. Дом Веневитиновых в Москве был одним из самых известных и представлял собой род салона, в котором собирались музыканты, художники, поэты. Отца Дмитрий потерял в раннем детстве, и его воспитанием занималась мать, Анна Петровна, горячо любившая сына. В таких обстоятельствах мальчику, казалось бы, грозила опасность вырасти в избалованного "маменькиного сынка" и "недоросля", но ничего подобного не случилось. Мать воспитывала его разумно и в меру строго. Проникнутая духом веры, теплой и лишенной формализма, она воздействовала на него, прежде всего, личным примером любви и кротости.
Дмитрий воспитывался дома, не посещая школу, - к нему приглашали преподавателей. Первым его учителем стал француз, отставной капитан Дорeр, человек умный и образованный. Он начал обучать мальчика своему родному французскому языку и латыни. Обладавший исключительными способностями ученик остался равнодушен к французской поэзии, но всей душой погрузился в классическую древность. Для преподавания греческого языка был нанят отдельный преподаватель-грек. Любимыми авторами Веневитинова стали трагики Эсхил и Софокл, а также величайший из греческих философов - Платон, в котором он находил "столько же поэзии, сколько глубокомыслия, столько же пищи для чувства, сколько для мысли". Так рано проявилась в нем склонность к философии. Позднее, занявшись немецким языком, он полюбил немецкую поэзию, и серьезно заинтересовался новейшей немецкой философией, прежде всего, Шеллингом.
В 14 - 15 лет будущий поэт уже переводил с латыни Горация. При этом его интересовало и прошлое родной страны, - карамзинскую "Историю государства Российского" он прочитал с жадностью.
К семнадцати годам юноша был полностью подготовлен к университету. Помимо общего образования, он занимался также живописью и музыкой, славился как талантливый музыкант и сам свободно писал довольно сложные музыкальные композиции.
Слушая лекции в Московском университете, Веневитинов не записывался в студенты - т.е. не привязывал себя к определенному факультету. Больше всего его интересовала философия.
В 19 лет Веневитинов сдал экзамен за курс университета и поступил на службу в Архив коллегии иностранных дел, намереваясь впоследствии перейти в саму коллегию на дипломатическую службу.
Юного поэта не привлекали шумные развлечения молодежи, - он предпочитал сосредоточенность занятий. Зато он сделался центром литературного кружка, в который входили, в частности, И.В. Киреевский, Ф.С. Хомяков, М.П. Погодин и другие писатели и ученые, которые впоследствии примкнули к славянофильскому направлению. В 1826 г. Веневитинов познакомился с Пушкиным, и между ними быстро завязалась дружба.
Особо значимым событием в жизни юноши стала его неразделенная любовь к выдающейся, разнообразно одаренной женщине - княгине Зинаиде Волконской. Она была уже замужем и намного старше Веневитинова, а потому испытывала к нему лишь дружеские чувства. В знак расположения Волконская подарила своему юному поклоннику перстень, который тот берег как святыню и завещал положить с собой в гроб.
Осенью 1826 г. Веневитинов уехал в Петербург, т. к. там открылась вакансия в коллегии иностранных дел. Он по-прежнему тосковал о возлюбленной, но понемногу начал излечиваться от своего чувства и, размышляя о будущем, склонялся к тому, что следующий период его жизни будет "эпохой дум". Кроме того, он с нетерпением ждал возможности поехать на дипломатическую службу в Персию. Если бы его мечта осуществилась, его бы ждал конец Грибоедова. Судьба послала ему более раннюю, но мирную смерть.
Волнения, связанные с несчастной любовью, и напряженная умственная работа подточили здоровье Веневитинова. Весной он заболел тифом и, проболев около недели, умер - 15 марта 1827 г. Друзья были потрясены его смертью, от матери ее долго скрывали.
Веневитинов - удивительное явление в русской поэзии. Прожив на свете всего 21 год, он вошел в число лучших русских поэтов. Его друг, И.В. Киреевский, писал о нем впоследствии:"Веневитинов создан был действовать сильно на прославление своего отечества, быть украшением его поэзии и, может быть, создателем его философии".
В поэзии Веневитинова отразились его характерные личностные качества: рано развившаяся способность к глубокому мышлению, душевная чистота и цельность.
К Тебе, о чистый Дух, источник вдохновенья,
На крылиях любви несется мысль моя:
Она затеряна в юдоли заточенья,
И все зовет ее в небесные края.
Но Ты облек Себя в завесу тайны вечной:
Напрасно силится мой дух к Тебе парить,
Тебя читаю я во глубине сердечной,
И мне осталося надеяться, любить.
Греми надеждою, греми любовью, лира!
В преддверье вечности греми Его хвалой!
И если б рухнул мир, затмился свет эфира
И хаос задавил природу пустотой, -
Греми! Пусть сетуют среди развалин мира
Любовь с надеждою и верою святой!
1825
Молитва
Души невидимый хранитель!
Услышь моление мое:
Благослови мою обитель
И стражем встань у врат ее,
Да через мой порог смиренный
Не прешагнет, как тать ночной,
Ни обольститель ухищренный,
Ни лень с убитою душой,
Ни зависть с глазом ядовитым,
Ни ложный друг с коварством скрытым.
Всегда надежною броней
Пусть будет грудь моя одета,
Да не сразит меня стрелой
Измена мстительного света.
Не отдавай души моей
На жертву суетным желаньям,
Но воспитай спокойно в ней
Огонь возвышенных страстей.
Уста мои сомкни молчаньем,
Все чувства тайной осени;
Да взор холодный их не встретит,
Да луч тщеславья не просветит
На незамеченные дни.
Но в душу влей покоя сладость,
Посей надежды семена
И отжени от сердца радость:
Она - неверная жена.
* * *
Люби питомца вдохновенья
И гордый ум пред ним склоняй;
Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй.
Не много истинных пророков
С печатью власти на челе,
С дарами выспренних упреков,
С глаголом неба на земле.
1827
Евгений Абрамович Баратынский (1800 - 1844)
Евгений Абрамович Баратынский происходил из древнего польского рода. Его отец, генерал-адъютант и сенатор, Абрам Андреевич Баратынский, был женат на фрейлине императрицы Марии Федоровны, А.Ф. Черепановой.
Будущий поэт родился 19 февраля 1800 г. в имении родителей в Тамбовской губернии, где и провел детские годы. Отца он лишился на 10-м году жизни. Воспитанием руководили мать и дядька-итальянец Боргезе, много лет живший в России и принявший Православие. Евгений с детства мечтал побывать в Италии.
Рвется душа, нетерпеньем объята
К гордым остаткам падшего Рима…
В 1811 г. Баратынский был отвезен в Петербург и отдан в немецкий пансион, где пробыл около года, а затем - в пажеский корпус. В 1816 г. с ним случилась большая неприятность: за какую-то проделку, совершенную вместе с товарищами, он был исключен из пажеского корпуса с запрещением поступать на какую бы то ни было службу кроме военной, да и то в чине рядового. Евгений тяжело переживал этот инцидент.
Его отправили в деревню, где он провел два года, а затем, после больших хлопот был принят рядовым в лейб-гвардии Егерский полк. Служба проходила в Петербурге. В эти годы Баратынский с Пушкиным и поэтами его круга, особенно с Дельвигом, и сам начал писать стихи. Вскоре Дельвиг без ведома автора опубликовал его поэтические опыты в журнале "Благонамеренный". В 1820 г. Баратынский был произведен в унтер-офицеры и переведен в Нейшлотский полк, в Финляндию. Финская природа нашла отражение в его поэзии.
В 1825 г. Баратынский был произведен в офицеры, а через год вышел в отставку, переехал в Москву и женился на дочери Генерала Энгельгардта, Настасье Львовне. Она с большим пониманием относилась к литературным занятиям мужа и он, в свою очередь, очень считался с ее мнением. У них было 9 детей.
В Москве Баратынский поступил на службу в канцелярию, но вскоре вышел в отставку. В зрелые годы он сблизился с братьями Киреевскими, Хомяковым, Вяземским. Последний вспоминал: "Едва ли можно было встретить человека умнее его, но ум его не выбивался наружу с шумом и обилием. Нужно было допрашивать, так сказать, буравить этот подспудный родник, чтобы добыть из него чистую и светлую струю. Но зато попытка и труд были богато вознаграждены".
В конце 1843 г. Баратынский с семьей отправился в путешествие - в долгожданную Италию. Однако поездка омрачилась болезнью Настасьи Львовны. Баратынский так переживал за жену, что заболел сам и его болезнь оказалась гораздо более серьезной. 29 июня 1844 г. его не стало. Через год его тело было перенесено в Петербург, в Александро-Невскую лавру. На его надгробном памятнике начертаны строки из его неоконченной поэмы "Вера и Неверие":
В смиренье сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.
Поэзия Баратынского - прежде всего, "поэзия мысли". Его вера также находит обоснование - порой несколько неожиданное и парадоксальное - в глубоком философском созерцании.
Слава его не была шумной, но оказалась долговечной. Поэт сам предсказал ее:
И как нашел я друга в поколенье,
Читателя найду в потомстве я.
Вера и неверие
Сцена из поэмы
Он
Под этой липою густою
Со мною сядь, мой милый друг;
Смотри: как живо все вокруг,
Какой зеленой пеленою
К реке нисходит этот луг!
Какая свежая дуброва
Глядится с берега другова
В ее веселое стекло,
Как небо чисто и светло!
Все в тишине; едва смущает
Живую сень и чуткий ток
Благоуханный ветерок:
Он сердцу счастье навевает!
Молчишь ты!
Она
О любезный мой!
Всегда я счастлива с тобой
И каждый миг равно ласкаю.
Он
Я с умиленною душой
Красу творенья созерцаю.
От этих вод, лесов и гор
Я на эфирную обитель,
На небеса подъемлю взор
И думаю: велик Зиждитель,
Прекрасен мир! Когда же я
Воспомню тою же порою,
Что в этом мире ты со мною,
Подруга милая моя…
Нет сладким чувствам выраженья,
И не могу в избытке их
Невольных слез благодаренья
Остановить в глазах моих.
Она
Воздай тебе Создатель вечный!
О чем еще Его молить.
Ах, об одном: не пережить
Тебя, друг милый, друг сердечный!
Он
Ты грустной мыслию меня
Смутила так! сегодня зренье
Пленяет свет веселый дня,
Пленяет Божие творенье;
Теперь в руке моей твою
Я с чувством пламенным сжимаю,
Твой нежный взор я понимаю,
Твой сладкий голос узнаю…
А завтра… завтра… как ужасно!
Мертвец незрящий и глухой,
Мертвец холодный… Луч дневной
В глаза ударит мне напрасно!
Вотще к устам моим прильнешь
Ты воспаленными устами,
Ко мне с обильными слезами,
С рыданьем громким воззовешь:
Я не проснусь! И что мы знаем?
Не только завтра, сей же час
Меня не будет! Кто из нас
В земном блаженстве не смущаем
Такою думой?
Она
Что с тобой?
Зачем твое воображенье
Предупреждает Провиденье?
Бог милосерд, друг милый мой!
Здоровы, молоды мы оба:
Еще далеко нам до гроба.
Он
Но все ж умрем мы наконец,
Все ляжем в землю.
Она
Что же, милый?
Есть бытие и за могилой,
Нам обещал его Творец.
Спокойны будем: нет сомненья,
Мы в жизнь другую перейдем,
Где нам не будет разлученья,
Где все земные опасенья
С земною пылью отряхнем.
Ах, как любить без этой веры!
Он
Так, Всемогущий без нее
Нас искушал бы выше меры:
Так, есть другое бытие!
Ужели некогда погубит
Во мне Он то, что мыслит, любит,
Чем Он созданье довершил,
В чем с горделивым наслажденьем,
Мир повторил Он отраженьем
И Сам Себя изобразил?
Ужели Творческая сила
Лукавым светом бытия
Мне ужас гроба озарила
И только?.. Нет, не верю я.
Что свет являет? Пир нестройный,
Презренный властвует; достойный
Поник гонимою главой;
Несчастлив добрый, счастлив злой.
Как! Не терпящая смешенья
В слепых стихиях вещества,
На хаос нравственный воззренья
Не бросит мудрость Божества!
Как! Между братьями своими
Мы видим правых и благих,
И, превзойден детьми людскими,
Не прав, не благ Создатель их?..
Нет! Мы в юдоли испытанья,
И есть обитель воздаянья:
Там, за могильным рубежом,
Сияет свет незаходимый,
И оправдается Незримый
Пред нашим сердцем и умом.
Она
Зачем в такие размышленья
Ты погружаешься душой?
Ужели нужны, милый мой,
Для убежденных убежденья?
Премудрость Вышнего Творца
Не нам исследовать и мерить:
В смиренье сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.
Пойдем: грустна я в самом деле,
И от мятежных слов твоих
Я признаюсь, во мне доселе
Сердечный трепет не затих.
1829
Запустение
Элегия
Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного Мая,
Когда, зелеными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень;
Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов:
Под очарованный твой кров
Замедлил я моим возвратом.
В осенней наготе стояли дерева
И неприветливо чернели;
Хрустела под ногой замерзлая трава,
И листья мертвые, волнуяся, шумели;
С прохладой резкою дышал
В лицо мне запах увяданья;
Но не весеннего убранства я искал,
А прошлых лет воспоминанья.
Душой задумчивый, медлительно я шел
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провел.
Увы, рука его изглажена годами!
Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход
Случайно протоптал. Сошел я в дол заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады:
Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней…
Вотще! Лишенные хранительной преграды,
Далече воды утекли,
Их ложе поросло травою,
Приют хозяйственный в нем улья обрели,
И легкая тропа исчезла предо мною.
Ни в чем знакомого мой взор не обретал!
Но вот, по-прежнему, лесистым косогором,
Дорожка смелая ведет меня… обвал
Вдруг поглотил ее… Я стал
И глубь нежданную измерил грустным взором,
С недоумением искал другой тропы.
Иду я: где беседка тлеет
И в прахе перед ней лежат ее столпы,
Где остов мостика дряхлеет.
И ты, величественный грот,
Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем
И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? Пусть минувшее минуло сном летучим!
Еще прекрасен ты, заглохший Элизей,
И обаянием могучим
Исполнен для души моей.
Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
Кто, безыменной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух к таинственному шуму
Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал
Ему сочувственную думу.
Давно кругом меня о нем умолкнул слух,
Прияла прах его далекая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух;
Здесь, друг мечтанья и природы,
Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной тени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень, священную мне, встречу.
1834
Приметы
Пока человек естества не пытал
Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал,
Ловил ее знаменья с верой;
Покуда природу любил он, она
Любовью ему отвечала:
О нем дружелюбной заботы полна,
Язык для него обретала.
Почуя беду над его головой,
Вран каркал ему в опасенье,
И замысла, в пору смирясь пред судьбой,
Воздерживал он дерзновенье.
На путь ему выбежав из лесу волк,
Крутясь и подъемля щетину,
Победу пророчил, и смело свой полк
Бросал он на вражью дружину.
Чета голубиная, вея над ним,
Блаженство любви прорицала.
В пустыне безлюдной он не был одним,
Нечуждая жизнь в ней дышала.
Но, чувство презрев, он доверил уму;
Вдался в суету изысканий…
И сердце природы закрылось ему,
И нет на земле прорицаний.
<1839>
* * *
Благословен святое возвестивший!
Но в глубине разврата не погиб
Какой-нибудь неправедный, изгиб
Сердец людских пред нами обнаживший.
Две области - сияния и тьмы -
Исследовать равно стремимся мы.
Плод яблони со древа упадает;
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда чуть явственный намек.
1839
Ахилл
Влага Стикса закалила
Дикой силы полноту
И кипящего Ахилла
Бою древнему явила
Уязвимым лишь в пяту.
Обречен борьбе верховной,
Ты ли, долею своей
Равен с ним, боец духовный,
Сын купели новых дней?
Омовен ее водою,
Знай, страданью над собою
Волю полную ты дал,
И одной пятой своею
Невредим ты, если ею
На живую веру стал!
<1841>
* * *
Когда, дитя и страсти, и сомненья,
Поэт взглянул глубоко на тебя,
Решилась ты делить его волненья,
В нем таинство печали полюбя.
Ты, смелая и кроткая, со мною
В мой дикий ад сошла рука с рукою:
Рай зрела в нем чудесная любовь.
О, сколько раз к тебе, святой и нежной,
Я приникал главой моей мятежной,
С тобой себе и небу веря вновь.
1844
Молитва
Царь небес! Успокой
Дух болезненный мой!
Заблуждений земли
Мне забвенье пошли
И на строгий твой рай
Силы сердцу подай.
1840-е гг.
Николай Михайлович Языков (1803 - 1846)
Николай Михайлович Языков родился 4 марта 1803 г. в Симбирске, в богатой дворянской семье. В возрасте 11 лет его отдали петербургский в горный кадетский корпус, где уже учились два его старших брата. Николай не чувствовал влечения к точным наукам и в 1821 г. бросил учение, не кончив курса. Однако за годы учебы он обратил на себя внимание проблесками таланта в области словесности. В 1819 г. первое его стихотворение было опубликовано.
Выйдя из корпуса, Языков полтора года провел в деревне, затем некоторое время жил в Петербурге, а в 1822 г. для продолжения образования уехал в Дерпт. В Дерптском университете он изучал немецкий язык, древнюю и западную литературу. У него появилось много знакомых среди студентов, его поэтический талант нашел поклонников, имя сделалось известным.
В 1823 г. прибывший в Дерпт Жуковский принял его "с разверстыми объятьями в обоих смыслах". Поэзию Языкова высоко оценил и Пушкин. Еще не будучи знаком с Языковым лично, он писал:
Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует:
Они жрецы единых муз;
Единый пламень их волнует;
Друг другу чужды по судьбе,
Они родня по вдохновенью.
Клянусь Овидиевой тенью:
Языков, близок я тебе…
Беспечная и неумеренная жизнь, которую Языков вел в Дерпте, не прошла для него бесследно. В конце 1826 г. у него появились первые признаки неизлечимой болезни спинного мозга. Не кончив курса, Языков уехал в Москву, где стал готовиться к экзаменам в Московском университете. Тогда наконец состоялось его личное знакомство с Пушкиным и другими поэтами: Вяземским, Денисом Давыдовым. Экзаменов Языков так и не сдал и, тяготясь положением "бездипломного студента", начал хлопотать о поступлении на службу. Он поступил в межевую канцелярию, но вскоре, в 1833 г., уволился от службы.
Болезнь его усиливалась, физические страдания, как это часто бывает, привели к переосмыслению жизни. Уже в 1830 г. поэт совершил паломничество в Троице-Сергиеву лавру. Несколько позже он сблизился со славянофилами. Родственные узы связали Языкова с А.С. Хомяковым, который женился на его сестре. Взгляды поэта со временем переменились настолько, что многие из прежних друзей прекратили общение с ним.
После отставки и до 1837 г. Языков жил в своем имении. Здоровье его не улучшалось. Он страдал одышкой, ходил с трудом, согнувшись. В 1838 г. уехал за границу для лечения; жил в Мариенбаде, Ганау, Голштейне, Ницце, Риме. В Риме подружился с Н.В. Гоголем.
В августе 1843 г. Языков вернулся в Москву. Последние три года жизни прошли в непрерывных страданиях, однако поэт сохранял спокойствие духа, регулярно читал Священное Писание, находя в нем поддержку.
В середине декабря 1846 г. Языков простудился, и к болезни присоединилась горячка.
Чувствуя приближение конца, он сам заказал себе похоронный обряд, перед смертью исповедался и причастился. Языков умер 26 декабря 1846 г. и похоронен в Москве на кладбище Данилова монастыря. "Смертью Языкова - писал Вяземский, - русская поэзия понесла чувствительный и незабвенный урон. В нем угасла последняя звезда Пушкинского созвездия, с ним навсегда умолкли последние отголоски Пушкинской лиры!"
Молитва
Молю святое Провиденье:
Оставь мне тягостные дни,
Но дай железное терпенье,
Но сердце мне окамени.
Пусть, неизменен, жизни новой
Приду к таинственным вратам,
Как Волги вал белоголовый
Доходит целый к берегам
1825
Хор,петый в московском благородном собрании по случаю прекращения холеры в Москве
Велик Господь! Земля и неба своды
Свершители судеб Его святых!
Благословен, когда казнит народы,
Благословен, когда спасает их.
Пославший нам годину искушенья
Не до конца рабов Своих карал;
Нам воссиял желанный день спасенья,
День милости Господней воссиял.
Велик Господь! К Нему сердца и руки!
Ему хвалу гласи, тимпана звон!
Ему хвалу играйте песен звуки!
Велик Господь и свят Его закон!
Молитва
Моей лампады одинокой
Не потушай, светило дня!
Пускай продлится сон глубокий
И ночь глухая вкруг меня! -
Моей молитвенной лампады
При догорающем огне,
Позволь еще забыться мне,
Позволь еще вкусить отрады,
Молиться Богу за нее,
Его прелестное созданье,
Мое любимое мечтанье
И украшение мое!
Для жизни мирной и надежной
Он даст ей счастье на земле:
И в сердце пламень безмятежный,
И ясность мысли на челе!
И даст ей верного супруга,
Младого, чистого душой,
И с ним семейственный покой
И в нем приветливого друга;
И даст почтительных детей,
Здоровых, умных и красивых,
И дочерей благочестивых,
И веледушных сыновей!
Но ты взошло! Сияньем чистым
Ты озарило небеса,
И блещет пурпуром златистым
Их величавая краса;
И воды пышно заструились,
Играя отблеском небес,
И свежих звуков полон лес;
Поля и холмы пробудились!
О, будь вся жизнь ее светла
Как этот свод лазури ясной,
Высокий, тихий и прекрасный,
Живая Господу хвала!
К сестре Е.М.
(В альбом)
Дороже перлов многоценных
Благочестивая жена!
Чувств непорочных, дум смиренных
И всякой тихости полна,
Она достойно мужа любит,
Живет одною с ним душой,
Она труды его голубит,
Она хранит его покой,
И счастье мужа - ей награда
И похвала, - и любо ей,
Что, меж старейшинами града,
Он знатен мудростью речей,
И что богат он чистой славой,
И силен в общине своей;
Она воспитывает здраво
И бережет своих детей,
Она их мирно поучает
Благим и праведным делам,
Святую книгу им читает,
Сама их водит в Божий храм:
Она блюдет порядок дома,
Ей мил ее семейный круг,
Мирская праздность незнакома
И чужд бессмысленный досуг.
Не соблазнят ее желаний
Ни шум блистательных пиров,
Ни вихрь полуночных скаканий
И сладки речи плясунов,
Ни говор пусто-величавый
Бездумных, чопорных бесед,
Ни прелесть роскоши лукавой,
Ни прелесть всяческих сует.
И дом ее боголюбивый
Цветет добром и тишиной,
И дни ее мелькают живо
Прекрасной, светлой чередой;
И никогда их не смущает
Обуревание страстей:
Господь ее благословляет
И люди радуются ей.
К не нашим
О, вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И обнемечить Русь! - Внемлите
Простосердечный мой возглас!
Кто б ни был ты, одноплеменник
И брат мой: жалкий ли старик,
Ее торжественный изменник,
Ее надменный клеветник;
Иль ты, сладкоречивый книжник,
Оракул юношей-невежд,
Ты, легкомысленный сподвижник
Беспутных мыслей и надежд;
И ты, невинный и любезный
Поклонник темных книг и слов,
Восприниматель достослезный
Чужих суждений и грехов.
Вы, люд заносчивый и дерзкий,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой
Все вы - не русский вы народ.
Не любо вам святое дело
И слава нашей старины,
В вас не живет, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью к родине, не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живет
Любовь не к истине, не к благу!
Народный глас - он Божий глас,
Не он рождает в вас отвагу,
Он чужд, он странен, дик для вас
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат,
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят:
Их презирает гордость ваша,
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша -
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам ее преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык,
Крепка, надежна Русь святая
И Русский Бог еще велик!
Алексей Васильевич Кольцов (1809 - 1842)
Алексей Васильевич Кольцов родился 3 октября 1809 г. в г. Воронеже. Он происходил из довольно зажиточной мещанской семьи: его отец был прасолом, - т. е. занимался торговлей скотом.
Учиться грамоте Кольцов начал 9-ти лет и быстро пристрастился к чтению. Вскоре он поступил в 1-й класс уездного училища. Учение его было недолгим. По выходе из училища он начал помогать отцу в разъездах по степи.
Скучно и нерадостно
Я провел век юности:
В суетных занятиях
Не видал я красных дней… - вспоминал он впоследствии. Но соприкосновение с природой благотворно воздействовало на его поэтическую душу. В возрасте 16 лет он впервые познакомился со стихами, и с тех пор стал покупать и читать только стихи, а затем и сам начал пробовать выражать свои чувства и мысли в стихотворной форме.
Развитию поэтического мироощущения способствовала несчастная первая любовь. Кольцов полюбил крепостную девушку Дуняшу, но его отец был против этого брака и продал девушку. Под воздействием пережитого потрясения дар Кольцова окреп, - он сам воспринимал его как вознаграждение за тяжкое горе своей жизни.
У Кольцова появились знакомые среди образованных людей Воронежа. Особенно важно было для него знакомство с известным общественным деятелем Н.В. Станкевичем, часто бывавшим в Москве и вращавшимся среди московской интеллектуальной элиты. В 1831 г. Станкевич опубликовал стихи Кольцова в "Литературной газете". Стихи были встречены одобрением, но полностью посвятить себя литературному творчеству Кольцов не мог: он по-прежнему вынужден был помогать отцу, вести его тяжбы. В том же, 1831, году ему пришлось ехать в Москву по делам отца, и там он познакомился с В.Г. Белинским, и поэтом П.А. Вяземским. "Дитя природы: скромный, простосердечный", - так отозвался о молодом поэте Вяземский. В 1836 г. Кольцов познакомился также и с Пушкиным.
Кольцов был одарен тонким умом, проницательностью природным тактом. Можно только удивляться, как он, имея лишь начальное образование, мог с достоинством держаться в кругу европейски образованных людей. Однако дома - и в семье, и в родном городе положение его было нелегким. Московские друзья пытались придумать для него какой-то выход: к примеру, предлагали заняться книжной торговлей, но поэт, понимая нереалистичность этих планов, предпочитал терпеть свою нелегкую участь. Тяжелая работа и душевные переживания привели к заболеванию чахоткой. Не видя возможности изменить свою жизнь, поэт делал то, что мог: собирал фольклор, писал свои "песни" и "думы", и - ждал конца. Он умер 29 октября 1842 г. в возрасте 31 года.
Кольцов - подлинный поэт-самородок. Его пример лишний раз доказывает, что истинная культура состоит не в многознании, а в восприимчивой развитости души. Его поэзия проникнута грустью, но не безысходностью. Его настроение определяет религиозность, "свет которой, струится в каждой строке "дум". - как сказал впоследствии критик А. Волынский: "Религиозность была в натуре Кольцова, была естественным свойством его характера, его всегда глубоких чувств, его непреходящей тоски по небесной родине".
Великая тайна
(Дума)
Тучи носят воду,
Вода поит землю,
Земля плод приносит;
Бездна звезд на небе,
Бездна жизни в мире;
То мрачна, то светла
Чудная природа…
Стареясь в сомненьях
О великих тайнах,
Идут невозвратно
Веки за веками;
У каждого века
Вечность вопрошает:
"Чем кончилось дело?"
- Вопроси другова, -
- Каждый отвечает.
Смелый ум, с мольбою,
Мчится к Провиденью.
Ты поведай мыслям
Тайну сих созданий:
Шлют ответ, вновь тайный,
Чудеса природы
Тишиной да бурей
Мысли изумляя…
Что же совершится
В будущем с природой?..
О, гори, лампада,
Ярче пред Распятьем!
Тяжелы мне думы,
Сладостна молитва!
1833
Божий мир
(Дума)
Отец света - вечность;
Сын вечности - сила;
Дух силы - есть жизнь;
Мир жизнью кипит.
Везде Триединый,
Воззвавший все к жизни!
Нет века Ему!
Нет места Ему!
С величества трона,
С престола чудес
Божий образ - солнце
К нам с небес глядит,
И днем поверяет
Всемирную жизнь.
В другом месте неба
Оно отразилось, -
И месяцем землю
Всю ночь сторожит.
Тьма, на лоне ночи
И живой прохлады,
Все стихии мира
Сном благословляет.
В царстве Божьей воли,
В переливах жизни,
Нет бессильной смерти,
Нет бездушной жизни!
1836. Воронеж
Молитва
(Дума)
Спаситель, Спаситель!
Чиста моя вера,
Как пламя молитвы!
Но, Боже, и вере
Могила темна!
Что слух мой заменит?
Потухшие очи?
Глубокое чувство
Остывшего сердца?
Чтo будет жизнь духа
Без этого сердца?
На крест, на могилу,
На небо, на землю,
На точку начала
И цели творений
Творец Всемогущий
Накинул завесу,
Налoжил печать:
Печать та навеки,
Ее не расторгнут
Миры, разрушаясь,
Огонь не растопит,
Не смоет вода!..
Прости мне, Спаситель!
Слезу моей грешной
Вечерней молитвы:
Во тьме она светит
Любовью к Тебе
1836 г. Степь гр. Орловой
Вопрос
(Дума)
Как ты можешь
Кликнуть Солнцу:
Слушай, солнце!
Стань, ни с места!
Чтоб ты в небе
Не ходило,
Чтоб на землю
Не светило!
Стань на берег,
Глянь на море:
Что ты можешь
Сделать морю,
Чтоб вода в нем
Охладела,
Чтобы камнем
Затвердела?
Какой силой
Богатырской
Шар вселенной
Остановишь,
Чтоб не шел он,
Не кружился?
Как же быть мне
В этом мире,
При движенье, -
Без желанья?
Что ж мне делать
С буйной волей,
С грешной мыслью,
С пылкой страстью?
В эту глыбу
Земляную
Сила неба
Жизнь вложила,
И живет в ней,
Как царица!
С колыбели
До могилы
Дух с землею
Ведут брани:
Земь не хочет
Быть рабою, -
И нет мочи
Скинуть бремя;
Духу ж неба
Невозможно
С этой глыбой
Породниться
Много ль время
Пролетело?
Много ль время
Есть вперeди!
Когда будет
Конец брани?
За кем поле?
Бог их знает!
В этой сказке
Цель сокрыта,
В моем толке
Смыслу нету,
Чтоб провидеть
Дела Божьи.
За могилой
Речь безмолвна;
Вечной тенью
Даль одета…
Буду ль жить я
В бездне моря?
Буду ль жить я
В дальнем небе?
Буду ль помнить:
Где был прежде?
Что я думал
Человеком?
Иль за гробом
Все забуду,
Смысл и память
Потеряю?..
Что ж со мною
Тогда будет,
Творец мира,
Царь природы?
20 сентября 1837 г.
* * *
Перед образом Спасителя.
Пред Тобою, мой Бог,
Я свечу погасил,
Премудрую книгу
Пред Тобою закрыл.
Твой небесный огонь
Негасимый горит;
Бесконечный Твой мир
Пред очами раскрыт;
Я с любовью к Тебе
Погружаюся в нем;
Со слезами стою
Перед светлым лицом.
И напрасно весь мир
На Тебя восставал,
И напрасно на смерть
Он Тебя осуждал:
На кресте, под венцом,
И спокоен, и тих,
До конца Ты молил
За злодеев Своих.
20 февр. 1839
Поэт
(Дума)
В душе человека
Возникают мысли,
Как в дали туманной
Небесные звезды…
Мир есть тайна Бога,
Бог есть тайна жизни:
Целая природа -
В душе человека.
Проникнуты чувством,
Согреты любовью,
Из нее все силы
В образах выходят…
Властелин-художник
Создает картину -
Великую драму,
Историю царства.
В них дух вечной жизни,
Сам себя сознавши,
В видах бесконечных
Себя проявляет.
И живет столетья,
Ум наш поражая,
Над бездушной смертью
Вечно торжествуя.
Дивные созданья
Мысли всемогущей!
Весь мир, перед вами,
Со мной исчезает…
7 дек. 1840. Москва
Страница
1 - 10 из 10
Начало | Пред. |
1
|
След. | Конец
| По стр.
© Все права защищены
http://www.portal-slovo.ru
