Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии.Часть 3

Литература XIX века

Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии.Часть 3

Алексей Михайлович Жемчужников (1821 - 1908)

Алексей Михайльвич Жемчужников родился 10 февраля 1821 г. в местечке Почеп Черниговской губернии, в дворянской семье. До четырнадцатилетнего возраста воспитывался дома. Алексей был старшим ребенком. Мать, Ольга Алексеевна, в девичестве Перовская, принадлежала к тому же роду, что и Алексей Константинович Толстой. Она умерла 33-х лет, оставив шестерых детей. Уже после смерти матери, в 1835 г. Алексей был принят в Первую Санкт-Петербургскую гимназию, из которой вскоре вышел, чтобы держать экзамен в императорское училище правоведения, куда поступил в том же году. "Дух училища в мое время был превосходный", - вспоминал впоследствии поэт. Наставники старались привить воспитанникам "чувство собственного достоинства, человечности и уважения к справедливости, законности и просвещению". В эти годы он начал писать стихи. Заложенные в училище добрые основания помогли Жемчужникову в последующий период, не давая с головой погрузиться в соблазны светской жизни. В 1841 г. окончил училище и поступил на службу в сенат. По службе участвовал в деятельности ревизионных комиссий. Это позволило ему ближе познакомиться с жизнью в провинции. Служба - в различных ведомствах - продолжалась до 1855 г. Перед Жемчужниковым открывалась перспектива дальнейшей карьеры, но постепенно он стал тяготиться своими служебными обязанностями, почувствовав в себе потребность "выражать свои собственные мнения, а не редактировать чужие". За годы службы он почти полностью отошел от литературной деятельности, а возобновив ее, сначала обратился к прозе. К лирической поэзии его сильно влекло, но ему казалось, что его муза "не обладает ни лиризмом, ни красотою".

Выйдя в отставку, Жемчужников уехал из Петербурга и жил сначала в Калуге, где женился на Елизавете Дьяковой, происходившей из семьи, близкой к Л.Н. Толстому; потом в Москве, затем за границей - в Германии, Швейцарии, Италии, Франции. За границей он вновь начал писать стихи. За это время, по его собственном словам, он "убедился на опыте в разумности и в высоком нравственном значении многих сторон западноевропейского быта и проникся глубоким к ним уважением и сознательным сочувствием". В 1875 г. умерла жена поэта - эта смерть была для него тяжелой утратой. В 1884 г. Жемчужников вернулся в Россию. Последние годы жизни поэт провел в деревне - живя то в своем имении в Орловской губернии, то в Рязанской губернии у родственников.

Лирический талант Жемчужникова вполне раскрылся лишь в старости. Первый отдельный сборник его стихов вышел в 1892 г. "Я представляю едва ли не единственный у нес пример поэта, дожившего до 71 года и не издавшего ни одного такого собрания", - писал он. Побудительным мотивом и к творчеству, и изданию стихов было стремление поделиться своим богатым внутренним опытом:

Напутствовать юное хочется мне поколенье;
От мрака и грязи умы и сердца уберечь.
Быть может, средь нравственной скверны, иных от паденья
Спасет задушевная речь.

Талант Жемчужникова полностью раскрылся лишь в старости - и в своих стихах он создает своеобразную "эстетику старости", показывает, что и эта пора жизни имеет свои радости.

С большим участием относился Жемчужников к молодым писателям. В 80 - 90-е гг. он сближается с Владимиром Соловьевым, с которым роднило его, в частности, и блестящее чувство юмора. Одним из тех, кому Жемчужников помог в начале литературной карьеры, был И.А. Бунин. "Пишите не как-нибудь, а хорошо, - напутствовал он молодого писателя. - Это для Вас вполне возможно, я в этом убежден". Бунин с благодарностью воспринял советы старого поэта. Позднее в статье о творчестве Жемчужникова он назвал его "рыцарем духа".

* * *
Восторгом святым пламенея,
На все, что свершается в мире,
Порой я взираю яснее,
Я мыслю свободней и шире.

Я брат на земле всем живущим
И в жизнь отошедшим иную;
И, полон мгновеньем бегущим,
Присутствие вечности чую.

Надзвездные слышны мне хоры,
И стону людскому я внемлю, -
И к небу возносятся взоры,
И падают слезы на землю.

Из "Сельских впечатлений и картинок"
Весною

На той же я сижу скамейке,
Как прошлогоднею весной;
И снова зреет надо мной
Ожившей липы листик клейкий.

Опять запели соловьи;
Опять в саду - пора цветенья;
Опять по воздуху теченье
Ароматической струи.

На все гляжу, всему внимаю
И, солнцем благостным пригрет,
Опять во всем ловлю привет
К земле вернувшемуся маю.

Вновь из соседнего леску,
Где уже ландыш есть душистый,
Однообразно, голосисто
Ко мне доносится: ку-ку!..

За цвет черемухи и вишни,
За эти песни соловья,
За все, чем вновь любуюсь я -
Благодарю Тебя, Всевышний!
1891

О правдивости

Все тайны - наголo! Все души - нараспашку!..
Так люди не были правдивы никогда.
Но можно маску снять; зачем снимать рубашку?
Пусть лицемерья нет; зачем же нет стыда?
Что ж! Просто их теснят привычные одежды?
Иль представляются им выше, наконец:
Гонитель знания - стыдливого невежды,
И робкого льстеца - отъявленный подлец?

* * *
Христу не надобны ни страстность изувера,
Ни фарисейское приличье ханжества.
Лишь добрые дела Ему угодны. Вера
Без дел - мертва.

Подумайте ж о всех тяжелой доли жертвах,
О вы, которых рок взлелеял и вознес!
Подумайте о них в тот день, когда из мертвых
Воскрес Христос!

И может оживить вас благодать Господня,
Как землю мерзлую весенний луч с небес;
И вы воскликните: "Во мне самом сегодня
Христос воскрес!"
1890

Прелюдия к прощальным песням

Дни жизни моей пронеслись быстролетной чредою.
И утро, и полдень, и вечер мои - позади.
Все ближе ночной надвигается мрак надо мною;
Напрасно просить: подожди!

Так пусть же пылает светильник души среди ночи;
Пусть в песнях прощальных я выскажу душу мою,
Пока еще сном непробудным смежающий очи
Конец не пришел бытию.

Пусть выскажу то, о чем прежде молчал я лениво;
И то, что позднее мне опытом жизни дано.
Моя не заглохла средь терний духовная нива;
В ней новое зреет зерно.

Добром помяну все, что было хорошего в жизни;
Что ум мой будило, что сердце пленяло мое;
В последнем признании выскажу бедной отчизне,
Как больно люблю я ее.

А если бы песни мои прозвучали в пустыне, -
Я все же сказал бы, им честность в заслугу вменя:
"Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне,
О жизнь, отпускаешь меня".
1891

Ранняя весна
I
Три последние года подряд я встречал весну в деревне. Казалось бы, что я, как любитель природы, должен радоваться, что мог следить шаг за шагом за постепенным ее оживлением; а между тем именно в пору ранней весны я тоскую по городу. Вторая половина марта возбуждает во мне особое духовное настроение, которое сильнее и глубже любви к природе. В это время я живо вспоминаю те давно минувшие годы, когда, мистически религиозный юноша, я жил в Петербурге и любил посещать великопостную службу.
II
Бывало, на первой или на страстной неделе, выйдешь на улицу - обычной сутолоки не замечаешь; движение народонаселения - спокойное; пьяных, которых будет так отвратительно много после, в праздник, - вовсе не видно; везде слышится монотонный, приятно раздражающий звук железных лопат, соскабливающих мокрый снег с тротуаров; на солнечной стороне каплет с крыш; легко дышится мягким воздухом; и говоришь себе: постом великим пахнет;
И благовест над городом звучит;
Не радостный, обыкновенно в праздник
Сзывающий во все колокола;
Но медленным и тихим перезвоном,
Задумчиво и грустно с высоты
Он падает, слезам подобен крупным.
"Во храм иди!" - так плачет этот звон. -
"Сегодня там в молитвах поминают
Жестокие мучения и казнь
Учителя любви и милосердья".
И я иду, глубоких полон дум,
Страстям Христа с молитвой поклониться.
III
Я понимал, что значит для людей
Смерть на кресте Учителя благого:
То - мировой судьбы переворот!
Явленье в жизнь и чувств, и мыслей новых;
Между людьми падение преград;
Вознесено, что было в доле низкой,
Низвергнуто, что было высоко;
Исканье благ нетленных, жажда правды,
И торжество духовной красоты,
И сладость слез, неведомая прежде...
IV
О сладкие молитвенные слезы!
Я их знавал. Мне памятны оне.
Уж никогда я после так не плакал,
Как в юности восторженной моей.
На утренней заре духовной жизни
Я возлюбил учение Христа
И мыслию, и сердцем умиленным.
В те грубые бесправья времена
Один Христос смягчал людское сердце.
Он юного меня учил любить
Трудящихся и всех обремененных...
Чем был бы я на старости - как знать! -
Когда б в те дни евангельского слова
Не снизошла мне в сердце благодать:
V
От юности сперва борола много
Меня страстей безумная тревога.
Потом ко мне, мечтательности враг,
Пришло чредой законной размышленье;
И, засорен отбросами сомненья,
Источник слез молитвенных иссяк.
Но, увлечен забвеньем ли преступным,
В холодное ль раздумье погружен, -
Лишь раннею весной заслышу звон,
Что падает, слезам подобен крупным,
Задумчиво и грустно с высоты, -
О молодость! в душе всплываешь ты;
И хочется тогда мне возвратиться
К утраченным раскаянья слезам;
И я иду в забытый мною храм
Страстям Христа с молитвой поклониться.
VI
Опять под сводами церковными стою;
И сердце смягчено; и духа прибывает;
И совесть я блюду свободную мою
Пред Тем, Кто лишь хулы на Духа не прощает.
Стою среди толпы, склоняющейся в прах;
И чувствую: душа участьем к ней согрета,
Источник истины, любви, добра и света,
Один лишь Бог Христа - помощник ей в скорбях.
В надежде, что придут ей свыше утешенья,
Она лишь просит сил в страданьях и в борьбе;
И, с нею заодно, я полон умиленья
При пенье: "Господи! воззвах к Тебе"...
VII
Выносится в толпу святая плащаница.
Все расступаются, склоняясь перед ней.
Я слышу тихий плач. Заплаканные лица
Мне видны сквозь огни бесчисленных свечей.
Свершилось! Кончены предсмертные страданья.
Умерший на кресте положен в гроб Христос.
И в песне клироса мне слышится рыданье,
И я роняю сам скупые капли слез...
VIII
Благодарю мое задумчивое детство,
И юность пылкую мою благодарю;
Я не растратил их духовного наследства,
Я прежним пламенем порой еще горю.
Но я - отжившего потомок поколенья...
О, прежде чем придут последние мгновенья, -
Тот дух евангельский пусть овладеет мной,
Что веял благостно мне раннею весной!
И мой к могиле путь, среди житейских терний,
Тогда бы озарил свет тихий, свет вечерний.
1891

Осенью в деревне

О, тот воистину блажен,
Кто этой осенью прелестной
Не замкнут улицею тесной,
не заслонен громадой стен!

Блажен, кто в эти дни не слышит
Докучных шумов городских;
Здесь Божий мир теперь так тих;
Здесь воздух листья чуть колышет.

Замолкли речи о труде;
Поля свободны; всход озимый,
Кустяся, льнет к земле родимой;
Дыханье замерло везде.

Лишь паутин клубки летают,
Блестящи, белы и легки;
То в даль куда-то паучки
Воздухоплаванье свершают.

Чуть шелестя в вершинах, лес,
Весь в облаченье золотистом,
Как бы стремится к высям чистым
Над ним синеющих небес.

О, как средь светлого раздолья
Душа блаженствует моя!..
Теперь не то гуляю я,
Не то хожу на богомолье.
1891

Афанасий Афанасьевич Фет (1820 - 1892)

Афанасий Афанасьевич Фет родился 23 ноября 1820 в деревне Новоселки Мценского уезда. Его отец, Афанасий Неофитович Шеншин, принадлежал к старинному дворянскому роду и был богатым помещиком. Мать, Шарлотта (в православном крещении Елизавета Петровна) Фёт, немка по национальности, ушла к А.Н. Шеншину от первого мужа, оставив дочь. Расторжение первого брака и заключение нового заняли определенное время, и Афанасий, первый ребенок, родился до того, как родители обвенчались. Этот факт сыграл трагическую роль в его жизни. До 14 лет мальчик носил фамилию Шеншин, сознавал себя старшим сыном и наследником всех дворянских привилегий, но потом внезапно обнаружилось, что он не имеет права называться законным сыном своего отца. Ему пришлось взять фамилию матери, и главной его задачей на протяжении большей части жизни стало возвращение дворянства и отцовской фамилии. То имя, под которым он стяжал всероссийскую поэтическую славу, Афанасий Афанасьевич ненавидел: "Если спросите, как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им - Фет". И враги, и друзья равно недоумевали по этому поводу, но Фет шел к своей цели с невероятным упорством, нередко "становясь на горло собственной песне".

Чтобы выслужить дворянство, он в 1845 г. поступил на военную службу- унтер-офицером в кирасирский полк. Прослужив 13 лет, вышел в отставку ротмистром, на тот момент так и не достигнув дворянских прав, потому что по мере его продвижения по службе чиновный ценз повышался. Годы службы были временем расцвета его лирики. Первый сборник стихов Фета вышел в 1850 г. и был встречен похвалами.

Выйдя в отставку, Фет женился на сестре своего друга, М.П. Боткиной. Сначала жил в Москве и родовом имении Новоселки, затем купил хутор Степановку под Мценском и в течение 17 лет большую часть годы проводил там, лишь зимой ненадолго приезжая в Москву. Он серьезно занялся сельским хозяйством, 10 лет служил мировым судьей. В эти годы стихов он почти не писал.

Дворянская фамилия поэта была утверждена только в 1873 г. "Как Фет, вы имели имя, как Шеншин, Вы имеете только фамилию" - писал ему Тургенев. В дальнейшем, оставшись Фетом в литературе, в личной переписке Афанасий Афанасьевич подписывался исключительно Шеншиным.

В 1877 г. он бросил Степановку, купил другое имение - Воробьевку в Курской губернии и, поручив ее заботам управляющего, вернулся к литературе. Итогом его поздних лет стали четыре сборника "Вечерние огни", выходившие с 1883 по 1891 г.

Современников поражало внешнее несовпадение реальной и поэтической биографии Фета. Его утонченный и сентиментальный лирический герой не вязался с обликом бравого офицера и практичного хозяина. Между тем, лирическая исповедь поэта была абсолютно искренней, - но свои сокровенные чувства он высказывал исключительно в стихах, и душа его была изломана.

Только спустя годы после смерти Фета удалось восстановить трагическую историю его первой и главной любви. Предметом ее была Мария Лазич - девушка из небогатой дворянской семьи, фактически бесприданница. В выборе между личным счастьем и карьерой Фет предпочел второе, и влюбленные расстались. Вскоре Мария трагически погибла при невыясненных до конца обстоятельствах: она уронила на платье зажженную спичку, платье загорелось и спасти девушку не удалось. Возможно, это было самоубийство. Фет никогда не произносил ее имени, но память о ней мучила его долгие годы, найдя наиболее полное отражение в "Вечерних огнях".

Смерть самого Фета тоже была трагична. 21 ноября 1891 г. он попытался вскрыть себе жилы, но его успели удержать. От потрясения с ним сделался сердечный приступ, и он умер - все-таки своей смертью.

Ответить на вопрос, был ли Фет религиозным человеком, довольно сложно. "Ты верил в доброе и в Бога", - сказал в стихотворении, посвященном его памяти, близкий ему поэт К.Р., сам человек глубоко верующий. Тем не менее Фет нередко шокировал своих знакомых атеистическими высказываниями. Но все же, по-видимому, это был не атеизм, а ропот на Бога, попытка на Него возложить вину за свою искалеченную судьбу. Однако в минуты душевного примирения поэт ощущал природу как храм, тонко чувствовал связь веры с любовью к близким. Эти, хотя и нечастые, проблески искреннего религиозного чувства нашли достойное воплощение в его творчестве.

* * *
Владычица Сиона, пред Тобою
Во мгле моя лампада зажжена.
Все спит кругом, - душа моя полна
Молитвою и сладкой тишиною.

Ты мне близка… Покорною душою
Молюсь за ту, кем жизнь моя ясна.
Дай ей цвести, будь счастлива она -
С другим ли избранным, одна, или со мною.

О нет! Прости влиянию недуга!
Ты знаешь нас: нам суждено друг друга
Взаимными молитвами спасать.

Так дай же сил, простри святые руки,
Чтоб ярче мог в полночный час разлуки
Я пред Тобой лампаду возжигать!
<1842>

Ave Maria

Ave Maria - лампада тиха,
В сердце готовы четыре стиха:

Чистая Дева, Скорбящего Мать,
Душу проникла Твоя благодать.
Неба Царица, не в блеске лучей,
В тихом предстань сновидении ей!

Ave Maria - лампада тиха,
Я прошептал все четыре стиха.
<1842>

* * *
Тихо ночью на степи;
Небо ей сказало: спи!
И курганы спят;
Звезды ж крупные в лучах
Говорят на небесах:
Вечный - свят, свят, свят!

В небе чутко и светло.
Неподвижное крыло
За плечом молчит, -
Нет движенья; лишь порой
Бриллиантовой слезой
Ангел пролетит.
<1847>

* * *
Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал, и жажду многих дней,
Внимая голосу пустыни.

Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира вынес величавый.
"Вот здесь, у ног твоих, все царства, - он сказал, -
С их обаянием и славой.

Признай лишь явное, пади к моим ногам,
Сдержи на миг порыв духовный -
И эту всю красу, всю власть Тебе отдам
И покорюсь в борьбе неровной".

Но Он ответствовал: "Писанию внемли:
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!"
И сатана исчез - и ангелы пришли
В пустыне ждать Его велений.
1874

* * *
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем.

И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы,
Все пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я - добыча суеты,
Игралище ее непостоянства, -
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.
1879

1 марта 1881 года

День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.

Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.

Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.

Она сияет правдой новой, -
Благословив ее зарю,
Он крест Свой и венец терновый
Земному передал царю.

Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства
Святыней вековечной нам.

* * *
Молятся звезды, мерцают и рдеют,
Молится месяц, плывя по лазури,
Легкие тучки, свиваясь, не смеют
С тесной земли к нам притягивать бури.

Видны им наши томленья и горе,
Видны страстей неподсильные битвы,
Слезы в алмазном трепещут их взоре,
Все же безмолвно горят их молитвы.

* * *
Дух всюду сущий и единый
Державин

Я потрясен, когда кругом
Гудят леса, грохочет гром,
И в блеск огней гляжу я снизу,
Когда, испугом обуян,
На скалы мечет океан
Твою серебряную ризу.
Но, просветленный и немой,
Овеян властью неземной,
Стою не в этот миг тяжелый,
А в час, когда, как бы во сне,
Твой светлый ангел шепчет мне
Неизреченные глаголы.
Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю
В томленьях крайнего усилья
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья.
29 августа 1885

О проекте Авторы Карта портала Ссылки Контакты

Веб-студия Православные.Ру