Мотивы песенной поэзии И.Талькова

Песенное  творчество  Игоря Владимировича Талькова (1956 – 1991)  приобрело  широкую  общероссийскую  известность  в  конце 1980-х  гг. и явило новую фазу развития трагедийно-сатирического направления в бардовской поэзии на современном этапе.  Ранняя  гибель  поэта  предопределила  то,  что  его  творческое  дарование  осталось  не  до  конца  реализованным.  Постепенно наступает пора  объективного  исследования  поэтических  текстов  Талькова  в  их  эстетическом единстве  и  смысловой  многомерности – исследования,  свободного  от  той  злободневно-политической  пристрастности,  с  которой  нередко  эти  песни  воспринимались  в  пору  их  создания  и  исполнения.  Встает  необходимость  уяснения  места  произведений  Талькова  в  контексте  как  авторской  песни  второй  половины  ХХ в.,  так  и  традиций  русской  поэзии  ХIХ-ХХ  столетий.  В  своих  стихах  Тальков  предстает  и  как  остро  социальный  поэт-философ  и  сатирик,  и  вместе  с  тем  как  художник  элегического  склада,  тонкий  аналитик  внутреннего  мира  личности.


                                      "Социальные"  песни


Размышляя  о  ключевых  мотивах  своей  поэзии,  Тальков  подчеркивал:  "Не  только  лирика  и  даже  не  столько  лирика,  но  песни  политические,  социальные – квинтэссенция  моего  творчества,  крик  и  боль  моей  души".   Исполнение  песен,  проникнутых  мучительным  ощущением  крушения  миражей  уходящей  в  прошлое  советской  эпохи,  было  связано,  по  мысли их  автора,  с  определенным  жанрово-родовым  синтезом,  так  как  "выступления  на  сцене перерастали  порой  в  митинги,  полемики,  а  иногда  даже  в  лекции". 

Одной  из  наиболее  известных  гражданских  песен  Талькова  стала  песня  "Россия" (1989).  Текст  построен  в  форме  прямого  обращения  поэта  к  родной  стране,  чей  облик  в  прошлом  и  настоящем  проступает  при  чтении  "старой  тетради  расстрелянного  генерала".  Публицистичность  соединена  здесь  с  обнаженностью  страждущего  чувства  лирического  "я",  ассоциирующего  себя  с  "обманутым  поколением"  своих  современников – в  финале  песни  эти  слова  не  поются,  а  медленно  проговариваются,  что  служит  их  особому  смысловому  выделению.  Центральной  в  стихотворении  становится  мифологема  "золотого  века"  дореволюционной  России ("век  золотой  Екатерины",  "златоглавая  Москва",  колокольный  звон  в  звуковом  оформлении  песни),  претерпевшей  распятие  в  революционное лихолетье.  Третья  строфа,  рисующая  апокалипсическую  картину  гибели  России ("разверзлись  с  треском  небеса"),  исполнялась бардом  особенно  эмоционально,  а  контраст  прошлого  и  настоящего  проявился  в  резкой  смене  цветовой  гаммы ("золотые  купола",  "черный  глаз",  "красный  царь").  В  переживаниях  лирического  героя  отчетливо  выразилось  умонастроение  мыслящей  части  общества,  чающей "забитой  правды  возрожденья"  и  вглядывающейся  в  национальное  прошлое  в  поисках  отринутых  духовных  основ  бытия.

Во  многих  стихах-песнях  Талькова  звучит  резко  сатирическая  оценка  как  советских  десятилетий,  так  и  "перестроечной"  современности ("Дядя",  "Враг  народа",  "Господа  демократы",  "Господин  президент"  и  др.).

В  аллегорическом  стихотворении "Дядя" (1989)  лирический  монолог  героя   перерастает  в  исповедь  целого  поколения,  болезненно  переходящего  от  советского  "комендантского  часа"  ко  времени   отрезвляющего  прозрения  лживости  "перестроечной"  утопии:  "Но  стало  ясно:  нет  таких  затрат, // Чтоб  залатать  химеру".  А  во  "Враге  народа" (1988)  едкий  собирательный  образ  советского  вождя  дополняется  проницательной  психологической  характеристикой  впавших в зависимость от тоталитаризма сограждан  как  "толпы  вконец  затюканных  людей".  С  этой  точки  зрения  гражданская  поэзия  Талькова  родственна  поздней   лирике  В.Высоцкого ("Я  никогда  не  верил  в  миражи", 1979-1980;  "А  мы  живем  в  мертвящей  пустоте…", 1978-1980;  "История  болезни", 1976;  "Купола", 1975  и  др.),  где  заметное  место  занимала  трагическая  рефлексия  о  пути,  пройденным  как  лирическим  героем,  так  и  его  поколением  в  "застойные"  годы  брежневского  анабиоза.

У  Талькова  происходит  смысловое  развитие  данных  мотивов  стихотворений  Высоцкого  в  иной  исторической  ситуации,  когда  в  общественном  сознании  наметилась    тенденция  к  восстановлению  правды  о  пройденном  пути.  Двух  поэтов-бардов  объединяет  напряженное  стремление  нащупать  духовные  координаты  исторической  судьбы  народа,  возможности  исцеления  его  "души,  сбитой  утратами  да  тратами" ("Купола" Высоцкого, "Россия" Талькова  и  др.).

В  лирике  Талькова  постижение  современности  влечет  за  собой  переоценку  исторического  опыта  и  предшествующих  столетий.  Так,  в  стихотворении  "Господа-демократы" (1989)  последствия  насильственного  революционного  передела  осмысляются  в  системе  исторических  параллелей. Речь  в  заостренной  публицистической  форме  идет  и  о  Французской  революции ("Париж  по  сей  день  отмывает  позор"), и  о  революционно-демократической  интеллигенции  ХIХ в. ("пусть  ответят  за  все  Чернышевский  и  Герцен").  При  этом  здесь  образуется  сложный  сплав антиутопических  и  утопических  тенденций  поэтической  мысли. Развенчание  советских  идеологем  оказывается  неотделимым  от  конструирования  новой  утопии  о  Великой  Руси,  праведном  народе,  невинно  пострадавшем  от  темных  сил, – утопии,  произрастающей  из  внутренней  потребности  превозмочь  ощущение  вакуума,  оторванности  от  корней  и  исторических  перспектив:

                                 Пусть  ответят  и  те,  что  пришли  вслед  за  вами
                                 Вышибать  из  народа  и  радость  и  грусть,
                                        И  свободных  славян  обратили  рабами,
                                        И  в  тюрьму  превратили  Великую  Русь!
                                                                                                                         

Примечателен  стиль  стихотворения,  характерный  в  целом  для  поэзии  Талькова:  в  обращении  к  "персонажам"  обличительно-патетические  интонации  парадоксально  уживаются  со  сниженно-разговорной  лексикой,  что  создает  эффект  повышенно  эмоциональной  речи,  способствует  оттачиванию  афористичной  авторской  мысли:

                                 Господа-демократы  минувшего  века,
                                        И  чего  вы  бесились,  престолу  грозя,
                                        Ведь  природа – не  дура,  и  Бог – не  калека,
                                        Ну  а  вы  его  в  шею – ну  так  же  нельзя! 
                                                                                                                         

В  ярком  памфлете  "Господин  президент" (1991),  связанном  с  политическими  реалиями  августа  1991 г.,  подобный  художественный  эффект  достигается  благодаря  синтезированной  повествовательной  форме:  гневно-патетическая  апелляция  к  власти  прерывается  в  середине  стихотворения  откровенным  диалогом с  другом  о  современной  России.

Сатирические  мотивы  социальных  песен  Талькова  нередко  сопряжены  с  гротескной  образностью,  усиливающей  их  трагедийное  звучание.  Как  в  стихах,  так  и  в  дневниковых  записях,  поэт  не  раз  выдвигал  онтологическую,  религиозную  трактовку  судьбы  России,  ставшей,  по  его  убеждению,  в  ХХ веке  ареной  дьявольской  игры  сил  вселенского  зла. 

В  целом  ряде  песен ("Товарищ Ленин, а как у вас дела в аду?",  "Бал Сатаны",  "Родина  моя" и др.)  инфернальные  ассоциации,  способствуя  многомерности  сатирического  обобщения,  создают  аксиологическую  перспективу  исторического  пути  нации.  На  взаимопроникновении  реального  и  фантастического  построено стихотворение "Бал  Сатаны" (1990),  где  обозначенный  в  заглавии  центральный  образ  становится  метафорой  советских  десятилетий.  В  этом  образе  просматривается  косвенная  соотнесенность  с  контекстом  известного  булгаковского  романа,  тем  более  что  в  одной  из  дневниковых  записей  поэта содержатся  весьма  заинтересованные  суждения  о  "Мастере  и  Маргарите",  о  тех  "неземных  силах",  о  том  "другом  измерении"  бытия,  которые  стали  здесь  предметом  художественного  исследования. В  стихотворении  Талькова  сатирическая  заостренность  мысли  сопряжена  с  образом  ада-мавзолея,  с  гротескным  смещением  реальных  пропорций в картине мира,  где  возникает   образ  "невиновной  стороны, // Что  бельмом  сияла  белым // В  черном  глазе  сатаны".  Раздумья  о  потаенном,  "ином  измерении"  истории  приводят  поэта  к  художественной  интуиции  о  неминуемом  возмездии,  ожидающем  страну  за  вольный  или  невольный  союз  с  силами  зла.  В  стихотворении  же  "КПСС" (1990)  трагическая  двойственность  происходящих  в  общественной жизни  процессов ("коммуняки  покидают трон, // Сближаются  с  народом  и  каются")  предстает  в  развернутом  образе  сердца  России – Красной  площади,  в  символике  которой (звезды – купола – мавзолей)  поэт  улавливает  мистическое  отражение  гибельных  противоречий  национального  характера.

Художественные  пути  воплощения  образа  Родины  в  песенной  поэзии  Талькова  весьма  разноплановы. Если  в  таких  стихах,  как  "Маленький  город" (1986),  "Ленинград" (1982),  он  раскрывается  в  лирико-романтических  тонах,  то  центральной  в  стихотворениях  "Родина  моя" (1989),  "Родина" (1991)  оказывается  эсхатологическая  перспектива  русской  жизни,  разрываемой  своими  неизбывными  противоречиями.  В  первом  одушевленный  образ  страждущей  родной земли  созвучен,  с  одной  стороны,  с фольклорными  мотивами ("нищая  сума"),  с  другой  же – с контекстом  блоковской  лирики:

                                        Родина  моя –
                                                Нищая  сума.
                                                Родина  моя,
                                                Ты  сошла  с  ума…
                                                                               
Образ  России  выступает  в  "Родине моей"  в единстве  конкретного  и  обобщенно-символического. С  символическим  планом  сопряжены здесь инфернальные мотивы  ("Над  куполами  Люциферова  звезда  взошла"),  насыщенный  бытийным  смыслом  образ  природного  мира:  дожди,  "омывающие  крест"  Отечества, ассоциируются  со  "слезами … великих  сынов  с  небес",  благодаря  чему  судьба  страны  в  ее  крайних  проявлениях ("запиваешь" – "молишься")  видится  одновременно  и  в  земном  измерении,  и  в  соотнесенности  с  небесным,  Высшим  Промыслом.

Близким  по  содержанию  и  стилистике  является  и  стихотворение  "Родина".  В  нем  также  Россия  предстает  в  скорбном  обличии  нищей  матери,  насильственно  "обряженной  в  наряд  Арлекино".  Здесь  ярче,  по  сравнению  с  предыдущим  стихотворением,  проступает душевный  облик  самого  лирического  героя.  Если  там  он  запечатлелся  непосредственно  лишь  в  первых  строках  –   в   страдающей  позиции,  косвенно  ассоциирующейся  с муками  Христа ("Надо  ж  было  так  устать, //  Дотянув  до  возраста  Христа,  Господи…"), то  в   более  позднем  произведении  трагизм его  внутренней  жизни  вырисовывается   полнее.  Герой  с  болью  распознает  в  себе  раздвоенность  между  естественным  сыновним  патриотическим  чувством  и  гневным  неприятием  современной  "державы  дураков":  "Ты – чужая  и  своя, // Ты – моя  и  не  моя…".  Лирическое  "я"  видит  себя,  подобно  России-"нищей  суме",  странником,  "изгоем"  на  родной  земле, которая  охвачена  пожаром,  пожирающим  ее  поэтов (ср.  близкий  по  семантике  образ  пожара  в  одноименном  стихотворении  В.Высоцкого  1978 г.)

                                    Полыхает  пожаром  земля,
                                           И  поэты  сгорают,
                                           А  тебя  окружает  зима.
                                           Родина  моя…

В  пронзительных  стихах-песнях  Талькова  о  России  вызревает  масштабное  художественное  сопряжение  прошлого  и  современности. 
В  стихотворении  "Стоп! Думаю  себе…" (1989)  лирический  герой  предстает  в  качестве  неутомимого  правдоискателя,  одинокого  в  своем  поиске  истины  в  национальной  судьбе  последнего  времени  и  осознающего,  подобно  герою  "Моей  цыганской"  Высоцкого, что  "что-то  тут  не  так".  Трагифарсовые  повороты  исторического  пути – от  Сталина  до     "перестроечных"  времен – рисуются  здесь  в  резко  сатирическом  свете,  с  гротесковыми    портретами  советских  вождей.  За  официальной  лживой  видимостью  взгляд  поэта-певца  обнажает  неприглядную  сущность,  а  обилие  сниженно-разговорной  лексики  знаменует  его  прямое  обращение   к  слушательской  аудитории,  пребывающей  под  дурманом  "перестроечных"  превращений,  "метаморфоз",  как  в  одноименном  стихотворении  1991 г.:

                                      Только  вот  ведь  в  чем  беда:
                                              Перестроить  можно  рожу,
                                              Ну  а  душу – никогда.
                                                                                            
Тальков-художник  стал,  как  представляется,  ярким  выразителем  умонастроения  своего  "смутного  времени",  с  его  брожениями,  мучительными  поисками  утерянной  национальной  идеи  и  одновременно  соблазном  в  одночасье  предложить  ее  обществу,  в значительной мере подавленному  десятилетиями  лживой  пропаганды.  Пророчески  предощущая  роковую  краткость  собственного  земного  пути,  поэт  стремился  вместить  в  свои  песни  то  бытийное  содержание,  ту  духовную  "программу",  которые  по-настоящему  могли  быть  восприняты  лишь  спустя  десятилетия.  В  стихотворении "Век-Мамай" (1989)  выстраивается  грандиозная  образная  параллель  между  противостоянием  народа,  его  святых  князей ("Нам  нужно  срочно  воскрешать  Димитрия  Донского")  разрушительному  татарскому  игу – и  современными  попытками  вернуть  себе  национальную  самобытность,  обрести  правду  о  собственной  истории, вопреки лагерной "стилистике"  "века-варвара", что "Свои  настроил  из  дерьма // Казенные  параши":

                        Где  ад,  где  рай,
                             Где  ад,  где  рай,
                             Да  что  гадать?
                             Давно  пора,  пора,  пора
                             Донское  знамя  поднимать.
                                                                       
Особенно  яркой  в  свете лиро-эпического  осмысления  исторических  судеб  России  стала  баллада  "Бывший  подъесаул" (1990),  наполненная  глубокими  художественными  рефлексиями  о  трагедии  национального  раскола  в  ХХ столетии.

Основная  часть  произведения  выстраивается  как эпически неторопливое,  вдумчивое  повествование-предание  о  судьбе  и  гибели  бывшего  подъесаула,  ставшего  в  пору  гражданской  усобицы,  разрыва  вековых  семейных  связей ("проклятье  отца  и  молчание  брата")  красным  командармом.  Как  и  в  фольклоре,  активной  действующей  силой  выступает  здесь  природный  мир,  созданный  Богом  и  хранящий  в  своих  глубинах  непорушенное  единство  с  Творцом; фольклорный  колорит  проявляется  и  в  дважды  звучащем  во  время  исполнения  хоровом  припеве  из  известной  казачьей  песни  "Любо,  братцы…".  Река,  волна,  ветер,  шумящая  листва  наделены  в  песне  даром  речи,  будучи  свыше  призванными  удержать  казака  от  отступничества:

                               Ветер  сильно  подул,  вздыбил  водную  гладь.
                               Зашумела  листва,  встрепенулась  природа,
                               И  услышал  казак:  "Ты  идешь  воевать
                               За  народную  власть  со  своим  же  народом!".
                                                                                                         
Напряженный  драматизм  балладного действия  сопряжен  с  раскрытием  противоречий  во  внутреннем  мире  командарма,  читающего  по  старой  памяти  молитву  и  одновременно  сознательно  преступающего  Божье  Слово,  донесенное  природой: "Божий наказ  у  реки  не  послушал". В  шестой  строфе  "объективное" повествование  прерывается  авторским  лирическим  голосом – в   исполнении  этот  фрагмент  выделен  особо:  текст  здесь  не  поется,  а  медленно, в тишине  проговаривается  каждое  слово.  Этот  голос наполнен  раздумьями  о  "последней  черте"  встречи  человека  с Богом,  видящего  весь  его  земной   путь ("Наступает  момент,  когда  каждый  из  нас // У  последней  черты  вспоминает  о  Боге!"),  о  целой  стране, оказавшейся  у  подобной  "черты".   Для  командарма  предел  осознания  своего  греха  оказывается  роковым:  утратив,  подобно  многим  своим  соотечественникам,  опыт  покаяния,  он  обрекает  себя  на  гибельное  отчаяние:

                        Вспомнил и командарм о проклятье отца
                        И как Божий наказ у реки не послушал,
                        Когда щелкнул затвор… и девять граммов свинца
                        Отпустили на суд его грешную душу.
 
Примечательно,  что  композиционное  единство  баллады  достигается благодаря символическому  лейтмотиву  памяти  природы,  противопоставленной  духовному  беспамятству  нации,  забывшей  о  Боге  на  "плацдармах"  гражданской  войны  и  революции.  Тихий  Дон,  воплощающий  мудрую  преемственность,  непрерывность  бытия,  хранит  память  и  о  "грешной  душе"  героя,  и  о  его  роковом  самоотречении:

                              А  затон  все  хранит  в  глубине  ордена,
                                    И  вросли  в  берега  золотые  погоны
                                    На  года,  на  века,  на  все  времена
                                    Непорушенной памятью Тихого Дона.
 
Жанр  баллады  актуализируется  у  Талькова  и  в  связи  с  художественным  осмыслением  реалий  современной  российской  действительности.  В  "Балладе  об  афганце" (1991)  внутренняя  "драматургия"  рождается  в  нелегком,  выписанном  с  бытовыми  подробностями  диалоге  поэта  с  "молодым  ветераном"  Афганистана,  приоткрывающем  "смертельно  израненную  душу"  последнего,  глубинный,  едва  ли  преодолимый  комплекс  обиды  на  окружающую  действительность. Результатом  значимой  "встречи"  песен  поэта  и  горькой  исповеди  его  собеседника  становится  проникновенное  вчувствование  барда  в  смысл  рассказанного,  обогащение  его  личностного  опыта:

            Я  попел  ему  песни,  а  он  мне  без  всякого  лака
            Рассказал  лучше  книг  и  кино  и  про  жизнь  и  про  смерть.
                 Так  впервые  почувствовал  я,  что  такое  атака
                 И  что  значит  столкнуться  со  смертью  и  не  умереть.
                                                                                                                                        
"Драматургичность"  ряда  стихотворений  Талькова  обусловлена  появлением  в  них  вполне  самостоятельных  по  отношению  к  авторскому  "я"  персонажей  с  яркими  речевыми  характеристиками,  остротой  связанных  с  ними  сюжетных  коллизий ("Собрание  в  жэке",  "Дед  Егор").  Оба  названных  произведения  отражают  сознание  простого  человека,  ощущающего  собственную   невостребованность  в  условиях  царящей  в  обществе  демагогии.  В  первом  монтер  Петрович  с  искрометной  иронией  разоблачает  абсурдность  всякого  рода  собраний "по  вопросам  "Перестройки"" ("Я  на  ваши  семинары  болт  с  резьбою  положил").  А  фантастический  сюжет  стихотворения-притчи  "Дед  Егор" (1981)  обнажает  разительное  противоречие  между  механистичным  существованием  рядового  "homo sovieticus"  в  ситуации  тотального  разочарования  в  господствующей  идеологии ("Демонстрации  считал  мистификацией, // А  над  лозунгами  просто  хохотал") – и  утопическим порывом  сыграть  активную  роль  в  осуществлении  социальной  гармонии:

                                   Сам  дед  Егор  в  прекрасном  был  настрое:
                                          Повеселел,  помолодел,  набрался  сил…
                                          Ну  наконец-то  он  прекрасный  мир  построил,
                                          Мечту  заветную  в  реальность  воплотил.
                                                                                                                      
В  стихах-песнях  Талькова  используются  разнообразные  средства  сатирического  изображения  современности,  доходящего  порой  до  прямой  инвективы ("Кремлевская  стена",  "Совки",  "Глобус",  "Полу-гласность" и др.). В  стихотворении  "Полу-гласность" (1988),  где  бессмысленность  системы  "позднего  социализма"  передана  в зеркале  словесного  абсурда ( "ПОЛУ-Гласность, //  ПОЛУ-так: //  ПОЛУ-ясность –  // ПОЛУ-мрак"),  обнаруживается  жанровая  и  стилевая  общность  с  хлесткой  пушкинской  эпиграммой – в  частности,  с  известной  эпиграммой  1824 г.  на  М.Воронцова ("Полу-милорд,  полу-купец…"). 

Неординарным  образцом  "ролевой"  лирики Талькова является  стихотворение  "Кремлевская  стена" (1988).  Боль  лирического  героя  за  судьбу  Отечества,  его  предельное  внутреннее  напряжение  заставляют  искать  преодоления  границ  собственного  "я",  прорыва  в  надличностное  измерение. В  горьком самозабвении  он  представляет  себя  "кремлевской  стеною",  последним  оплотом  родной  земли:

                             Сколько  б  горя  страна  не  увидела
                                   Ни  в  войну,  ни  перед  войною
                                   Из-за  крупных  и  мелких  вредителей,
                                   Если  б  я  был  кремлевской  стеною:
                                   Я  ронял  бы,  ронял  бы  кирпичики
                                   На  вредителей  плоские  лбы…
                                                                      
Таким образом,  содержательным  стержнем  "социальных" песен Талькова выступило  глубокое постижение  истории  и  современности  России,  духовных  основ  ее  бытия,  рефлексия  об  обретении  национальной  идеи.  Острая  публицистичность  соединилась  здесь  с  многослойной  художественной  образностью,  лирические  медитации – с  "сюжетными"  стихотворениями-балладами, драматическими "сценами", притчами,  пророчествами, с  их  повышенной  экспрессией  в  утверждении  высших  ценностей  в  поврежденном  мире:

                              А  за  окнами  светится  храм,
                                    А  во  храме  есть  Бог.
                                    Ну  а  если  Он  есть –
                                    То  землей  не  владеть  сатане!
                                                                                         ("Не  спеши  проклинать  этот  мир…",1991)

"Сквозь  толщу  встреч,  сквозь  сутолоки  бремя…": любовная  лирика 


Яркой  гранью  поэтического  наследия  Талькова  стала  и  любовная  лирика,  которой,  как  и  "социальным"  песням,   свойственны  насыщенность  бытийной  про,лематикой,  прозрение Высшего  присутствия  в  человеческой  судьбе.  Тальковские  стихотворения  о  любви  отличает  тонкий  психологизм  в  изображении интимных  переживаний,  их  антиномичных  проявлений.

В  стихотворении  "Почему  мы  стали  чужими?"  драматизм  любовных чувств лирического "я"  контрастирует  со  спокойствием  городского  ночного  пейзажа,  гармония  природного  мира  оттеняет  изменчивость  межличностных  отношений,  загадочную  грань  между  видимым  и  сущностным:

                                       Тот  же  город.  Тот  же  сад.
                                               И  луны  такой  же  взгляд.
                                               Только  мы  вот  с  тобой,
                                               Мы  вот  с  тобой – другие.
                                                                                            
Лирический  герой  Талькова  погружен  в  воспоминания  о  пережитой  любви,  наполняющие  его  душу  и  болью  за  несвершившееся  счастье,  и  вместе  с  тем  радостью  и  благодарностью  судьбе  за  те  чувства,  которые  довелось  испытать.  В  стихотворениях  "Давно  в  душе  моей  утихли  бури" (1981),  "Прощение" (1985)  герой  стремится  к  философски-умудренному  восприятию  поворотов  судьбы,  и  это  в  определенной  степени  сближает  их  со  зрелой  любовной  лирикой  Пушкина – в  частности,  со  стихотворением  "Я  вас  любил" (1829):

                                      И  пусть  с  любовью  тоже  нам  не  повезло,
                                      И  пусть  не  склеить  нам  разбитое  стекло, -
                                              Я  зла  не  помню  и  обиды  не  держу
                                             И  той  мгновенною  любовью  дорожу.

                                             А  время,  лакмусом  в  бумаге  растворясь
                                             С  перечислением  ошибок  и  обид,
                                             Вновь  воскресит  непогрешимо  чистых  нас
                                             Друг  перед  другом  и  за  все  простит. 
                                                                                                           
Чувство  благодарения  жизни  и  любимой  женщине,  онтологический  ракурс  осмысления  любви  оказываются  ключевыми  в  обращенном  к  жене  лирическом  послании  "В  вечность",  а  стихотворение  "Ценою  самоотреченья…" (1985)  позволяет  представить  любовную  поэзию  Талькова  как  лирику  духовно-нравственного  стоицизма,  родственную по типу авторской эмоциональности гражданским  песням  о  России:

                                     Ценою  самоотреченья
                                             И  сердца – стертого  до  дна –
                                             Души  святое  очищенье
                                             Дается  нам.
         
                                             Ценою  мук  непроходящих,
                                             Глухой  тоски,  ночей  без  сна –
                                             Любви  мгновенья  настоящей
                                             Даются  нам.
                                                                                                
Тревожное мироощущение лирического "я"  отчетливо  проявилось  в  поэтических  раздумьях  о  "заветной  черте"  в  эмоциональной  близости  людей ("между нами  сотни  лет"), психологических истоках  взаимного   отчуждения.  Лирический  герой  таких  стихотворений,  как  "Ты  с  жизнью  на  "ты"" (1980),  "Разговоры  ни  о  чем" (1981),  жаждет  обрести  в  любви  целостность  телесной  и  душевно-духовной  составляющих  личностного  бытия.  В  "шальном  головокружении"  любовной  страсти,  "разговорах  ни  о  чем"  он  силится  сохранить  внутреннее  трезвение,  превозмочь  недолжную  рассеянность  чувств  и  душевную  пустоту.  Эти  произведения  построены  как  откровенная  исповедь  героя  перед  возлюбленной,  обогащенная  процессом  глубокого  самоосмысления,  непрекращающейся  работы  над  собой:

                    Разговоры  ни  о  чем…
                    Только  здесь  я  ни  при  чем,
                    Я давно  ушел  в  глубокое  молчанье,
                         За  собой  захлопнул  дверь,
                         И  никто  меня  теперь,
                         Никто
                         Не  обременит  больным  воспоминаньем.         
                                                                                              
Во  многих  стихотворениях  Талькова  о  любви  обнаруживается  тяготение  к  явному  или  скрытому  циклообразованию. 

Примечательна  с  этой  точки  зрения  своеобразная  лирическая  "мининовелла"  о  любви,  созданная  осенью  1981 г.  Четыре  стихотворных  фрагмента ("Тот  самый  день",  "Дождь  и  ты",  "Мне  немного  жаль",  "Память  непрошенным  гостем  входит в  мой  дом…")  перемежаются  здесь прозаическими  авторскими комментариями,  на  время  замедляющими  ход  рассказа  углублением  в  неповторимые  мгновения  любовных  переживаний: "Память  все  чаще  и  чаще  возвращает  меня  в  один  весенний  вечер.  Тогда  нас  разделял  только  город.  Намокший  под  дождем  и  притихший…". Подобное  соединение  стиха  и  прозы  в  единое  образно-ритмическое  целое  усиливает  непосредственность  изображаемого,  актуализируя диалогическую  обращенность  текста  к  вдумчивому слушателю-собеседнику.  Динамика  лирического  переживания  сопряжена здесь  с  драматичными  переменами  во  внутреннем  мире  героя – от  смутного  предчувствия  сердечных  волнений  к  нелегким  воспоминаниям  о  прошедшей  любви, находящими  живой  отклик  в  мире  природы:

                                             Природа  ожидала  этой  встречи:
                                                      В  твоей  улыбке – звезды  отразились,
                                                      В  твоих  глазах  растаял  тихий  вечер…
                                                                                                                        
В  завершающей  части цикла  мотив  памяти – сквозной  для  многих  лирических  песен  Талькова – углубляется  звучанием  покаянных  нот  в  размышлениях  героя:  "И  не  могу  никак  себя  простить // За  то,  что  потерял  тебя  когда-то, // За  то,  что  оборвал  святую  нить".

Внутренняя  же  циклизация  сопряжена  в  любовной  лирике  Талькова  со  сквозным  для  многих  стихотворений  образом  дома.

Домашнее  пространство  в  таких  произведениях,  как  "Наш  дом",  "Когда  засыпает  город…",  "Праздник",  "Память",  "Летний  дождь"  и др., хранит  воспоминание  о  живых  ликах  прошлого,  воплощая  таинственную,  одушевленную  стихию  бытия,  пропитанную  любовным  чувством: "И  старый  дом  станет словно  моложе // В  ласковом  свете  зажженных  свечей…".  Сами  встречи  героя  с  Памятью ("Память")  о  живущей  в  глубинах  души  любви  становятся  кульминационными  моментами  в  его  самопознании.  Дом  может  становиться здесь   и  чутким  "индикатором"  личностных  отношений  любящих ("У  твоего  окна",  "Знали" и др.),  отнюдь  не  немым  свидетелем  периодов  взаимного  отдаления: "Дом  наш  скрипел  и  вздыхал  безнадежно, // Он  вместе  с  нами  молчал  и  грустил…".  В  стихотворении  "Моя  любовь"  внезапно  нахлынувшая  страсть  воспринимается  героем  и  как  "нечаянная  радость",  и  как  соблазн,  противостояние  которому  связано  с  богобоязненным  чувством: "Но  только,  обманув  себя, // Мы  обмануть  не  сможем  Бога…".  Важно  при  этом, что  душевные  муки  лирического "я"  спроецированы  на  драматичную  участь  дома,  обратившегося  в  "замок  из  песка":  "Вздрогнул,  как  от  выстрела,  мой  дом",  "ведь  простить  меня  мой  дом  уже  не  сможет".

Обобщение  смысловых  граней  образа  дома  осуществляется у Талькова  в  песне-притче  "Три  дома" (1985).  "Три  разных  дома"  образуют  в  своем  единстве  целостную  аксиологию  духовного  становления  личности – дом  детства,  берегущий  воспоминания  о  начале  пути;  дом,  воплощающий  прочность  семейного  очага ("в  нем  живет  мое  сердце");  и,  наконец,  дом  как  прообраз  вечности,  последнего  пристанища  души:  "В  этот  дом  вхожу  я  не  дыша // В  нем  живет  моя  душа".

Таким  образом,  в  поэзии  Талькова  осмысление  любовного  чувства  связано  и  с  тонким  психологическим  анализом  его  коллизий,    и  с  онтологической  перспективой – раздумьями  о  вечности,  судьбе,  нравственных  основаниях  бытия.

"Пока  звенит  твоя  гитара…":  художественная  рефлексия  о  творчестве


Размышления  о  смысле  искусства,  заключающемся, по убеждению Талькова,  в  "возрождении  вечных  понятий  любви,  красоты,  гармонии,  движении  вперед  к  Правде,  к  Свету,  к  Истине,  к  Богу",  о  вольном  духе,  изначально  присущем  бардовской  песне,  имели  существенную  значимость  в  творческом  самосознании  поэта: "Я – бард.  Я  пишу  и  пою  песни  о  том,  что  меня  волнует.  Свобода  творчества – мой  принцип".  В  освоении  этой  темы  публицистичность,  сатирическая  заостренность  и  даже  политическая  злободневность  мысли  соединились  у  Талькова  с  проникновенным  лиризмом,  масштабными  лирико-философскими  обобщениями.

Во  многих  стихотворениях  деятельность  поэта-певца  неотделима  от  постоянного противодействия  разного  рода  внешним  силам.  В  известной  песне  "Сцена"  тернистый  путь  поэта  к  сцене  сопряжен  с  острейшей  социальной  борьбой,  противостоянием  силам  зла  и  преисподней ("А  дорогу  к  тебе  преграждала  нечистая  сила"),  которое  порождало  внутреннюю  дисгармонию  в  душе  творца ("в  душе  затаилась  на  долгие  годы  тоска"),  преодолеваемую  лишь  духовным  упованием  на  Высшую  силу:  "Да  поможет  нам  Сила  Господня!".  Образ  "антиидеала"  в  творчестве  вырисовывается  в таких  сатирических  стихотворениях,  как  "Этот  путь" (1988),  "Конкурс" (1982),  "Правда" (1985), впитавших  в  себя  традиции  русской  гражданской  поэзии. В "Этом  пути"  в  качестве  такого  антиидеала  явлен  "успокоенный  талант"  поэта-певца, "приструнившего  свою  струну"  в  угоду  сиюминутной  конъюнктуре. А в  стихотворной  инвективе  "Конкурс"  в  горьких  раздумьях  поэта  о  торжестве  "парада  бездарностей"  на  конкурсе  эстрадной  песни  возникают  неслучайные  реминисценции  из  известного  монолога  грибоедовского героя:

                                          А  судьи  кто!  А  судьи  кто!  А  судьи  кто?!!
                                                   Как  некогда  сказал  один  поэт:
                                                   "Сужденья  черпают  из  забытых  газет",
                                                   И  всем  им  по  сто  с  лишним  лет…".
                                                                                                                        
Сам  поэт  несет в своем личностном облике  черты  борца-правдоискателя,  осознающего  собственную  обреченность  на  гибель,  но  идущего,  подобно  "камикадзе",  на  решительную  борьбу  с  Системой,  "не  боясь  совсем  порвать  остатки  связок,  душу  выворачивая…".

Рефлексия  о  собственном  жизненном  и  творческом  пути  порой  приобретает  в песенной поэзии  Талькова  характер  обобщения  судьбы  поколения,  сформировавшегося  в  атмосфере   общественной  лжи  и  лицемерия.  В  исповедальном,  проникнутом  самоиронией,  стихотворении  "Примерный  мальчик"  в  истории  взросления  и  внутреннего  становления  лирического  "я" преломилась  участь  значительной части его современников,  сознание  которых,  деформированное  в  условиях  советской  педагогики,  оказалось  сбитым,  лишенным  бытийных  ориентиров.  А  потому  и  духовный  поиск героя,  его стремление  к  личностной  свободе,  самоидентификации,  формы  социального  протеста  имели, как показано в стихотворении,  весьма  противоречивое  выражение:

                                          Читая  книги  не  такие
                                                   Тайком  от  всех  по  вечерам,
                                                   На  дискотеках  лихо  прыгая 
                                                   И  посещая  Божий  храм.
                                                                                                  
В  раздумьях  о  подлинной  творческой  свободе  как  о  непременном  условии  бытия  художника у Талькова  различимы  отголоски  известного  пушкинского  сонета  "Поэту" 1830 г. ("Дорогою  свободной  // Иди,  куда  влечет  тебя  свободный  ум…"):

                                             Иду  себе  своей  дорогой
                                                      И,  как  за  флаг,  держусь  за  мысль,
                                                      Что  нет  мудрее  педагога,
                                                      Чем  наша  собственная  жизнь.
                                                                                                           
Образ  поэта,  "крамольного"  в  отношении  к официальной  идеологии  и  усредненных  стандартов  творческого  поведения,  раскрывается  и  в  таких  стихотворениях,  как  "Друзья-товарищи" (1988), "Спасательный  круг" (1989), "Призвание" (1986).  В стихотворной  притче  "Бубен-тамбурин" (1984)  в  иносказательной  форме – через  антитезу  кричащей  музыки  бубна и  "самозабвенного",  тихого  "звучанья  чудных  арф" – выявляется  драма  одиночества  лирического "я",  чуждости  его  эстетического  вкуса  нормам  массовой  культуры,  неглубоким  запросам  "забубенной  публики".

Особую  значимость  в  русле  рассматриваемой  темы  приобретали  для  Талькова  размышления  о  трагических  судьбах  "властителей  чувств  и  дум"  современности – В.Высоцкого  и  В.Цоя,  безвременная  гибель  которых  была насыщена  для  него  глубинным  мистическим  смыслом.   В  песне-реквиеме  "Памяти  Виктора  Цоя" (1990)  на первый план выступают  онтологическая,  религиозная  трактовка  земной  жизни  и  "последних  сроков"  "целителей  уставших наших  душ",  интуитивное  прозрение  собственного  раннего  ухода ("А  может  быть,  сегодня  или  завтра // Уйду  и  я  таинственным  гонцом"):

                                       Глаза  таких  Божественных  посланцев
                                               Всегда  печальны  и  верны  мечте,
                                               И  в  хаосе  проблем  их  души  вечно  светят
                                               Мирам,  что  заблудились  в  темноте.

                                               Они  уходят,  не  допев  куплета,
                                               Когда  в  их  честь  оркестр  играет  туш:
                                               Актеры,  музыканты  и  поэты –
                                               Целители  уставших  наших  душ.
                                                                                                                       
Осмысление  горького  удела  поэта  в  России  в  стихотворении  "Природа  объявила  нам  войну"  перерастает  в  апокалипсическую  картину  национального  бытия, оказавшегося  у  "последней  черты"  в  своей  оторванности  от  органических,  природных  основ  жизни.  В обобщающе-символическом ракурсе, в исповедальном слове лирического "мы" прорисовывается  собирательный  образ  народа,  мучительно возвращающего себе духовную и историческую память:

                                     И  вот  мы  спохватились,  каясь  и  моля,
                                     Когда  над  нами  грянул  гром  и  вздрогнула  земля,
                                             И  вспомнили  про  Бога  и  Иисуса  во  Христе,
                                             И  вспомнили  поэтов,  что распяли на  кресте.
                                                                                                                                           
Вселенское  обобщение  собственной,  осмысляемой  с  духовной  точки  зрения  судьбы  и  пути  Родины  достигается  в  одной  из  ключевых  и  итоговых  для  Талькова философской балладе,  песне-пророчестве  "Я  вернусь" (1990).

Архетипический  для  русской  культуры  образ  воскресения  поэта "пусть  даже  через  сто  веков"  и  его  возвращения  в  обновленную  страну  сопряжен  здесь  с  глобальным  обобщением  истории  России  ХХ века – поры  революций,  войн (явных  и  скрытых,  характеризующих  общий  климат  общественной  жизни),  нищеты  и  "дождей  из  слез".  Лейтмотив  "боя"  в  самохарактеристиках  поэта  становится  знаком  его  неослабевающей  духовной  и  творческой  активности:  "Я  завтра  снова  в  бой  сорвусь, // Но  точно  знаю,  что  вернусь".  Напряженно  рефлексируя  о  таинственной  связи  своего  посмертного  возвращения  и  "первого  дня  рождения  страны,  вернувшейся  с  войны",  поэт  раскрывает  двуединство  острого  социального звучания  собственного  творчества  и  его  задушевно-лирической  струи:

                              Я пророчить не берусь,
                              Но точно знаю, что вернусь,
                              Пусть даже через сто веков,
                              В страну не дураков, а гениев,
                                И, поверженный в бою,
                                Я воскресну и спою
                                На первом дне рождения страны, вернувшейся с войны.
                                              А  когда  затихают  бои,
                                                       На  привале,  а  не  в  строю
                                                       Я  о  мире  и  о  любви
                                                       Сочиняю  и  пою…
                                                                                                                                                       
Итак,  при выявленном  разнообразии  мотивов  песенная  поэзия  Талькова,  ставшая  заметным  явлением  и  в  эволюционировавшей  авторской  песне, и  в  целостном  контексте  отечественной  поэтической  культуры,  вырисовывается  как  художественное  единство.

На  сцене, в творческом уединении,  в  любви,  в  нелегкой  социальной  борьбе,  постижении  судьбы  России – лирический  герой  Талькова  раскрывается во  внутренней  цельности,  основанной  на  религиозной  сущности  миропонимания, в напряженной  саморефлексии,  этике  духовного  стоицизма. Его  глубинное  "я"  выражается  как  в  проникновенной  исповеди  о  своей  душевной  жизни,  так  и  в  подчас  нелицеприятном  диалоге  с  современниками  о  кризисных  чертах  национального  сознания,  тяжелых  страницах  прошлого  и  смутного  настоящего,  в балладном звучании  притч,  пророчеств  о  будущем  России.  В  нередко  надрывном  голосе  поэта-певца  резонировал,  как  и  в  песнях  В.Высоцкого,  голос  поколения,  сформировавшегося  в  условиях  брежневского  "застоя"  и  драматично  осознавшего  себя  на  перепутье  во  второй  половине  1980-х гг.

Поэзия  И.Талькова  явилась  ярким  художественным  выражением  эпохи  болезненного  крушения  Системы,  обнажившего  зияющие  пустоты  в  национальной картине мира.  Она  в  полноте  выразила  стремление  общества  обрести  утерянные  духовные,  религиозные  ориентиры  бытия,  соединив  в  себе  публицистическое,  рефлексирующее  начало  с  сильнейшим  эмоциональным  зарядом,  богатой  гаммой  душевных  переживаний.                                                                                


Страница 1 - 4 из 4
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру