Зинаида Гиппиус о художественном стиле А.П.Чехова

К осмыслению личностного и творческого склада Чехова, места его наследия в куль-турной жизни начала ХХ в. Гиппиус не раз обращалась в своих статьях, воспоминаниях, письмах. В мемуарном очерке 1924 г. "О многих. Благоухание седин" автор делится пер-выми впечатлениями от личности Чехова, вспоминая о встрече с ним и Сувориным в Ве-неции весной 1891 г. Говоря об утонченности чеховской натуры, его несомненной творче-ской одаренности, Гиппиус усматривает в нем "статичность", всеобъемлющую "нормаль-ность" "провинциального доктора", которая, с ее точки зрения, распространяется на его героев, даже оказывающихся на пороге безумия ("Черный монах"): "В Чехове был гений неподвижности. Не мертвого окостенения: нет, он был живой человек, и даже редко ода-ренный. Только все дары ему были отпущены сразу. И один (если и это дар) – не двигать-ся во времени…". Здесь же, имея в виду литературные пристрастия свои и Мережковско-го, она отмечает, что при отсутствии живого интереса к творчеству Чехова все же оба они считали его "самым талантливым из молодых беллетристов".

В письмах же самого Чехова 1891-1892 гг. упоминания об эпизодах бытового обще-ния с Мережковским и особенно с Гиппиус неизменно выдержаны в ироническом духе ("поэт Мережковский и его муза", "M-me Гиппиус, вероятно, прыгает от радости" и т.д.). Психологическая, творческая полярность двух художников в немалой степени обусловила характер собственно литературных оценок Гиппиус чеховского творчества.

Оставаясь в фарватере общесимволистских тенденций, Гиппиус в своих работах о Чехове в большинстве случаев уходит от разбора конкретных произведений писателя, предпочитая ему суммарные характеристики его творческой манеры, особенностей худо-жественного мышления и стиля.

Весьма критичной в отношении к Чехову была напечатанная в "Новом пути" (1904. №4) статья "Еще о пошлости". В ее основе лежит попытка соотнесения Чехова с Достоев-ским, фигурой необычайно значимой для самоидентификации русских символистов, важ-ной в свете их антропологических исканий. Отчасти повторяя высказанные еще Мереж-ковским мысли о Достоевском ("О причинах упадка и о новых течениях современной рус-ской литературы", 1892), Гиппиус отмечает, что он, "ближе других подходящий к прова-лу", " "пошлость", косность, небытие показывал нам со страхом", в то время как мир Че-хова лишен, с ее точки зрения, бытийной насыщенности. Сам же Чехов, по ее мысли, ос-тается индифферентным в отношении к "проклятым" вопросам, богоискательству и лишь "устало скучает", "отравленный чертовской тошнотой": "Достоевский знал черта; знал, что черт – черт, холодел от ужаса перед ним… Чехов – не знает ничего; в его душе черт поселился прочно, сплетясь с живыми отраженьями мира; а Чехов даже не подозревает, что черт существует, и конечно, не ему отделить в сознании живое от мертвого…". В соз-нании героев писателя отождествляемом Гиппиус с авторским, ей видится (отчасти спра-ведливо) преобладание бесплодных порывов в неопределенность: вспоминаются в этой связи устремления "к Мисюсь", "в Москву" у героев "Дома с мезонином",  "Трех сес-тер"… Критик неожиданно метко характеризует феномен личностной "половинчатости", аморфности, в самом деле глубоко прочувствованный Чеховым: "уклон к небытию, мед-ленное, верное охлаждение сердца ко всему живому…". Однако если в сознании героя рассказа "Дом с мезонином", о котором упоминает Гиппиус, происходит отторжение не-органичного "учительства" Лидии, то в статье самой Гиппиус все определеннее домини-рует возвышенный, едва ли не библейский, стиль обличения ("Мы любим божественную силу, заключенную в нем, и, глядя на него, соблазненного, – страдаем за него…"), а про-тивопоставление обжигающих "пламенных глаголов" Достоевского и "бессознательно страдающего Чехова" носит под конец статьи явно риторический характер.

Как и в посвященных Чехову статьях А.Белого и В.Брюсова, особое внимание уде-лено Гиппиус и драматургии писателя ("Слово о театре", 1903, "Что и как. Вишневые са-ды", 1904), представленной в соотнесенности с театральной стилистикой МХТ. В "Слове о театре" обсуждение поставленных в сезон 1902-1903 гг. пьес  "Чайка" и "На дне" све-дено в целом к констатации отсутствия в них творческого преображения действительно-сти ("никакого вымысла") и присутствия лишь "скучающих", "длинно рассуждающих" людей, пусть и показанных в различных социальных условиях. В практике же МХТ Гип-пиус усматривает стремление "сгладить" искусство с жизнью, ведущее на "погост теат-рального искусства".

В отклике на постановку "Вишневого сада", опубликованном в "Новом пути" (1904. №5) под псевдонимом Антон Крайний, критические суждения автора выглядят более ар-гументированными. В сценической реализации чеховской пьесы Гиппиус оттолкнули, по ее словам, отсутствие художественности, поглощенной натуралистической бесцветностью с "кукованием" из граммофона. Сама поэтика жизнеподобия оценивается в статье как "большое Ничего", "вино без игры". Отчасти проницательно сопоставляя Чехова с клас-сиками ХIХ в., она отмечает, что в отличие от Гончарова, Тургенева, Толстого, живопи-савших "крупные куски жизни", он направил свой взгляд художника на "серые песчинки" жизни, "мелочи" повседневности ("открыл микроскоп, он нашел атомы и показывает нам их"). Однако эти "мелочи" растворяются, по мысли Гиппиус, в "серой пыли пошлости" жизни, а сам автор предстает в интерпретации критика как "пассивный эстетический страдалец, последний певец разлагающихся мелочей". "Пассивность", по Гиппиус, есть отсутствие прямого "учительства", прямого указания "иного выхода, кроме Москвы и старых калош". "Учительская" же установка автора статьи особенно очевидна в ритори-ческих декларациях о том, что "талант" есть "обязанность", о том, что "дело художника – пытаться показать нам то, что он видел и провидит, что нужно отрицать и что утвер-ждать". "Вечный талант" Чехова, по настойчивому утверждению критика, бессознателен, он погружен в стихию "мелочей" и косности, "мучится кошмарами и, нехотя, не зная, все-таки слагает Божьи молитвы".

Во многом совпадая с Брюсовым в трактовке "натурализма" Чехова и манеры МХТ, Гиппиус во второй части статьи размышляет еще и о театре будущего. Отталкиваясь от чеховской драматургической практики, она стремится выдвинуть символистскую про-грамму театра. Будущий театр, ростки которого усмотрены в пьесах Метерлинка, в анти-миметических формах драматургической условности, должен соединить, как полагает Гиппиус, художественность и пророчество: пьесы "как гадания, как чаяния, должны пока-зывать нам то, чего еще не было, но что должно быть; формы, в которые облечется вечное в грядущем, жизнь, которою мы станем жить… Писатель будущего, оставаясь художни-ком, уже не писатель только, но и пророк…". И опыт "театра Станиславского" с его "вниманием к пьесе как к целому" в завершающей части статьи воспринимается Гиппиус как малый, но необходимый шаг к театру – "храму искусства".

Попытка объективного рассмотрения творческой манеры Чехова возникает в напи-санной на смерть писателя статье "Быт и события" (1904), которая заключает в себе и от-клик на предшествующие символистские интерпретации его произведений. "Быт" как косное начало жизни Гиппиус по-прежнему противопоставляет "творчеству жизни" –  "событиям" –  и с данной точки зрения возвращается к контрастному сравнению Чехова с Достоевским. Однако здесь автор статьи по-новому трактует отношение писателя к "зати-рающему личности" его героев быту: "ненавидел быт – любя и зная его,… протомился любовной ненавистью до самой смерти". Гиппиус так определяет истоки трагического в чеховском мире: "Он показал нам трагедию человека жизни – в быте; и это, может быть, остережет многих и укажет им их путь – если уж нужно искать действенной пользы в ху-дожественных произведениях Чехова". Критик вступает в скрытую полемику с А.Белым, увидевшим в образности "Вишневого сада" "реалистический символизм", "прозрачные мелочи" жизни, сквозь которые сквозит Вечность. Гиппиус не принимает даже намека на возможное типологическое родство Чехова символистским исканиям, отвергая то, что якобы "стоит только бытовые явления сделать прозрачными – они превратятся в собы-тия…".

Таким образом, весь комплекс интерпретаций Гиппиус чеховского творчества на-стойчиво дистанцирует его от эстетических исканий эпохи (в этом – близость размышле-ниям В.Брюсова об авторе "Вишневого сада"), хотя в отдельных случаях критик-символист достаточно проницательна в понимании открытий Чехова – особенно в сфере художественной антропологии. В рассмотренных отчетливо проявился дидактизм литера-турно-критической манеры Гиппиус, использующей разговор о Чехове для "продвиже-ния" программных установок религиозно-философской ветви "нового искусства".

Литература

1. Крайний А. Еще о пошлости // Новый путь. 1904. №4. С.238-243.

2. Крайний А. Что и как. Вишневые сады // Новый путь. 1904. №5. С.251-257.

3. Гиппиус З.Н. Слово о театре, Быт и события // Дневники: В 2 кн./ Под общ. ред. А.Н. Николюкина. Кн.1. М.,1989.

4. Гиппиус З.Н. Воспоминания. М., 2001.

5. Чехов А.П. ПСС и писем в 30 т. Письма в 12 т. Т.4,5. М.,1976,1977.

6. Гиппиус З.Н. Новые материалы. Исследования. М., ИМЛИ РАН, 2002.

7. Богомолов Н.А. Зинаида Гиппиус // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). Кн.1. ИМЛИ РАН. М., 2000. С.851-881.

8. Колобаева Л.А. Русский символизм. М., 2000. С.38-49.

9. Ничипоров И.Б. А.П.Чехов в оценке русских символистов // Молодые исследователи Че-хова. Материалы международн. научн. конф. Вып.4. М., 2001. С.40-54.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру