Дневник писателя

2004

Август

Удачная профессия – писатель. Кем быть лучше – мужчиной или женщиной? Женщина-помещица, выступающая как менеджер, дизайнер и эконом. Зачем Гоголь советовал губернаторшам брать на себя руководство священниками. Господь создал женщину как помощницу своему мужу. Невероятные подвиги ради Ивана-дурака. "Себе в удовольствии не откажешь" – для многих это стало принципом жизни. "Если бы я не писала, у меня началось бы очень сильное душевное искривление". Надо жить так, чтобы жизнь превратилась в непрестанное богослужение. Как ходить женщине в храм – в простой или праздничной одежде? Ее лицо своей раскраской, напоминало боевую раскраску индейцев, переливалось перламутровыми сиреневыми тенями на веках, пылало на скулах алыми румянами. Рожденная в огне революции советская женщина недвусмысленно заявила о своем железном характере. Красота духовного аристократизма. Хранение чистоты и верности – главная женская добродетель. Каторга в русской классике – нечто, вроде евангельской купальни. “Порок художественен, а добродетель так тускла”. Лысые феминистки надели майки, несмотря на месяц март. С феминистками на дружеской ноге.

К вопросу о женской эмансипации.

Поразительно, но этот вопрос, до того, как мне стали его задавать со стороны, лично передо мной никогда не вставал, то есть не относился к числу моих экзистенциальных проблем. Я рано вышла замуж, родила трех детей, уже при них заканчивала институт и при этом всегда ухитрялась работать. Может, это такая удачная у меня профессия - писатель: ничего не нужно, кроме ручки, тетрадки и ночи, когда тебя оставляют дневные заботы... Нет, ну конечно, иногда меня посещали всякие праздные мысли, связанные с практическими удобствами, которые бы я могла получить, родись я мужчиной.

Во-первых, мне не надо было бы рефлексировать по поводу того, что я женщина. А поскольку я этого как писатель не ощущаю, то и рефлексия моя в данном случае беспредметна. А во-вторых, если бы я была писателем мужчиной, у меня бы, скорее всего была жена — подруга юности моей, голубица возлюбленная, песнь души… Она бы за мной ухаживала, пока бы я сочинял. Она бы стирала, гладила, напевая, пока бы я созерцал. Она бы убирала дом, пока бы я читал. Она бы меня, наконец, кормила, пока бы я думал. А потом мы с ней сели визави, и я бы, откашливаясь, прочитал бы ей что-нибудь из свеженаписанного, а она бы запомнила наизусть и потом бы мне подсказывала из зала, когда бы я читал стихи и вдруг запнулся. А что? Жена поэта Рейна знает наизусть его поэмы, написанные белым стихом.

А так — у меня, по понятным причинам, никакой жены нет, и это очень неудобно. Зато у меня есть муж — друг юности моей и т.д, между прочим, в прошлом — литературовед, литературный критик, редактор, журналист, а в настоящем — священник Владимир Вигилянский. Как-то раз — ночью, не так давно — я прочитала ему только что написанный рассказ, а он меня разбил в пух и прах. "Ну и где тут рассказ? — строго говорил он. — Где характеры? Где интрига? В чем конфликт?" И я сидела перед ним, виновато моргая и пустив слезу. В комнате неубрано. Окна мутные. В ванной — целая корзина грязного белья. На плите — сковородка, вся в жиру. К тому же — и рассказа, оказывается, нет.

И тут — прямо среди ночи — сквозь все незапертые двери входит к нам в комнату поэт Вознесенский, наш ближайший сосед по Переделкино — весь в белом. "Андрей Андреевич, что случилось? Вы? В такой час?" — испугались мы. "Вы можете завтра прийти в Большой театр? — невозмутимо спросил он. — Приходите, а то Олесе будут давать премию Пастернака, плохо, если вас не будет".

Ну и конечно я потом этот рассказ переделала и дописала, и мой критик снисходительно кивнул, и комнаты я убрала, и окно вымыла, и белье постирала, и жир со сковородки оттерла. Какая же из этого следует мораль? И этак было бы хорошо, то есть будь я мужчиной, и так. Но поскольку я все-таки женщина, так все-таки лучше. Все равно каждый человек должен прожить свою собственную жизнь и пройти насквозь все ее испытанья. Ведь только в этом случае ему помогает Бог. И только в этом случае, когда он всхлипывает, утирая обиженную слезу, потому что ему вдруг кажется, что, раз ему не удался рассказ, то и вся жизнь ему "не удалась", уже спешит к нему через ночь некто в белом и несет добрую весть.

Ибо призвание всегда оказывается сильнее зова земли, а талант — выше природы, порою — помимо ее, вопреки ей, наперекор. 

Но поскольку, с одной стороны, моя профессиональная деятельность непрерывна, и я вполне удовлетворяю представлениям об “эмансипированной женщине”, а с другой стороны - вот уже двадцать девять лет, как моя семья все разрастается и разрастается, так что можно сказать, что я вполне исполняю заповедь, данную Адаму в раю: “плодитесь и размножайтесь” (Быт. 1, 22) - скоро, с Божией помощью, у меня родится пятый внук, - то ко мне часто обращаются с вопросом о женской эмансипации.

Чтобы не повторяться, предлагаю несколько текстов на эту тему.