«Евгений Онегин» роман А. С. П у ш к и н а (По материалам 6-го издания: М., 2005) Составитель А.А. Аникин. Текст публикуется с сокращениями

Часть первая.

В августе 1827 г. в письме к М. П. Погодину:
Что наш "Вестник"? Посылаю вам лоскуток "Онегина" ему на шапку [30].
Плетнев сообщил Пушкину в Москву 27 августа 1827 г. о полученных им на имя Пушкина отношениях Бенкендорфа. В первом находилось: "Представленные вами новые стихотворения ваши государь император изволил прочесть с особенным вниманием. Возвращая вам оные, я имею обязанность изъяснить следующее заключение: 1) "Ангел" к напечатанию дозволяется; 2) Стансы, а равно 3) и третия глава "Евгения Онегина" тоже"... Далее Плетнев писал: "Я уже приступил к печатанию "Онегина". Напиши, почем его публиковать? Следующую главу вышли мне без малейшего замедления... Хоть раз потешим публику оправданием своих предуведомлений. Этим заохотим покупщиков".

22 сентября Плетнев писал Пушкину снова: "Ничто так легко не дает денег, как "Онегин", выходивший по частям, но регулярно через 2 или 3 месяца. Это уже доказано а posteriori. Он, по милости божией, весь написан. Только перебелить, да пустить. А тут-то у тебя и хандра. Ты отвечаешь публике в припадке каприза: вот вам "Цыганы"; покупайте их! А публика, назло тебе, не хочет их покупать и ждет "Онегина" да "Онегина". Теперь посмотрим, кто из вас кого переспорит. Деньги-то ведь у публики: так пристойнее, кажется, чтобы ты ей покорился, по крайней мере, до тех пор пока не набьешь своих карманов. Короче тебе скажу: твоих Цыганов ни один книгопродавец не берется купить: всякий отвечает, что у него их — дескать, еще целая полка старых. Нуждаются только во 2-й гл. "Онегина", которая засела в Москве, а здесь ее все спрашивали. Итак, по получении сего письма, тотчас напиши в Москву, чтобы оттуда выслали все остальные экземпляры "Онегина" 2-й главы в Петербург на имя Сленина... В последний раз умаливаю тебя переписать 4-ю главу "Онегина", а буде разохотишься, и 5-ю, чтобы не с тоненькою тетрадкою идти к цензору... По всему видно, что для разных творений твоих бесприютных и сирых один предназначен судьбою кормилец: "Евгений Онегин". Очувствуйся: твое воображение никогда еще не создавало, да и не создаст, кажется, творения, которое бы такими простыми средствами двигало такую огромную [массу?] денег, как этот бесцен[ный] [клад?] [золо]тое дно "Онегин". Он ... не должен выводить [из терп]ения публики своею ветреностью".

В июне 1827 г. в письме к С. А. Соболевский:
Напиши мне слово путное, где  "Онег.". II часть? Здесь ее требуют. Остановилась даже продажа и других глав. А кто виноват? Ты...

В ноябре 1827 г. в письме к С. А. Соболевскому:
Если бы ты просто написал мне, приехав в Москву, что ты не можешь прислать мне 2-ю главу31, то я без хлопот ее бы перепечатал; но ты все обещал, обещал — и, благодаря тебе, во всех книжных лавках продажа 1-й и 3-й глав остановилась.

В конце 1827 г. в письме к М. П. Погодину:
Отрывок из "Онегина" и "Стансы" пропущенные — на днях пришлю в Москву...[32].

 Пушкин к Е. М. Хитрово:
В начале февраля (6-го?) 1828 г. Петербург:

Беру на себя смелость послать Вам только что вышедшие 4 и 5 главы  "Онегина". От всего сердца желал бы, чтоб они вызвали у Вас улыбку.

Пушкин к Е.М. Хитрово:
10(?) февраля 1828. Петербург:
Я в восторге от того, что Вы покровительствуете моему другу "Онегину". Ваше критическое замечание одинаково справедливо и тонко, как и все, что Вы говорите33; я поспешил бы прийти, чтоб услышать и другие, если бы ещё немного не хромал и не боялся лестниц.

Пушкин к П.А. Осиповой:
Начало марта 1828. Петербург:
Беру смелость послать Вам 3 последних песни "Онегина"34, желал бы, чтобы они заслужили Ваше одобрение. Прилагаю к ним ещё один экземпляр для m-lle Euphrosine [35].

В редакцию "Литературной газеты".
Конец 1829 г. Петербург:
Отрывок из "Евг. Онег." Глава VIII. Пришлите мне назад листик этот36.

Пушкин к Е.М. Хитрово.
Конец января 1832 г. Петербург:
Я очень рад, что "Онегин" Вам понравился: я дорожу Вашим мнением37.

Е. Баратынский Пушкину. В конце февраля — начале марта 1828 г.:
...Вышли у нас ещё две песни "Онегина". Каждый о них толкует по-своему: одни хвалят, другие бранят и все читают. Я очень люблю обширный план твоего "Онегина"; но большее число его не понимает. Ищут романической завязки, ищут необыкновенного и, разумеется, не находят. Высокая поэтическая простота твоего создания кажется им бедностью вымысла, они не замечают, что старая и новая Россия, жизнь во всех её изменениях проходит перед их глазами, mais que le diable les emporte et que Dieu les benisse! Я думаю, что у нас в России поэт только в первых незрелых своих опытах может надеяться на большой успех. За него все молодые люди, находящие в нём почти свои чувства, почти свои мысли, облеченные в блистательные краски. Поэт развивается, пишет с большою обдуманностью, с большим глубокомыслием: он скучен офицерам, а бригадиры с ним не мирятся, потому что стихи его все-таки не проза...]

П. А. Катенин Пушкину 27 марта 1828 г.:
...Я читал недавно третью часть "Онегина" и "Графа Нулина": оба прелестны, хотя, без сомнения, "Онегин" выше достоинством.

В конце марта 1828 г. в письме к С. А. Соболевскому:
Кто этот Атенеический Мудрец, который так хорошо разобрал IV и V главу38 — Зубарев39 или Иван Савельич40?

В апреле 1828 г. (получено 5 числа) в письме к И. Е. Великопольскому:

Любезный Иван Ермолаевич, Булгарин показал мне очень милые ваши стансы41 ко мне в ответ на мою шутку. Он сказал мне, что цензура не пропускает их, как личность, без моего согласия. К сожалению, я не мог согласиться:

Глава Онегина вторая
Съезжала скромно на тузе —

и ваше примечание — конечно, личность и неприличность. И вся станса недостойна вашего пера. Прочие очень милы. Мне кажется, что вы немножко недовольны. Правда ли? По крайней мере, отзывается чем-то горьким ваше последнее стихотворение. Неужели вы захотите со мною поссориться не на шутку и заставить меня, вашего миролюбивого друга, включить неприязненные строфы в 8-ю гл. "Онегина"? NB. Я не проигрывал 2-й главы, а её экземплярами заплатил свой долг...

П. А. Вяземский Пушкину 26 июня 1828 г. из с. Мещерского Саратовской губернии:
В нашем соседстве есть Бекетов... (у него) есть сестра — все главы "Онегина" знает наизусть... Я у Павлуши (сына) нашел в тетради: критика на "Евгения Онегина", и по началу можно надеяться, что он нашим критикам не уступит. Вот она: И какой тут смысл: заветный вензель О да Е. В другом же месте он просто приводит стих: какие глупые места.

26 ноября 1828 г. в письме к А. А. Дельвигу из Малинников [42].
Здесь думают, что я приехал набирать строфы в "Онегина"... а я езжу на пароме [43].

В начале мая 1830 г. в письме к П. А. Плетневу.
Скажи: имел ли влияние на расход "Онегина" отзыв "Северной Пчелы"?

9 декабря 1830 г. в письме к П. А. Плетневу из Москвы, по возвращении из Болдина:
Вот что я привез сюда: две последние главы "Онегина", восьмую и девятую44, совсем готовые к печати...

ГЛАВА ПЕРВАЯ
"И жить торопится, и чувствовать спешит".

Эпиграф взят из стихотворения П.А. Вяземского "Первый снег" (1819). В издании первой главы 1825 г. эпиграф отсутствовал. Пушкин заимствовал его из двустишия, в котором Вяземский дал обобщенную характеристику молодости, ее жажды жизни:

По жизни так скользит горячность молодая:
И жить торопится и чувствовать спешит!

Таким образом, в свете этих стихов становится очевидным, что эпиграф относится не к индивидуальному портрету Онегина, а характеризует настроение, типичное вообще для молодых людей того времени. В IX строфе, не включенной в окончательный текст романа, автор подчеркивал это:

Мы алчем жизнь узнать заране,
И узнаем ее в романе.
[Лета] придут, а между тем
Не насладились мы ничем.
Прелестный опыт упреждая,
Мы только счастию вредим.
Незнанье скроется, а с ним
Уйдёт горячность молодая.

Читатели, знавшие стихотворение Вяземского, дополняли стих эпиграфа печальным раздумьем автора "Первого снега", совпадавшим с собственным взглядом Пушкина на скоротечность ярких чувств:

Напрасно прихотям вверяется различным;
Вновь увлекаема желаньем безграничным,
Пристанища себе она нигде не зрит.
Счастливые лета! Пора тоски сердечной!
Но что я говорю? Единый беглый день,
Как сон обманчивый, как привиденья тень,
Мелькнув, уносишь ты обман бесчеловечный!
И самая любовь, нам изменив, как ты,
Приводит к опыту безжалостным уроком
И, чувства истощив, на сердце одиноком
Нам оставляет след угаснувшей мечты.
Но в памяти души живут души утраты...

Незнакомому с "Первым снегом" эпиграф указывал только одну сторону в жизни Онегина; тот, кто помнил стихотворение Вяземского, связывал конец его с последующими строфами первой же главы, говорившими об остывших чувствах Евгения, у которого "уж нет очарований"...

I

"Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил,
И лучше выдумать не мог;
Его пример другим наука:
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день, и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!"

Евгений Онегин ироническим применением к дяде стиха из басни Крылова "Осел и мужик" (1819): "Осел был самых честных правил", – вскрыл свое прямое и трезвое отношение к нему. Пушкин в размышлениях "молодого повесы" о тяжелой необходимости "денег ради" быть готовым "на вздохи, скуку и обман" (LII строфа) раскрыл подлинный смысл родственных связей, прикрытых лицемерием, показал, во что обратился принцип родства в той реальной действительности, где, по выражению Белинского, "внутренне, по убеждению, никто... не признает его, но по привычке, по бессознательности и по лицемерству все его признают".

Содержание этой строфы (а также XX в IV главе) вызвало нарекания на Пушкина, которого признали "безнравственным" за то, что он "охарактеризовал (по словам Белинского) родство этого рода в том виде, как оно существует у многих, как оно есть в самом деле, следовательно, справедливо и истинно..." Героя романа с первых же строк также признали "безнравственным". "Мы помним, — писал Белинский в 1844 г., — как горячо многие читатели изъявляли свое негодование на то, что Онегин радуется болезни своего дяди и ужасается необходимости корчить из себя опечаленного родственника, —

Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!

Многие и теперь этим крайне недовольны".

Признавая, что Пушкин, давший правдивую картину жизни, "поступил нравственно, первый сказал истину", теперь уже "не новую и не очень глубокую", Белинский берет под защиту Онегина. Он считает мотивы поведения Евгения и его размышления не заслуживающими обычного в стане ханжей и блюстителей домостроевского быта взгляда на него как на "холодного, сухого и эгоиста по натуре". Напомним эту оценку великого критика, она сразу дает правильную основу для понимания пушкинского "молодого повесы" как человека "вообще не из числа обыкновенных, дюжинных людей":

"Обратимся к Онегину. Его дядя был ему чужд во всех отношениях. И что может быть общего между Онегиным, который уже  — равно зевал
Средь модных и старинных зал,

и между почтенным помещиком, который в глуши своей деревни

Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.

Скажут: он его благодетель. Какой же благодетель, если Онегин был законным наследником его имения? Тут благодетель — не дядя, а закон, право наследства. Каково же положение человека, который обязан играть роль огорченного, состраждущего и нежного родственника при смертном одре совершенно чужого и постороннего ему человека? Скажут: кто обязывал его играть такую низкую роль? Как кто? Чувство деликатности, человечности. Если, почему бы то ни было, вам нельзя не принимать к себе человека, которого знакомство для вас и тяжело, и скучно, разве вы не обязаны быть с ним вежливы и даже любезны, хотя внутренне вы и посылаете его к черту? Что в словах Онегина проглядывает какая-то насмешливая легкость, — в этом виден только ум и естественность, потому что отсутствие натянутой тяжёлой торжественности в выражении обыкновенных житейских отношений есть признак ума. У светских людей это даже не всегда ум, а чаще — манера, и нельзя не согласиться, что это преумная манера" [1].

Не представляется правильным ничем не мотивированное несогласие Ю.Лотмана с оценкой первой строчки: перекличка с басней Крылова достаточно очевидна. Избыточным кажется толкование Лотманом выражения черт возьмет: здесь нет никакого щегольского оттенка, ведь и современник Онегина – Чичиков тоже сулит, например, Коробочке черта. С другой стороны, справедливо видеть в первой строфе перекличку с романом "Мельмот-скиталец" Ч.Р.Метьюрина, где герой тоже отправляется к умирающему дяде. – А. Аникин.


II

Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.

См. еще в строфе XXXVII:

И хоть он был повеса пылкой...

В этом определении нет ничего снижающего образ Онегина, никакой иронии автора над своим "добрым приятелем". Так Пушкин называл и самого себя:

А я, повеса вечно праздный... ("Юрьеву", 1818)

Досель я был
...друг демона, повеса...
 ("Гавриилиада", 1821)

И в то же время он называл себя "другом человечества" ("Деревня", 1819), т. е. применял к себе выражение из русского гражданского словаря ещё XVIII в.2, в известном смысле однозначное знаменитому титулу ami de I’humanitе, — который Национальное собрание в революционной буржуазной Франции присуждало идейным врагам феодально-абсолютистского порядка. Кружок передовой дворянской молодежи "Зеленая лампа", филиал "Союза благоденствия", также состоял из  п о в е с, по выражению поэта:

...Но угорел в чаду большого света
И отдохнуть убрался я домой.
И, признаюсь, мне во сто крат милее
Младых повес счастливая семья,
Где ум кипит, где в мыслях волен я,
Где верю вслух, где чувствую живее,
И где мы все — прекрасного друзья,
Чем вялые, бездушные собранья,
Где ум хранит невольное молчанье,
Где холодом сердца поражены...
Где глупостью единой все равны. ("Послание к кн. Горчакову", 1819)

Онегин назван "молодым повесой" уже после того, как с ним "подружился" автор романа, когда он "отстал от суеты", когда "ему наскучил свет", когда обоих их "томила жизнь", когда "в обоих сердца жар погас".

Эпитетом сумрачный наделён повеса Онегин в "Путешествии" — штрих, подчеркивающий сложность и своеобразие героя романа, который соединял кипенье молодых сил с охлажденьем к жизни и пресыщенностью.

Летя в пыли на почтовых.
 
См. ещё в LII строфе:

Стремглав по почте поскакал.

Передвижение на казенных лошадях по почтовому тракту было подвержено всем случайностям; см. в "Станционном смотрителе": "Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут..."
Ударение в слове на почтовых (см. еще IV строфу VII главы) объясняется исследователем языка Пушкина как отзвук северно-великорусского произношения. Псковская губерния, где иногда проживал поэт, давала ему народный языковый материал, и эти "северные звуки" ласкали его "привычный слух" (см. пропущенные строфы III главы), но эти диалектологические отклонения от общепринятого в то время литературного языка вообще в романе редки [3].

Наследник всех своих родных.

Отец Онегина "долгами жил" и вел расточительную жизнь, полную праздных развлечений ("давал три бала ежегодно"), разоряясь, оплачивал долги "продажей лесов" (вариант к VII строфе) иль "земли отдавал в залог"; к Онегину в гувернеры был приставлен "француз убогий", в то время как, по свидетельству Карамзина, в начале XIX века "французские гувернеры в знатных домах наших выходили уже из моды", — их заменяли женевцы4; Евгений ездил на балы "в ямской карете" (т. е. в наемной), следовательно, не имел собственного выезда; после смерти отца он "наследство предоставил" жадным заимодавцам, "большой потери в том не видя". И тем не менее герой романа оставался "знатным расточителем"5; "забав и роскоши дитя" (XXXVI строфа) — он не думал о конце, о материальном крахе.

Онегин принадлежал к дворянскому роду, которому еще не угрожало разорение. "Наследник всех своих родных", он по законам того времени имел юридические права на собственность, движимую и недвижимую (полностью или в известной доле), всех тех, кому по боковой линии приходился родней; а их, вероятно, было немало, и потому "в цвете лучших лет" он располагал возможностью вести образ жизни, требовавший больших денежных средств.

Дядя-старик, одинокий и "скупой богач" (вариант ко II строфе II главы), оставил Евгению значительное наследство —  земли, воды, леса, заводы (LII строфа). На это наследство Евгений, очевидно, рассчитывал, когда, "тяжбы ненавидя", отказался от отцовского имущества, на котором долгов было больше, чем стоило оно само; благодаря наследству дяди, он мог в течение нескольких лет путешествовать и затем вновь появиться в петербургском большом свете, преследуя Татьяну "везде — на вечере, на бале, в театре, у художниц мод".

Видеть в социальном положении пушкинского героя совпадение с образами ущербного барства, с коллежским регистратором из "Родословной моего героя"[6] — значит стирать различие между отношением Пушкина к судьбам дворянства в 20-х и 30-х годах, не замечать разницы между представителями различных общественных классов. Беспоместный, дворянин лишь по паспорту Езерский и "сельский житель, заводов, вод, лесов, земель хозяин полный" Онегин; бедный, живший жалованием чиновник и неслужащий барин, вращающийся в высшем свете, — они так же классово не похожи друг на друга, как Евгений из "Петербургской повести" ("Медный всадник") не похож на Евгения из "романа в стихах".

В 30-х годах Пушкин в чеканной формуле совершенно точно отразил историческую судьбу большинства семейств русского родовитого барства: "Дед был богат, сын нуждается, внук идет по миру" ("Роман в письмах", 1829) [7].

Эта формула в те же годы наполнилась образным, поэтическим материалом (см. "Дубровский", "Капитанская дочка", "Роман в письмах" и др.). Но если сравнить с Онегиным гвардейского офицера Владимира Дубровского, то, несмотря на внешнее сходство в их образе жизни и на хронологическую близость их друг к другу, классовое бытие, социальное самочувствие того и другого выступают в резком различии: Владимир "позволял себе роскошные прихоти; играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем и предвидя, что ему рано или поздно придется взять богатую невесту, мечту бедной молодости". "Итак, все кончено, — сказал он [Владимир] сам себе: — еще утром имел я угол и кусок хлеба. Завтра должен я буду оставить дом, где я родился..."; Евгений, "довольный жребием своим", отцовское наследство предоставил заимодавцам, оставаясь и завидным женихом, и состоятельным помещиком.

В те годы, когда Пушкин начал писать роман из барской жизни, Онегин не был ни нуждающимся сыном, ни внуком нищим; он был членом господствовавшего класса, дворянином-землевладельцем и душевладельцем.


Вопрос о наследстве был весьма сложно представлен в законах Российской империи, это была прописанная процедура, и Онегин не мог решить все одним словом, требовалось соблюдение формальностей и главное – сроков. Как самое малое, решение о наследстве принималось после истечения полугодичного срока. Подробнее см. в Приложении. – А.Аникин.

Друзья Людмилы и Руслана!

В 1820 г. была напечатана поэма "Руслан и Людмила". Друзья и почитатели Пушкина с того же года стали называть поэта "певцом Руслана" ("Поэты" Кюхельбекера, 1820), "чувствительным певцом любви и доброго Руслана" ("К Пушкину и Дельвигу" Кюхельбекера)[8]; с той же поэмой связывалась память о поэте и позже: Языков в стих. "Тригорское" — "певец Руслана и Людмилы"; Полежаев в стих. "Венок на гроб Пушкина" — "певец Людмилы и Руслана" и др.
Жуковский подарил юному Пушкину свой портрет с такой характерной надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, когда он окончил свою поэму "Руслан и Людмила, 1820 марта 26".

Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы...

В романе разбросаны хронологические указания, которые дают возможность точно определить главные моменты в жизни Евгения. Онегин родился около 1796 г., "лет шестнадцати окончил курс своих наук" — это было в 1812 г., через 8 лет он бросил свет и летом 1820 г. поселился в деревне. С 1820 г. по весну 1825 г. тянется действие романа.

Роман Пушкина — история молодого человека 20-х годов, картины русской жизни определенного исторического периода. Но роман был окончен в начале 30-х годов, и потому поэтическое освещение этой исторической поры — в последних главах особенно — было продиктовано поэту уже новым периодом русской общественной жизни, наступившим после 1825 г.

Версию иной хронологии романа см. в Приложении. – А.Аникин.
                                

Но вреден север для меня.

Пушкин в мае 1820 г. был выслан из Петербурга за свои антиправительственные политические стихотворения.

Примечанием к этому стиху — горькой иронии над своей судьбой — поэт указывал одно из мест своей ссылки: "Писано в Бессарабии". Вначале молодому поэту угрожала ссылка в Сибирь или заточенье в Соловецком монастыре.

"Пушкина надобно сослать в Сибирь, — сказал Александр I Энгельгардту, директору лицея, — он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает". Благодаря хлопотам Жуковского и Карамзина мера наказания была смягчена.

Пушкин, числившийся чиновником коллегии иностранных дел, официально был переведен в Екатеринослав (теперь Днепропетровск) и выехал 6 мая из столицы на юг курьером с бумагами министерства, получив тысячу рублей ассигнациями "на курьерские отправления".

Не раз в романе в иносказательной форме поэт говорил о себе как о жертве "самовластья":

Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей...

<...>


Страница 4 - 4 из 10
Начало | Пред. | 2 3 4 5 6 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру