Модели времени в русской грамматике

Разные аспекты изучения категории времени

Категория времени многоаспектна: время изучают в физике, философии, истории, фольклоре, литературе, культурологии, психологии, лингвистике. Имеется целый ряд когнитивных моделей времени, отражающих результат познания разных сторон этого сложного феномена. Говорят о физическом, онтологическом, психологическом, художественном, мифологическом, эпическом, языковом времени, рассматривая при этом такие параметры времени, как динамичность / статичность, линейность / нелинейность (цикличность), направленность, непрерывность / прерывность, конечность / бесконечность, гомогенность / гетерогенность и др. [Аскольдов 1922; Кандрашина и кол. 1989; Моисеев 1994]. В языке знания, полученные в ходе восприятия и осмысления мира, в том числе и результаты познания свойств времени, оптимальным образом закодированы, поэтому исследование языковых темпоральных структур позволяет объективировать ментальные формы и постичь концептуализацию мира человеческим сознанием и психикой [Кубрякова 2004: 52].

В языке реализуется несколько когнитивных моделей времени, определяемых как культурно-познавательным опытом этноса, так и свойствами самого языка, функционирующего в речи. "…Язык описывает действительность, которая, подобно речи, существует во времени. Он поэтому располагает богатейшим арсеналом внутренних – грамматических и лексических – средств для обозначения темпоральных аспектов действительности" [Арутюнова 1997: 9]. Особую роль в интерпретации идеи времени в языке играют глаголы, выражающие мир событий, существующих во времени [Болдырев 1994: 72].

2. Дейктические линейные модели времени

2.1. Обыденные и научные представления в языковых моделях времени. В русском языке отражаются не только стереотипы обыденного восприятия времени, представляющие "наивную" картину мира, но и результаты философского и естественнонаучного осмысления феномена времени, связанного с научной картиной мира. Как известно, на обыденные представления "проливают свет" метафорические языковые сочетания в их буквальном прочтении, в данном случае буквальный смысл сочетаний с глагольными предикатами лексемы время, а также внутренняя форма и сочетаемость других темпоральных лексем. В русской языковой картине мира (ЯКМ), как и в ЯКМ многих других языков, реализуется целый ряд метафор времени – пространственных (перед Новым годом; экзамены уже позади), динамических (Время бежит, летит; Время остановилось), ценностных: время – это ценность, которую можно тратить, терять, отнять, дать, взять; время – это ограниченный ресурс, который может кончиться; "время – деньги" [Лаков, Джонсон 1990] (Я потратил / потерял / сэкономил много времени; Не хочу отнимать у вас время; Даю вам немного времени на выполнение этого задания; Время кончилось).

В русской грамматической системе закодированы когнитивные модели времени, соответствующие как его обыденному, так и естественнонаучному и философскому познанию. Особую значимость среди таких моделей имеет четко организованная морфологическая глагольная категория времени, обладающая большим когнитивным потенциалом: "временная категоризация в концептуальной картине мира находит отражение во временных формах и языковые формы времени позволяют объективировать восприятие временных отношений в действительности, то есть используются как орудие познания (когниции)" [Шарандин 2001: 82]. В морфологической категории времени реализуется ряд взаимосвязанных более частных когнитивных моделей  линейного, динамического и однонаправленного (необратимого) времени. Фиксация линейного и однонаправленного течения времени опирается на обыденный опыт познания человеком объективной реальности и онтологии времени: невозможно вернуться в прошлое, и однажды бывшее никогда не повторится. Отражение  направления течения времени и восприятие различных временных планов связано с философским осмыслением данной понятийной категории.

2.2. Статические / динамические темпоральные модели, направление течения времени. Представления о времени, реализованные в русской морфологической глагольной системе, по своей сути антропоцентричны и дейктичны, т.е. ориентированы на говорящего и момент речи. При этом в  парадигматике закреплена статическая модель времени: события прошлого и будущего рассматриваются как реально существующие наряду с событиями настоящего, а различие между ними определяются только отношением к постоянной точке отсчета – моменту речи. Формы прошедшего времени выражают предшествование называемого действия моменту речи (работал, построил); формы настоящего времени – одновременность (работает); формы будущего времени – следование после момента речи (будет работать, построит). Противопоставление морфологических форм времени поддерживается соответствующей темпоральной лексикой (в прошлом,  в то время; в настоящем, сейчас, в данный момент; в будущем).

Но в речи статическая модель заменяется на динамические модели, согласно которым течение времени проявляется в перемещении событий на временной шкале относительно точки отсчета. "Говорящий расчленяет время, рассматривая все временные местоположения, которые удаляются от него (или от которых он удаляется), как прошедшие, все те, которые приближаются к нему (или к которым он приближается), – как будущие, а факты, местоположение которых на линии совпадает с моментом речи, – как настоящие" [Кошмидер 1962: 133]. При этом точная датировка на временной шкале (например, А.С.Пушкин родился в 1799 г.) помимо соотнесенности с точкой отсчета – моментом речи, имеет скрытую ориентацию на событийный исходный момент – Рождество Христово, который в силу существующей конвенции обычно не эксплицируется.

Э.Кошмидер подчеркивал относительность точки отсчета и подвижность системы временных координат, реализованных в языке: в речи могут быть представлены модели как с неподвижной точкой отсчета (Приближается решающий момент), так и c перемещающимися ориентирами относительно стабильной точки отсчета (Мы приближаемся к решающему моменту). В первом случае "из будущего в прошлое, минуя субъект, перемещаются точки временной линии", т.е. "он наблюдает временные местоположения по отношению к себе", во втором – "по временной линии из прошлого в будущее перемещается субъект", т.е. субъект наблюдает "себя самого или другое лицо по отношению к временным местоположениям" [Кошмидер 1962: 136]. При этом однонаправленный временной поток интерпретируется как не имеющий начала и конца [1] .

В основе динамических языковых моделей времени лежит идея изменения, получившая разнообразное обоснование в философских теориях. "Изменение… составляет корень, или сущность времени, осложняемую лишь различными привходящими подробностями и обстоятельствами, отвечающими на вопрос, как это изменение совершается. Изменение же можно определить как единство исчезающего, пребывающего и появляющегося. Иными словами, изменение есть единство прошлого, настоящего и будущего. Время и изменение не связаны друг с другом, а просто есть одно и то же, лишь выражаемое равными словами и в разных аспектах мысли" [Аскольдов 1922: 80]. Но изменение можно заметить только лишь в том случае, если есть наблюдатель. "Об изменении можно говорить лишь в том случае, когда моменты изменения как-то объединены. И это объединение непредставимо и немыслимо иначе, как в сознании или через сознание. Область материальных изменений, если отмыслить от нее сознание наблюдающего субъекта… потеряла бы свою изменчивость" [Аскольдов 1922: 80]. Наблюдатель присутствует в большинстве философских теорий  времени [2] ; наблюдатель находится в центре языковых моделей времени. При этом "наблюдательный пункт" ("точка отсчета") может быть как неподвижным, так и передвигающимся вдоль оси времени, что определяет представления о направленности течения времени.

Представления о временной направленности событий из будущего в прошлое (Приближается день отъезда, все разъедутся и дом опустеет) связано с мировоззрением, основанном на признании предопределенности взаимодействия субстанций и порядка событий [Лейбниц 1982]. При этом в языковой линейной модели времени не отражается конечность земного мира – языковые представления о времени таковы, что его можно неограниченно продолжать как в будущее, так и в прошлое.

Языковая модель временной направленности событий из прошлого через настоящее в будущее (Мы закончили работу вовремя, теперь оформляем заявку, подадим работу на конкурс и будем ждать решения жюри) базируется на естественнонаучных теориях времени. Между событиями существуют причинно-следственные отношения: прежде чем произойдет  какое-либо  явление в будущем, должны осуществиться все предшествующие ему изменения, которые его вызывают – прошлое  порождает  настоящее и будущее [Лавриненко 1997]. Человек, как активный действующий субъект, также обращен к будущему – "в модель жизни вошло целеполагание", а "движение к цели есть движение в будущее" [Арутюнова 1997: 59].

2.3. Относительное время. Несовпадение точки отсчета с моментом речи определяет относительность темпорального значения временных форм, что вызывает некоторые ассоциации с теорией относительности. Соотношение абсолютных и относительных времен отражает логическая модель Рейхенбаха, согласно которой  различаются: момент события (point of event - E), момент речи (point of speech - S) и точка отсчета (point of reference - R), с позиций которой рассматривается событие. Отношением E к S (при совпадении S и R) определяется значение абсолютных времен: прошедшее (E – S), настоящее (E , S), будущее (S – E),  а отношением E к R (при несовпадении R и S) – относительные (релятивные) времена [Reichenbach 1947]. В русском языке не существует специальных форм относительного времени,  которое может быть выражено обычными временными формами, вернее их соотношением, в некоторых синтаксических конструкциях, прежде всего в сложноподчиненном предложении с придаточным изъяснительным, ср. Он сказал (R), что вернется (E) в четверг, а сегодня уже пятница. В этом предложении выражается относительное будущее, т.е. следование события вернется по отношению к точке отсчета, которой служит действие сказал (R – E), при отнесенности всей ситуации к прошлому, т.к. R предшествует S, поэтому и  E предшествует S.

Характер точки отсчета при темпоральном оформлении обозначаемого в предложении события меняется в зависимости речевого или нарративного коммуникативных режимов [Бенвенист 1974]. Речевой режим соответствует полноценной коммуникативной ситуации, когда момент речи определяется как настоящий момент говорящего, который совпадает с настоящим моментом адресата. В нарративном (повествовательном) коммуникативном режиме точка отсчета также не идентична моменту речи, так как не существует полноценного говорящего, временные формы интерпретируются относительно другой точки отсчета – текущего момента текстового времени [Падучева 1996: 283].

2.4. Когнитивные основания глагольных значений настоящего, прошедшего и будущего. Настоящее время во временной системе русского языка, по определению выражающее одновременность с моментом речи, с одной стороны, является наиболее широким временным планом (с точки зрения функционирования презентных форм в значении настоящего), а с другой – актуальное настоящее, совпадающее с моментом речи, – это миг, разделяющий прошлое и будущее. Такую противоречивость сущности языкового настоящего времени отражают и существующие лингвистические определения данной категории.

Р.Якобсон считал настоящее время типично беспризнаковой категорией ("настоящее как таковое не определено в отношении времени" [Якобсон  1985: 215]) – глагольные формы настоящего времени активно транспонируются во временные планы прошедшего и будущего времени, а в своем основном значении легко сочетаются с показателями прошедшего и будущего времени, демонстрируя связь настоящего с соответствующими временными планами: Я вас уже давно жду – с пяти часов. Сегодня мы работаем до семи часов вечера. По мнению Ю.П.Князева, настоящее время не занимает какой-то самостоятельной области на временной оси, представляя собой соединение смежных участков прошлого и будущего, длительность которых зависит от особенностей обозначаемой ситуации. Еще в античных грамматиках настоящее трактовалось как соединение прошедшего и будущего "без всякого разрыва": предложение Я пишу стихотворение (scribo verbum) уместно, по словам Присциана, "пока я еще не дошел до конца, и часть его уже написана, а часть еще должна быть написана" [Князев 1997: 133].

Анализ семантики и функционирования форм настоящего времени в русском языке свидетельствует об их вполне определенном категориальном значении, которое, однако, не исчерпывается лишь одновременностью с моментом речи. В настоящем времени в русском языке предстают действия, которые реализуются не только во время речевого акта, но и до и после него или вообще постоянно (Он живет здесь уже двадцать лет. Волга течет на юг). К настоящему времени относятся также повторяющиеся, узуальные, обобщенно-потенциальные действия (Он каждый день ходит в школу. Она иногда опаздывает. Этот материал не мнется. Смелость города берет). Такое грамматическое осмысление названных и подобных им действий возможно потому, что для говорящего они являются, вследствие их устойчивости и стабильности, актуальными характеристиками объектов, действительными и для момента речи. "Тем самым изменяется характер отношения одновременности речевого акта: он совпадает не с осуществлением действия, а с "открытым бытием" указанных характеристик действия. Эти характеристики действия, как и конкретные разовые действия настоящего, имеют для говорящего cтaтус актуальной действительности, в которой он живет и с которой взаимодействует" [Шелякин 2001: 94].

Таким образом, все разновидности значения настоящего времени объединены общим признаком "открытого бытия", т.е. одновременности с актуальной действительностью говорящего, которая определяется говорящим с учетом не только своего опыта и знаний, но и опыта и знаний других лиц. Значение одновременности является основополагающим и для осмысления физического времени. "Мы должны обратить внимание на то, что все наши суждения, в которых время играет какую-нибудь роль, всегда являются суждениями об одновременных событиях. Если я, к примеру, говорю: "Этот поезд прибывает сюда в 7 часов", – то это означает, примерно следующее" "Указание маленькой стрелки моих часов на 7 часов и прибытие поезда суть одновременные события" [Эйнштейн 1965: 8].

В русском языке нет специальных морфологических средств для разграничения актуального и неактуального (обобщенного, узуального) настоящего (как, например, в английском языке, в котором противопоставлены времена группы Continues и Indefinite), тем не менее данные разновидности настоящего времени требуют строгого разграничения в силу не только своей семантики, но и закономерностей употребления в этих временных планах видовых форм. Настоящее актуальное и настоящее постоянное совместимы лишь с глаголами НСВ, тогда как настоящее неактуальное (настоящее повторяющегося, узуального и обычного действия) допускает в особых синтаксических условиях наряду с глаголами НСВ также употребление и глаголов СВ. Ср.: Бывают минуты, когда люди неожиданно откроют то, что годами скрывали. Этот участок дороги автомобили обычно проедут, но при следующем повороте большинство из них сходит с трассы.

Значение неактуального настоящего заложено (как побочное, периферийное) в самой форме простого будущего (презентной форме СВ) наряду с ее основной семантикой будущего [РГ-80: 629], решающую роль в актуализации одного из двух возможных значений играет окружающий контекст в высказывании. Связь временных значений одной формы имеет когнитивные основания: то, что действительно вообще, может быть действительным и для будущего. Особенно наглядна эта связь при выражении настоящего потенциального. При употреблении презентных форм СВ для обозначения свойств предмета совмещаются значения будущего и настоящего времени узуального действия: свойства субъекта  представляются как потенциальная способность (или неспособность, при отрицании) осуществить то или иное действие в любой момент – и в момент речи, и в будущем. Он все знает, на любой вопрос ответит. Презентные формы СВ с данным значением распространены в отрицательных обобщающих конструкциях: из песни слова не выкинешь, всего не расскажешь, особенно в разговорной речи: тебя не дозовешься, не добудишься.

Ввиду семантической неоднозначности формы простого будущего данная форма и форма составного (аналитического) будущего обычно рассматриваются как две разные формы будущего, тогда как претеритальные формы глаголов СВ и НСВ рассматриваются как одна форма прошедшего времени [РГ-80: 629].

Будущее время в грамматической системе русского глагола не противопоставлено как потенциальное настоящему и прошедшему как реальным временам: все три времени в рамках изъявительного наклонения интерпретируются в грамматической системе как реальные. Об этом же свидетельствует семантическая двойственность формы простого будущего, о которой шла речь выше, а также этимология формы составного будущего, не включающая, в отличие от целого ряда языков, в свой состав модальных элементов. Это соответствует современным естественнонаучным представлениям о будущем времени. "В процессе проектирования сложных систем реализуется такое истолкование времени, которое было чуждо теоретической физике. Время понимается не как некоторая рядоположенность прошлого и будущего в статике, а как время, нацеленное на будущее. Причем будущее выступает не в значении чего-то чуждого человеку, неотвратимо надвигающемуся (как это имело место для прежних физических исследований). Будущее, по крайней мере, ближайшее будущее, как модус времени, предстает как то, что можно творить, создавать, используя план действий, полученных на основе научных исследований, как что-то подвластное человеку, не безразличное его интересам" [Казарян www.chronos.msu.ru]. Хотя отметим, что в обыденной русской речи частотны модальные способы выражения будущих индивидуальных действий (я собираюсь, я хотел бы), а также импликатуры (‘если А, то В’: Если все будет нормально, то в следующем году мы поедем в Крым).

Как уже говорилось выше, "прошедшее время глаголов несов. и сов. вида выражается одной и той же формой: в этой форме выступают глаголы разных видов, но с точки зрения категории времени это одна морфологическая форма" [РГ-80: 629], а все возможные интерпретации значений форм прошедшего времени (перфективное, имперфективное, аористивное, предпрошедшее) предстают как результат взаимодействия вида, лексического значения глаголов и их контекстного окружения. Например, в следующем небольшом отрывке из рассказа Б.Пильняка реализованы все контекстные значения формы прошедшего времени глаголов СВ и НСВ: Мрак окончательно укутал (перф.) землю… дождь капал (имперф.) безнадежно, безнадежно ревел (имперф.) заводский гудок. Шел (имперф.) по квадратным аллеям парка, через парк, к клубу, не дошел (аорист.), свернул (аорист.) к школе, пошел (аорист.) к Нине: вместе, в маленьком городишке учились (плюскваперф.) - и с тех пор, ибо любовь одна, - он остался (перф.) для нее навсегда - одним, единственным…

Простая система времен русского глагола обусловливает имплицитное выражение многих частных временных значений и большую роль вида, а также контекста в их реализации. Кроме того, это способствует активному использованию форм времени в переносном значении, метафорически: формы настоящего используются для обозначения как прошедших (Вчера выхожу из дому и вдруг вижу нашего кота…), так и будущих событий (Завтра я еду в библиотеку; В следующем году он поступает в университет), формы будущего СВ – для выражения прошедшего события (как неожиданного и удивительного: Скажут ведь такое!), формы будущего НСВ в значении настоящего, вызывающего неодобрительную оценку говорящего (Ты мне еще будешь об этом рассказывать!); формы прошедшего в значении близкого будущего (Все, не волнуйся, я уже ушла), неизбежного будущего (Если ты опоздаешь, мы пропали) и др. (подробнее см. [Гловинская 2001].

Такое свойство временных форм русского глагола привело многих грамматистов-славянофилов в 19-ом веке к выводу, что в русском языке временные формы не имеют постоянного значения, а зависят от вида и способов действия. Данному выводу придавался философский и идеологический смысл, что вело к рассуждениям "о различии между внешней, рационалистически отвлеченной категоризацией жизненного опыта, составляющей, согласно славянофильской концепции, сущность западной ментальности, и органическим подходом, стремящимся проникнуть в "жизненную" сущность явлений, — то, что составляет отличительное свойство русской культурной традиции", а также и русского языка [Гаспаров 1999]. Поэтому категории глагольного вида в российской лингвистике традиционно всегда уделялось большое внимание (см. раздел 4).