Когда языки, распри позабыв…

Россия – уникальная страна. Уникальная своим многоязычием, или, в переводе на научный язык, полилингвизмом. Как и каждый человек – «столько раз человек, сколько языков он знает». Понимание этих простых до банальности истин, должно бы, казалось, привести современное общество в состояние всеобщего благоденствия, однако на практике они не только не ценятся, но искажаются и извращаются. Чего стоит одно стремление создать из сегодняшнего населения Украины «моноязычную» нацию, отбрасывая страну и ее культуру на столетия назад, прикрываясь стремлением «войти в Европу». Но всякое забвение или искажение собственной культуры (а знание языков и есть самая что ни есть культура!) в составе других народов-языков не может не отразиться на сегодняшнем внутреннем состоянии и будущем благополучии народа.

А чего стоит политика мировой глобализации с желанием подравнять всех под единый американский стиль жизни, который, конечно, проявляется прежде всего в «американизации» языка. Причем, на словах можно провозглашать, как это делается сейчас в Косове, равноправие всех «шести национальностей», или на Украине (где формально все объясняется заботой о возрождении родного языка), на деле же получается полная неразбериха и нестроение. Смею предположить, что это нестроение происходит не только вследствие дурных помыслов радетелей о благе своего народа, но и вследствие элементарной филологической безграмотности, которая сегодня оборачивается против языковых реформаторов болезненными ударами и по их собственным интересам, и по благоденствию и спокойствию их детей и потомков.

Национализм – это хорошо. Если он представляет собой развитие национальной культуры и существует не в ущерб развитию культуры других народов. Академик РАО Юрий Владимирович Рождественский, анализируя дела в нашем языковом образовании в начале 90-х, писал, что национализм отличается от шовинизма тем, что национализм есть развитие национальной культуры, а «шовинизм практикует унижение других культур и этим наносит ущерб собственной культуре».

Мы наблюдали парад национализма в нашей стране (особенно в связи с развалом Советского Союза), который должен был осуществляться во благо каждой нации, получившей «право на самоопределение». Почему же нет желанного благоденствия ни на Украине, ни в Латвии? С точки зрения духовной морали ответ прост: хоть «счастье было так возможно...», его невозможно построить на несчастье другого. Тогда неминуем хаос, поскольку все стороны, участвующие в разрешении ситуации, не могут не ощущать несправедливости происходящего. Впрочем, оптимистический взгляд на историю показывает, что зло не может процветать и господствовать долго: гордые и надменные падут, а униженные и кроткие «наследуют землю»...

Что же подсказывает наука о языке? Существует ряд положений, с которыми нельзя не считаться в планировании языковой политики. Эти положения выработаны историей языкового образования и положительным опытом языковой политики различных государств.

Первое. Должны развиваться все языки, существующие на данной территории. Не может быть альтернативы «или – или», должно быть «и..., и...». Худо-бедно ли, но в советское время реально ставилась и решалась задача развития языков малых народов, тем более, языков союзных республик. Сегодня можно говорить о том, что не все в этой политике было совершенно, но очевидна изначальная правильность языковой политики: развиваться должны все языки и литературы.

Второе. Юридическое «равноправие» языков не означает их «равенства». Не-«равенство» проявляется в различной степени развитости языков (Ю.В. Рождественский). Академик РАО, президент Государственного института русского языка им. А.С. Пушкина В.Г. Костомаров говорит, что языки «равноправны», но не «равноценны». В этом нет ничего обидного или оскорбительного: есть языки, на которых существует только устная речь (таков язык какого-нибудь племени, не имеющего необходимости в письменной речи, но представителю такого племени надо дать возможность в международном суде защищать свои интересы). Есть малые народы, получившие письменность (таковы малые народы России), но не имеющие развитой художественной литературы и науки – тогда, «распри позабыв», необходимо, чтобы малый народ подтягивался до «старшего брата», не испытывая при этом ни чувства унижения, ни комплекса неполноценности.

Третье. Более развитые языки становятся образцами речевой деятельности для языков менее развитых, оказывая на последних культурно-стилевое влияние в разных областях жизни. Так происходит заимствование не только слов, но и идей, разных форм жизни. В советское время на СССР идеологически ориентировались страны Восточной Европы, но стилистически мы были беспомощны вследствие слабости нашей филологии, ибо образ советского человека (увы, в некотором смысле бессловесного и некоммуникабельного) был непривлекателен для поляков, венгров, чехов... Образ же не столько сытого, сколько риторически раскрепощенного американца привлекал и манил. Полагаю, что мы проиграли холодную войну не столько экономически, сколько риторически, пропагандистски, ведь психологическая война велась речевыми средствами, но искусство риторики по-прежнему terra incognita для большинства нашей интеллигенции. Сегодня же властвует английский язык, что проявляется в навязывании как экономических реалий (Макдоналдс, Кока-кола), так и культурно-информационных (копирование западных телепередач, музыки, моды и т.п.), образовательных, развлекательных. Впрочем, так происходит передача культурного опыта, только вот каждая страна вправе спросить: то, что нам передается есть действительно культура или пена, взбитая массовой информацией?

Кстати, русская культура и язык всегда были открыты для таких контактов и заимствований. Ведь наш язык сложился из многообразия «языков»: письменность мы восприняли из церковно-славянского, почему весь наш высокий стиль богат «славянщизной», а сам язык в XVIII веке назывался «славенороссийским»; в период татаро-монольского нашествия наш язык заимствовал тюркизмы, а затем обогащался и грецизмами, и латинизмами, и польскими словами, в петровское время – голландскими, немецкими, затем – французскими. Таким образом, наш язык изначально восприимчив к чужому, а вот далее есть два пути: один – смешать французское с нижегородским, слепо копировать чужестранное и то, что странно для нашего сознания; второй (и так бывает в периоды одушевленного и ясного народного сознания) – отбирать все лучшее, что было в культуре-источнике, и на этой основе создать новый стиль. Впрочем, для второго пути требуется напряженность и вдохновение мыслеволевого усилия, которое должно быть разлито в общественном сознании и личном творчестве. Пример первого слепого копирования – наша перестройка, списанная с западных советов; примеров второго творческого созидания – множество: Петр Великий в разных областях деятельности; или создание Словаря Академии Российской – с одной стороны, по примеру французской, с другой, отбирая только русские слова, с гордостью за великий «славенороссийский» язык.

Заимствуемые языки обычно становятся языками образования, то есть на них обучают, они входят в учебный процесс, как, например, на латинском, греческом, немецком, французском, итальянском, английском произносились речи в торжественных актах Московского университета второй половины XVIII века.

И это при том, что, начиная с первой лекции М.В. Ломоносова на русском языке, в российском обществе все время происходит борьба за русский язык, слышатся требования бе-речь и защищать его. Итак, наблюдаем ту самую бердяевскую антиномию: при вящей подражательности мы удивительно самостоятельны и изобретательны, но часто последнее свойство просыпается у нас только тогда, когда становится тошно от передразниванья чужого и чуждого, как это происходит сегодня в наших СМИ.

Сегодняшние связи русского языка целесообразно рассмотреть в трех направлениях его контактов: контакты с международными развитыми языками (прежде всего, с английским), восстановление связей на постсоветском пространстве (прежде всего, положение русского языка на Украине и в Прибалтике), русский язык для малых народов России.

***

Есть ли у нас «распря» с великим англо-американским языком, завладевшим сегодня миром (а, значит, и владеющим умами и стилем жизни)? Несомненно. Только мы настолько мирные люди, что не протестуем, хотя внутреннее возмущение давно мучит общество и всех нормальных людей: кто может спокойно выдерживать пресс американской кинопродукции в воскресный вечер? Кто не заметит, что из 27-ми песен, представляемых на конкурс Евровидения, 25 поются на английском языке? Кто не заметит, что новый телеканал 2 × 2 отдан не образовательным передачам, не отечественной кинопродукции (которой так много за предела-ми нашего ТВ – один кинофестиваль «Семья России» чего стоит!), а дешевым мультикам с явно пошлым и безнравственным душком? У кого нет в почтовых ящиках призывных писем изучать «English first» (прозрачная двусмысленность, утверждающая приоритет английского над всеми остальными языками)? Тем не менее, мы мирно дремлем, народ и общество безмолвствуют, выжидая в богатырской неповоротливости: а что же еще будет? какую мерзость (из области человеческих извращений – садистских или сексуальных) покажут нам в воскресный вечер? К сожалению, наши управленческие механизмы (а управление – это язык!) настолько несовершенно, что мы попросту не знаем, какими путями можно высказать мнение так, чтобы оно было услышано?

Кстати, всей этой пассивности несомненно есть объяснение в нашем менталитете: мы – великая нация, сложившая великий язык из многообразия заимствованных ею не просто слов, а самих «языков». Претерпели многое, перетерпим и это. Только под лежачий камень вода не течет. Ждем смены стиля, который, скорее всего, пойдет от нового президента. Как ни был решителен в утверждении своих идей Путин, но с нашими СМИ действующий не смог сделать ничего, ибо это такой сложный речевой механизм, к которому попросту не знают, как подступиться.

***

Каковы же наши отношения с «языками-соседями» по СНГ?

В 90-е годы большинство из них стояли в позе обиженных на великого соседа, всячески лягали ослабевшего льва, пытались диктовать дикие правила, противоречившие логике нашего языка. Так появлялись «Таллинн» и «Кыргызстан», хотя никому не придет в голову предлагать англичанам или французам писать Moscow или Moscva. Были в этом, конечно, тайная зависть и желание унизить близкого родственника по крови с помощью далекого заокеанского дяди... Может быть, есть и здоровое желание поднять свою культуру и язык, только нет понимания, что великая культура не создается по президентскому приказу и однодневно. Так, националистические силы пытаются выстроить на украинском языке разные области науки и образования, во все области жизни ввести украинский язык (например, создать устав воинской службы на украинском) – только дело в том, что культура просто так не создается. Здесь надо бы поучиться на хорошем опыте, а опыт такой имеется как раз у наиболее развитых культур. Придется признать, что человечество знает немного таких культур, которые являются не только примерами и образцами, но и обладают объединяющей силой для других наций, став средством коммуникации и организации социальной, экономической и духовной жизни. Русский язык принадлежит к таким культурам.

Примером построения культурных отношений с другими языками и народами являлись факты активных литературных контактов всех национальных культур и литератур в бывшем Советском Союзе. Пусть эти контакты имели несколько официальный принудительный характер, но ведь культура, образование и воспитание – вообще дело принудительное. Много ли выиграли народы постсоветских республик вследствие образовавшейся «свободы»? Могут ли они похвастаться тем, что их литературу читают, а культуру «почитают» на Западе так, как их читали и почитали в Советском Союзе? Разве не потеряли прибалтийские писатели-литераторы возможности прочтения и слушания всеми другими народами на русском языке? Честно говоря, с упоением и известной долей ностальгии по советским временам читаешь в «Евразийской музе» ЛГ стихи разнонациональных поэтов бывшего Союза, отмечая национальные колориты латышей, белорусов, армян, азербайджанцев, молдаван... Можно спорить со сказанным, но если культурное достижение уничтожается, это квалифицируется в культурологии однозначно: вандализм, т.е. разрушение культуры.

Конечно, правды ради стоит сказать, что на филологическом факультете МГУ, где преподавался курс «литературы народов СССР», у студенчества к нему было слегка скептическое отношение, но это простительно лишь для студентов: на фоне развитой античной или зарубежной классики писатели советских республик, конечно, проигрывали. Однако кто может сказать, что к этой литературе было неуважение или ее дискриминация? Общество понимало, что дружба народов есть долг, и нельзя сказать что-то оскорбительное или унизительное в адрес человека другой национальности, либо же с очевидностью нарушать эти права, как это делается в «безумии» языковых новаций на Украине или в Прибалтике.

«Безумие» я написал не в оскорбительном смысле, а в смысле делания «без ума». Ведь мы не столько негодуем по поводу запретов на русский язык на Украине, сколько огорчаемся несуразности и глупости происходящего: как можно запретить человеку «думать» на родном языке? А происходит именно это, когда президент Ющенко (я как раз был свидетелем этой новации в июле 2005 года при его беседе со студентами крупнейших вузов) предлагает: «думайте по-украински...». Но что мне делать, если я человек другой куль-туры и изначально думаю на другом языке?

И ведь никому в советское время (как и никому на западе, который им должен «помочь») в голову не придет сказать в Бельгии, большая часть которой говорит по-французски: «думайте по-фламандски». Хочется сказать словами профессора Горностаева из «Любови Яровой», обращенными к матросу Кошкину: «Товарищ комиссар народного просвещения, вы неграмотны!..»

Еще большее «безумие» – нарушить принцип теории именования, на котором держится вся восточная и западная филология – он зафиксирован как Сократом, так и Конфуцием: «если имя вещи дано верно, то дело ладится. Если имя дано неверно, дело придет в нестроение». Человеку имя дается от рождения, он сросся со своим именем, оно – его, личное. На Украине же считают возможным «отнять» имя и в паспорте дать человеку другое – и никакая демократия не вступится... Хотя хорошо известно из языковой практики всех народов, что имена собственные не переводятся: если вы из русского Николая делаете в паспорте «Миколу», то почему президент Франции не «Микола Саркози»? Если вы меняете «Скворцова» на «Шпака», то почему не называете «Джорджа Буша» «Георгием (или Жорой) Кустовым» (Буш, как известно, куст)? Разве это не политика двойных стандартов?

А к чему может привести запрет фильмов на русском языке под предлогом развития языка украинского? Самое главное: чем может помешать один язык другому? Почему не развивать оба языка? Зачем вносить в жизнь людей разъединение, разрыв, раскол? «Политика есть искусство объединять людей» (И.А. Ильин). Глядя со стороны на политику украинской власти, читая статьи иных украинцев в Интернете, изумляешься искривленности сознания: люди действуют и пишут словно не подозревая, что все их хитрости и искривления в пользу своего «украинского» в ущерб русскому (российскому) и в реверанс западному шиты белыми нитками?

Вот лишь один пример, взятый из Интернета. С каким профессиональным упоением Пантелеймон Василевский пишет в статье 2005 года, что «творчество украинца Николая Гоголя» «было “пропитано” Украиной, где бы он ни был»! Кто же будет спорить?! Раньше этому радовались и умилялись, сегодня же это предмет для «распри», т.е. разговора о том, что проклятые «москали» ходу не давали переводам Гоголя на украинский язык.

Василевский рассказывает о том, что «Тарас Бульба» был впервые переведен на украинский вовсе не в 1935 году, как это указано в библиографическом указателе АН СССР «Гоголь и Украина» 1952 года, а гораздо раньше – во Львове в 1850 году. Порадоваться бы этому открытию да поудивляться вместе, так ведь нет – весь тон статьи говорит о том, что умышленно-де такие факты скрывались...

Однако таких противоречий в науке предостаточно. У меня свежая аналогия с тем же 1952-м годом относительно великого Ломоносова: при всем совершенстве текстологического издания «Краткого руководства к красноречию» (см. ПСС 1952 года) ну не указывают советские издатели достаточно полно зарубежных (немецких и французских) источников, которыми руководствовался и с которых переводил ученый свои тексты. Хотя такая работа была начата еще до революции академиком И.И. Сухомлиновым. Радуюсь и веселюсь оттого, что исследование зарубежных и отечественных источников творчества Ломоносова еще предстоит как доказательство творческих «заимствований» великого русского ученого и человека...

Вспоминает Василевский и Пыпина, писавшего в «Истории русской литературы», что «Гоголь был малороссом до мозга костей...» и Д.И. Овсянико-Куликовского, писавшего о произведениях Гоголя, что, «читая их, нельзя избавиться от иллюзии, будто это перевод с украинского». Не хватает только слов президента Ющенко, что и «думал»-то Гоголь «по-украински»... Эх, да вот писал-то почему-то по-русски. А я вот думаю, что психолингвистический анализ билингва Гоголя с очевидностью говорит о том, что «мыслил» он наверняка и по-русски, и по-малороссийски (кстати, последнее слово на Украине запрещено или не рекомендовано – так во всяком случае мне было подсказано еще в 1993 году, когда я, исследователь риторик Киевской Духовной академии, выступал с докладом на Международной конференции, посвященной ее юбилею).

Язык есть ключ к мироощущению человека в жизни. Заставить человека говорить на другом языке, забыв родной, – значит перестроить всю его духовную природу, его суть, корни, унизить и растоптать его личность. Забыть родной язык – значит предать и свою историю, и своих предков. И в то же время что благодатнее для каждого народа и каждого человека, нежели попытаться воспринять и понять живущего с тобой рядом человека или народ (через забор или через границу), расположиться к нему всем сердцем, понять образ его бытия – а он-то как раз всегда выражен в языке, сдружиться, осмыслить его характер, способ чувствования и рассуждения!

***

А как у нас, в России? Не гнетем ли и мы свои малые на-роды-языки? И на этот вопрос можно найти разные ответы. Все зависит от того, на какую точку зрения встать и какими философско-мировоззренческими взглядами руководствоваться. Можно начать национально-языковую «распрю» под видом того, что-де плохо развиваются у нас языки малых народов России. И кому-то очень неймется (или хотелось в девяностые годы) посеять рознь между русским и татарским, между русским и бурятским, между русским и якутским, алтайским, чувашским, эвенкийским – продолжать придется долго, поскольку только языков, занесенных в Красную Книгу языков народов России, находящихся под угрозой исчезновения, у нас более 60-ти.

Когда начался парад национализма в 90-е годы, кому толь-ко не хотелось повернуть корабль в сторону от России, да сами народы голосуют своим умом (не безумием) за то, чтобы учить науки на русском языке, чтобы обращаться к русской литературе и культуре, чувствуя себя в «семье единой», а не разобщенной... Ведь если не с Россией, то с кем? С каким из царственных «львов»? С британским? Или с американским орлом взлететь в небо? Грузия уже взлетает... Или, побывав в Болгарии (теперь в Грузию не попадешь), услышал я от бывших «братьев», что, мол, не построили им обещанной Швейцарии ни американцы, ни европейцы, а вы, мол, русские, отвернулись... Но какой благодарностью начинают гореть глаза, когда начнешь лекцию с напоминания о надписи на дверях Храма Александра Невского в центре Софии о том, что русские и болгары «братья навеки»!

Знаете, как вернее всего оценивается благосостояние умов и сердец в бывших соцстранах и советских республиках? По глазам. Когда боролись с советским влиянием (а это было также влияние русского языка, изучение которого наши чешские и польские братья специально доводили до абсурда, преподавая его в детских садах и аптеках), но у них был блеск в глазах. Сейчас же все отмечают, что потеряно главное – интерес к жизни, жить стало не для чего... Значит, трудности воодушевляют: нет скорбей – нет и спасения.

Вопрос же развития языков малых народов действительно серьезный. У нас созданы письменности для большинства народов, населяющих Россию, однако процесс развития этих языков тормозится естественным желанием многих народов примкнуть к более развитому и авторитетному языку, пользоваться плодами его великой культуры и словесности в целом. Однако противоречия здесь никакого нет. Все зависит от умонастроений самих россиян: как русских, так и других народов. Как чуваш, алтаец, эвенкиец, бурят должны чувствовать в русском человеке брата, так и русские с уважением и любовью обязаны относиться к представителю любой малой народности России. Здесь самое главное – не впасть в пессимизм, критицизм, скептицизм, столь характерный для некоторых людей, любящих «свободу» проявления вседозволенных эмоций. Любовь и дружба между народами есть долг, и наша святая обязанность всеми средствами оберегать священный «языковой» союз, который завещан нам нашими историческими предками.

***

И последнее: в отличие от монолингва, живущего себялюбиво и замкнуто, человек-полилингв существует радостно и комфортно. Он много знает, ему знакома легкость перехода с одного языка на другой, он подлинно терпелив к человеку другой культуры и психологии. Надо только развивать, а не «гнобить» человека, желающего говорить на родном языке и вынужденного стоять с плакатами (как это происходит сего-дня в Крыму), чтобы требовать элементарного – учиться на родном языке.

Не вспомнить ли нам сегодня графа Льва Николаевича Толстого, который писал: «Слово – дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом можно служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись от такого слова, которое разъединяет людей». А начинается такое слово, конечно, в глубинах сердечных, где должны быть благорасположенность и непамятозлобие по отношению к другому человеку, которого нужно «возлюбить как самого себя» и высказать эту любовь на любом языке.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru