История языка как история духа народа

Размышления над книгой Ф. И. Буслаева «О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову Евангелию»

Фёдор Иванович Буслаев всю сознательную жизнь занимался возрождением «той… силы, которая первоначально двинула язык к образованию». Поэтому многие его работы посвящены истокам письменно-литературных традиций славянского слога, и первый же научный труд ярко выразил исследовательские и духовные устремления молодого ученого: через поиски утраченного в языке пробудить «сознание к творческой силе нашего собственного слова», доказать, сколь тесно были переплетены в его истории предания и верования народа, как ясен, глубок был общечеловеческий корнеслов славянской речи. Эти задачи ученый решал в книге «О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову Евангелию» (М., 1848).

Ф. И. Буслаев выделил два периода в древнейшей истории языка: мифологический и христианский. Такая последовательность, по его мнению, оправдана ходом развития славянской культуры: «Для того, чтобы определить степень влияния христианства на славянский язык, следовало сначала рассмотреть оный вне христианства, показав в нем следы язычества, и потом уже обозначить, что внесено в него христианством» [Буслаев 1848: 6].

Мифологический период Ф. И. Буслаев понимает не как «примитивную» ступень в истории словесного творчества, а как глубинный, высоко духовный этап в формировании представлений на язык, его функции, роль и место в сфере общественных отношений. Он очень тонко, с большой любовью и вниманием говорит о давних временах: «…слово, как верное выражение преданий и обрядов, событий и предметов, понималось в теснейшей связи с тем, что выражает: названием запечатлевалось верование или событие, и из названия вновь возникали сказание или миф; изобразительным воззрением слово живописало страсти и духовные способности человека и своей изобразительностью порождало веру в вещественное явление духовного» [там же: 8–9].

Если по своему значению данный период ученый называл «мифологическим», то по «способу воззрения» — «эпическим», из-за «эпической обрядности в повторении известных обычных выражений» [с. 9]. Ф. И. Буслаев так характеризует «Изобразительное впечатление, выраженное в слове»: «В эпических формах, даже доселе удержанных народною речью, открываются следы глубокой древности. Слово, как звук, выражающий движения потрясенной души, тронутой впечатлением внешним в соприкосновении с действительностью, означает предметы по тем свойствам, какие ярче бросаются в глаза и затрагивают воображение» [с. 10]. Самое яркое впечатление, по мысли Ф. И. Буслаева, отразилось в эпитетах, обозначающих цвет предмета, сияние, блеск. Это было связано с языческим поклонением огню и свету. Такие формы отмечаются во всех славянских языках, например, в сербском, где золото называется «сухое», а серебро — «белое»: «од суха злата, од сухога злата, от биjела сребра…» [с. 11]. Как же ученый объясняет такие странные эпитеты? Его точка выглядит очень убедительной: «Нынешнее значение слов сухой, сушить (здесь и далее выделение примеров курсивом наше. — О. Н.) никоим образом не объясняет этого эпитета. Золото по своему значению предполагает при себе эпитеты: светлый, горящий, красный, желтый. Так, в нем. наречиях эпитет золоту красное в Эдде: gull raut…, в нашей народной поэзии так же: красно золото. Даже в санскрите корень суш значит только arescere, siccari, но утраченное в глаголе первобытное, мифологическое значение сохранилось нам в с<анс>кр<итском> производном çушма (-ма — суф<фикс>, корень — çуш) в смысле sol, ignis, lumen, splendor, vis, robur. След<овательно>, сухой в его мифологическом, древнейшем значении силы огня и солнца как нельзя лучше могло быть эпитетом злату, чему соответствует другой эпитет в с<е>рб<ских> песнях: чистим сребром и жеженем златом… Если это был исконный эпитет злату у славян, то он был и у нас, и, вероятно, этим эпитетом объясняется клятва: да будем золоти, т. е. иссохнем, сгорим от небесного огня» [с. 12–13].

Другие древние формы также в своей семантике и употреблении закрепили связь со славянским мифологическим прошлым. Ф. И. Буслаев. В частности, полагал, что «понятие о свете глубоко лежит в названии русалок и в веровании в эти существа. Хотя они живут в воде, но свет был начальною их стихиею. Речное название Руса, откуда русалка через форму рус-ло, ведет свое происхождение от слова русый, распространившегося не только на север, где находим фин<ское> rus «красный, рыжий», но и на юг, так что у сербов руса постоянный эпитет головы: «и русу му осиjече главу». В значении же воды встречаем не только в чехах (т. е. в чешском языке. — О. Н.): na potoku Rusawĕ, но и в кельт<ском> rus, ros — «озеро» [c. 15–16].

Из интереснейших «сюжетов» мифологического периода в истории славянских языков мы привели лишь несколько примеров, чтобы показать, насколько внимателен был Ф. И. Буслаев к словесному изобразительному творчеству наших предков. В этой части он также показал связь воды и огня, отразившиеся в языке преданий, привел любопытные наблюдения над бытованием слов волхв и жрец: «…волхв есть не только синоним жрецу, но и его древнейшее индоевропейское именование, жрец же есть уже позднейшая, в языке славянском созданная форма; волхв носит в себе память о поклонении свету, жрец прямо указывает на жертву и огонь» [с. 23], и др.

Исследование Ф. И. Буслаева оригинально и в том отношении, что его автор не ограничивается только древнеславянскими представлениями и их словесными функциями, но также привлекает обширный неславянский фонд лексики и мифологии, который показал сходство славянских верований и преданий с немецкими, в основе которых «лежит единство воззрения и тех и других на природу, следы которого открываются в языке» [с. 43].

В этой же части книги ученый определяет и «исторические пределы славянскими поверьям и мифологическим формам языка», выполняет подробный разбор таких лексем, как праг–порог, драга–дорога, колымага и др.

Замечательна семантическая цепочка слов, составлявших, по мнению Ф. И. Буслаева, главнейшие образы и коренные понятия древних, выраженные в словах душа и дух. Именно в них «человек роднил себя со всею окружающею себя природою, как бы для того, чтобы повсюду в природе чувствовать свое присутствие и быть в ее недрах, как в родной своей семье» [с. 67]. Вот эти представления: 1. Ветр, дуновение. 2. Дым, пар. 3. Огонь. 4. Вода, кровь. 5. Сила [с. 67–70 и далее].

Подводя итог мифологическому периоду, Ф. И. Буслаев замечал, что сказания со временем предавались забвению, искажались, отдалялись от жизненных вопросов и становились «антикварной редкостью», постепенно вытеснялись христианством и образованностью. Но вывод ученого оптимистичен: «…сколько бы народ не отклонился от своего первобытного состояния, пока он не утратит своего языка, до тех пор не погибнет в нем духовная жизнь его предков» [с. 87–88].

Второй период — христианский — меняет односторонность воззрений наших предков «на общечеловеческое поприще отвлеченной, нравственной мысли» [с. 89]. Какие же свойства получает язык в это время? Ф. И. Буслаев выделяет такие существенные преобразования, вызванные введением христианства и переводом священных книг:

1. «Христианство сглаживает с языка его изобразительность, воспитанную язычеством…».

2. «…язык перевода Св. Писания в продолжение всего литературного движения языка не перестает оказывать влияние при каждой новой попытке расширить значение слова, по мере развития мыслительности».

3. «Как история живописи определяется непрестанной борьбой христианского воодушевления с вещественностью формы и подражанием природе, так и история языка предлагает непрестанное колебание отвлеченной мысли и живого представления, друг другу оказывающих обоюдное противодействие» [с. 89–90].

Ф. И. Буслаев не без основания утверждает, что еще до перевода на «славянский язык» Священного Писания он «служил органом христианских понятий». Доказательством тому могли служить приводимый ученым древний ономастикон VI в. н. э. — имена Доброгост, Всегрд, Тетимир, Оногост, занимавшие высокие светские и духовные посты в Царьграде; готский язык, находившийся в близких сношениях со древнеславянским и др.

Ф. И. Буслаев указывает те «качества» древнецерковнославянского языка, которые отличают его прежних мифоэпических форм. Прежде всего, это появление отвлеченности понятий для выражения ими Св. Писания. Анализируя Остромирово Евангелие, он приводит такие примеры: греческое δαίμον («бес») в славянском тексте приобретает иной смысл — «злой дух», греч. οικουμένη («дом, жилище») осознается как «вселенная», греч. μυστήριον («тайна») переводится вообще как «понятие о сокрытии» [с. 101–103 и далее] и т. д.

Другое свойство заключается в наличии слов религиозной семантики (слова «христианского значения», как называл их Ф. И. Буслаев), которые, по мнению ученого, задолго до перевода уже утвердились в строе языка [с. 105]. Это — крест, алтарь, церковь и мн. др. Автор книги не придерживается мнения, бытовавшего в его время, о том едином «прародителе» таких слов. Он пишет: «Но никак невозможно допустить, чтобы в славянский язык систематически из какого-либо одного языка входили понятия и слова: это совершенно невозможное дело в средние века» [с. 106].

Еще одно качество древнего языка — «слова, составляющие переход от древнейшего периода к христианскому». Это так называемые «туземные слова», «столь утратившие свое прежнее нехристианское употребление, что уже их можно считать как бы принадлежащими вполне к периоду христианскому» [с. 119]. К ним он отнес:

1. «Слова, обозначающие молитву и поклонение».

2. «Бог, Спаситель и другие лица христианского поклонения».

3. «Понятия о святости, христианском законе и Св. Тайнах».

4. «Ад» [с. 119–127].

Лингвистические заметки Ф. И. Буслаева о происхождении и исторических путях «христианских слов» из Остромирова Евангелия представляют самую существенную и интересную часть этой работы. В ней обнаруживаются основательные знания молодого ученого не только из области древних текстов, но и языков: готского, древнегреческого, санскрита, древнепрусского, немецкого, славянских.

Следующее свойство древнего языка начинается с периода славянской образованности и перевода готами Библии.

Еще один этап в истории древнего «славянского языка» связан с наличием «понятий семейных». Ф. И. Буслаев отмечает в тексте Остромирова Евангелия такие слова и явления: женихъ, бракъ, понятие о побеге, нев±ста, общее понятие для означения родства µжика (ср. совр. родств. уж, угол и др. — О. Н.) и др. Особое по важности «в историческом отношении слово, означающее вместе и мужа, и жену», занимает лексема манженъ (с. 144). Наконец, с историей языка связаны и древнейшие формы поэзии.

Вся книга Ф. И. Буслаева пронизана историческим пафосом культурного роста славянских народов, их связи с другими древними этносами. Для него одинаково важны и языческие представления о языке — мифологическое сознание предков, и христианское наполнение слова, которое позволяет судить не только об уровне грамотности народов, но и смене бытовых, общественных взглядов. Ярким тому примером могут служить слова владыка и старейшина, которые, получив значение в быту семейном, распространились для выражения власти не только гражданской, но и церковной: в старину власть начальника освящалась властью церковною, и служитель церкви был вместе и начальником» [с. 166].

В заключении своего исследования Ф. И. Буслаев приходит к выводам, на которые в значительной степени опирается и современное языкознание. Но для того времени (середина XIX века) они стали большим открытием. Мы укажет только некоторые из финальных тезисов ученого:

«1. История языка стоит в теснейшей связи с преданиями и верованиями народа. […]

4. Родство языков индоевропейской отрасли сопровождается согласием преданий и поверий, сохранившихся в этих языках. […]

6. Готский перевод Библии предлагает значительные факты для истории славянского языка в IV веке.

7. Славянский язык задолго до Кирилла и Мефодия подвергся влиянию христианских идей. […]

11. Перевод Св. Писания на славянский язык относится к той поре жизни народной, когда в языке господствовали еще во всей силе понятия о семейных отношениях» […]

15. Отвлеченность славянского языка в переводе Св. Писания как следствие ясного разумения христианских идей… усилилась грецизмами… […]

16. По языку перевода Св. Писания можно себе составить некоторое понятие о характере переводчиков и того народа, в котором произошел перевод Св. Писания» [с. 209–211].

Литература

Буслаев 1848 — Буслаев Ф. И.. О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остромирову Евангелию. М., 1848.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru