Научное наследие Московской лингвистической школы. Часть II

Завершается подборка архивных материалов Московской лингвистической школы отдельными тезисами и материалами заседания МИФЛИ и Института языка и письменности

Небольшая заметка М. Н. Петерсона «О значении слов» раскрывает иную плоскость его научных интересов — лексикологию, почти не представленную в изданном виде (все подобные курсы лекций и наброски к книгам по-прежнему остаются неопубликованными).

Во многом интересен отзыв М. Н. Петерсона о докторской диссертации Р. И. Аванесова «Исследования по русской диалектологии».

Весьма интересны, на наш взгляд, помещенные в сборнике письма и полемические заметки Р. И. Аванесова. Среди них публикуются такие: послание Д. Н. Ушакову, ответ Р. И. Аванесова и В. Н. Сидорова А. Марьямову (забытые материалы из истории русской диалектологии 1940-х гг.).

Во многом показательна и еще одна архивная заметка, посвященная забытому русскому советскому диалектологу В. Г. Орловой — в нашей публикации раскрываются редкие биографические факты этого ученого по материалам 1930-х гг.

Публикация завершается материалами по истории МИФЛИ и Института языка и письменности АН СССР 1940—1941 гг. Стенограммы воссоздают атмосферу заседаний и дискуссии по научным вопросам (преимущественно по диалектологии) их участников.

Все архивные источники, представленные в настоящей публикации были подготовлены нами и впервые изданы в сборниках «Отцы и дети Московской лингвистической школы» (М., 2004) и «Материалы и исследования по русской диалектологии»(Т. I (VII): К 100-летию со дня рождения Р. И. Аванесова / РАН, Ин-т русского языка им. В. В. Виноградова. — М.: Наука, 2002). Здесь они передаются в редактированном виде, сверены по подлинникам (автографы, машинопись). Дореволюционные письма, имеющиеся в первой и второй частях нашей публикации набраны в современной орфографии и пунктуации. Однако в тех случаях, где это возможно, мы посчитали целесообразным сохранить языковой колорит письма и не вносить существенной правки в текст (в каждом примере подобные изменения оговариваются отдельно). Авторские сокращения раскрываются в угловых, а наши вставки и дополнения даются в квадратных скобках. Комментарии к материалам содержат, необходимую краткую информацию об источнике и месте его хранения, датировке, а также объяснение имен, трудов и событий, описанных в нем. Наши замечания касаются и текстологии источника. Все это позволяет точно и корректно воспроизвести подлинный текст и соблюсти принятые нормы публикации архивных документов.

М. Н. ПЕТЕРСОН

О ЗНАЧЕНИИ СЛОВ

Публикуется впервые по автографу М. Н. Петерсона голубыми чернилами на стандартном листе тетрадного формата в линейку (Архив РАН. Ф. 677. Оп. 6. Ед. хр. № 190. Лл 20—20 об.). Вверху в правом углу листа синим карандашом приписано: тезисы к докл. При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках. Настоящий текст представляет собой тезисы одноименного доклада М. Н. Петерсона, прочитанного 14 августа 1942 г. на научном заседании Института языка и письменности АН СССР. В протоколе этого заседания указано, что слушали доклад проф. М. Н. Петерсона «О классификации значений слов» (там же, л. 17). Среди присутствовавших были известные ученые, в их числе Б. В. Томашевский, О. С. Ахманова, С. И. Ожегов и др., председательствовал — В. А. Петросян, секретарем был С. С. Высотский. Как указано в протоколе, в прениях по докладу выступали проф. Н. Ф. Яковлев, проф. Г. О. Винокур, А. А. Реформатский, проф. К. А. Ганшина, проф. М. В. Сергиевский.

***

1. Изучению значения слов уделяется мало внимания; не делается обобщений, не решены самые элементарные вопросы.

2. Благодаря этому однородные случаи часто трактуются различно и, наоборот, различные — одинаково. Примеры из «Толкового словаря русск<ого> языка».

3. Необходимо различать лексическое и грамматическое значение слов.

4. Необходимо выяснить соотношение между разрядами слов (частями речи) и лексическими значениями слов.

5. Слово и контекст.

6. Лексическое значение глагола значительно богаче, чем обычно это представляется, а именно: действие, положение, состояние, существование, отношение (к другому), отношение (со стороны другого), модальное значение, видовое значение, проявление (обнаружение признака), изменение признака.

7. Значение слов самостоятельных и несамостоятельных.

8.Значение слов-местоимений.

9. Значение слов глагольных и неглагольных.

10. Значение существительных.

11. Значение прилагательных.

12. Значение наречий.

13. Конкретное и абстрактное значение слов.

14. Необходимо эту проблему поставить в порядок дня: она имеет большое теоретическое и практическое значение.

Предисловие и публикация О. В. Никитина

М. Н. ПЕТЕРСОН

ОТЗЫВ О ДОКТОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИИ Р. И. АВАНЕСОВА

«ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ РУССКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИИ»

Публикуется впервые по автографу М. Н. Петерсона фиолетовыми чернилами на стандартных листах бумаги (Архив РАН. Ф. 696. Оп. 1. Ед. хр. № 136. Лл. 1—10). При воспроизведении текста рукописи нами сохраняются авторские выделения. В ряде случаев они упорядочены (подчеркивание отдельных литер заменено курсивом). Пунктуация подлинника приведена в соответствие с современными нормами. Сокращения и недописанные части слов раскрываются в угловых скобках. Приписки, зачеркивания и другие пометы М. Н. Петерсона указываются в примечаниях.

***

Р. И. Аванесов, Исследования в области русской диалектологии. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1948. 655+423 стр.

Диссертация грандиозна по объему и по содержанию. Она отвечает насущным потребностям: давно надо было подвести итоги многолетним трудам русских диалектологов, чтобы улучшить методы диалектологического исследования перед исполнением гигантской задачи — составления диалектологического атласа русского языка. Этот атлас не может составляться по западным образцам, которые не выдерживают ни методологической, ни чисто методической критики. Задача диссертации — ответить на многочисленные вопросы теории и практики диалектологического исследования.

В диссертации за общей частью (655 стр.) следует специальная (423 стр.). В процессе работы, несомненно, специальная часть предшествовала общей, так что между обеими частями тесная, органическая связь. Пожалуй, было бы лучше и критический разбор начинать со специальной части, но, ради экономии места и времени, приходится сначала рассмотреть общую часть, остановившись только на некоторых вопросах специальной части.

1. «Под диалектом имеется в виду разновидность языка, свойственная относительно ограниченному коллективу, находящемуся в непосредственном взаимообщении и потому имеющему в качестве средства общения единую языковую систему» (25). Так утверждается реальность существования диалекта в противоположность крайним представителям западноевропейской лингвистической географии, которые отрицают существование диалектов, приписывая реальность только изоглоссам (17).

С таким пониманием автора нельзя не согласиться. Оно ведет к определенному методу изучения диалектов: от непосредственного изучения диалектов как систем, служащих средством общения, к их сравнению между собой и с общим[i] литературным языком для определения их взаимоотношения и исторического[ii] развития. Однако диссертант идет другим путем: он ставит себе задачу изучить систему говоров. В этом нельзя не видеть противоречия. Его замечает и сам автор: «Но если, — говорит он (136), — диалект является безусловной языковой реальностью, то в какой мере можно принять за языковую реальность национальный язык вместе с его диалектными разновидностями?»

Это противоречие он хочет устранить 1) ссылками на историю (диалекты в эпоху феодализма, капитализма и социализма), 2) сравнением с положением наблюдателя («Чем выше точка, с которой ведется наблюдение, тем шире горизонт наблюдателя…» (138) и 3) с аэрофотосъемкой (139).

Всего этого недостаточно для того, чтобы доказать существование системы говоров. Дело и не в том, что говоры представляют систему, а в том, что русские диалекты настолько близки друг к другу, что не препятствуют взаимному общению. Это и дает основание автору говорить об «общих признаках диалектов» и о «различительных признаках диалектов» (133). Это очень удобно для обозрения всех диалектов. Однако это не больше, чем способ изложения. Его удобство и представляет самое большое его оправдание.

2. Второй вопрос, важный для диссертации, это — вопрос о системе. Что диалект представляет систему, служащую средством общения, это, как было сказано выше, — исходное положение диссертации. Значение этого термина, к сожалению, не раскрывается. Этот термин употребляется и в более узком значении, как, напр<имер>, в заголовке — «Фонетическая система русского языка». В этой главе есть раздел «Понятие о системе фонем» (83—97) с такими параграфами: «Фонема и ее модификации» (§ 21), «варианты и вариации фонем» (§ 22), «соотносительность фонем» (§ 23). Как видим, здесь речь идет о фонеме, ее вариантах и вариациях, о соотносительных группах фонем, но нет речи о системе фонем. Нельзя извлечь понимания системы фонем из дальнейшего содержания этой главы. Вот ее содержание: Гласные фонемы русского языка (97—107). § 24.Состав гласных фонем (97). §25. Гласные фонемы в слоге под ударением (98—101). § 26. Гласные фонемы в предударных слогах (101—103). § 27. Гласные фонемы в заударных слогах (103—107). Согласные фонемы (107—<131>). § 28. Состав согласных фонем (107—108). § 29. Соотносительность согласных фонем по твердости и мягкости (113—118). §31. Фонема j (118—121). § 32. Двойные согласные (121—127). Фонематическая транскрипция (127—131).

Это — перечень отдельных явлений, а не система. В системе все элементы находятся в закономерных соотношениях.

3. Для характеристики говоров берется не одно какое-нибудь явление, против чего в свое время возражал Ф. Энгельс, а целый ряд явлений. Этим исключается случайность заключений. Привлекается вокализм — ударяемый и безударный, распределение экспираторной силы, консонантизм. Хотелось бы привлечь еще соотношение гласных и согласных, появляющееся в строении слогов (открытых и закрытых), в соотношении единичных согласных и групп согласных. Известно, какое огромное значение имело в истории славянских языков изменение закрытых слогов в открытые. Каково же соотношение открытых и закрытых слогов в отдельных диалектах и как это соотношение развивалось в их истории? исследование этого вопроса значительно углубило бы понимание соотношения между говорами. Можно пожелать, чтобы этот вопрос был поставлен в первую очередь при дальнейших исследованиях.

Распределение экспираторной силы имеет большое значение и надо приветствовать, что автор уделил ему внимание (187—193 стр.). Однако сам способ определения экспираторной силы нельзя не признать очень приблизительным. Здесь надо было бы вспомнить о звукозаписи и о тех средствах, которые предоставляет для изучения[iii] такого рода явлений экспериментальная фонетика.

4. Очень важным надо признать включение в диссертацию лексики. Небольшой объем этого отдела (387—406) показывает, как мало диалектологи им занимались. Здесь еще все[iv] в будущем.

5. Большая глава посвящена методам изучения диалектов (501—655). Много места здесь уделено чисто методическим указаниям[v]. Они сделаны с таким знанием конкретных условий, в которых протекает работа диалектолога на местах, что тщательное изучение этой главы обязательно каждому диалектологу. На первом месте стоят — непосредственные наблюдения лингвиста — исходный пункт всякого лингвистического исследования.

Очень важна — жанрово-стилистическая дифференциация диалектов (511 стр.). Не обратив на нее внимания, диалектолог может сделать много ошибок.

Здесь вызывают возражения такие слова автора: «В противоположность литературному языку диалект именно в принципе не нормирован, хотя вообще идея нормы не вполне чужда ему, особенно при определенных исторических условиях» (518). Ссылка на то, что «носители крестьянских диалектов в XIX—XX вв. обычно считают свой диалект «неправильным» по сравнению с городским языком «образованных “кругов”», не доказательна. В конце 18 в. русские дворяне предпочитали французский язык русскому. О таком же предпочтении свидетельствует название своего диалекта «неправильным», а не о том, что он не нормирован. Можно сказать наоборот, что диалект более нормирован, более однороден, чем литературный язык, в котором в большей степени содержатся элементы из различных эпох, из различных диалектов и даже из чужих языков. «Дразнилки» ярко свидетельствуют о том, что носители диалектов прекрасно чувствуют норму своего диалекта и живо реагируют на все, чуждое ему.

Можно только пожалеть, что звукозаписи посвящено всего 8 строк (556 стр.). Об экспериментально-фонетических способах исследования языка совсем нет упоминания. Это нельзя признать пробелом.

В фонетической транскрипции (стр. 129) нельзя согласиться, что знак «ь» обозначает один и тот же звук в таких двух положениях:

1) гъвар’áш’ьй, слýч’ьй, гр’эшн’ьвъй и

2) л’ьтáть, ум’ьн’á, йьмý.

Не понятно различие слýч’ьй и вр’éм’ъ и т п.

Трудно понять назначение фонематической транскрипции. Она очень похожа на транслитерацию.

Очень мало сказано о методах лингвостилистической географии. Здесь хотелось бы более обстоятельного критического анализа. Это очень благодарный материал для того, чтобы показать различие советской методологии и зарубежной. Более обстоятельно следовало бы изложить историю русской диалектологии. Она очень поучительна.

6. В специальной части остановлюсь сначала на «Слогоразделе и типах слогов в русском языке» (385—391).

Слог — явление сложное. Оно может быть охарактеризовано с экспираторной, акустической и физиологической стороны. В диссертации принимается во внимание только акустическая сторона — полнозвучность, которая обозначается цифрами — 3 (гласный), 2 (сонорный согласный), 1 (шумный согласный). Мне кажется, что благодаря этому происходят ошибки в ряде случаев, напр<имер> — а|кна и др. Если принять во внимание физиологическую сторону (граница слога проходит между смыканием и различением), то делить надо ак-на и под. Вообще этот вопрос требует экспериментально-фонетического исследования.

7. Другой вопрос специальной части — «Из истории русского вокализма. Звуки i и у» (392—423). Здесь решается вопрос, следует ли считать у особой фонемой или вариантом i.

Фонетика сочетаний слов в связной речи (т<ак> наз<ываемое> внешнее сандхи) говорит за то, чтобы считать у позиционным[vi] вариантом i: я и ты, конь и всадник, но он и (ы) я.

О том же, но не так решительно, свидетельствует словоизменение: стол—столы, зверь—звери, но волк—волки.

Еще большие затруднения в словообразовании: стол—столик, но гусь—гусыня.

В лексике их еще больше, т<ак> к<ак> часто несомненно, что ы[vii] соотносительно не только[viii] с и, напр<имер>: пил—пыл—пал—пол[ix], бил—был—бал, мил—мыл—мал—мол—мул; или ы[x] соотносительно только с другими гласными: сын— сон— сан, сыт— сот, бык—бок и др.

Другими словами, всех этих случаев нельзя объединить в одну группу: ы в словаре и отчасти в словообразовании сохраняет самостоятельное значение смыслоразличителя.

Этими замечаниями я ограничусь, не имея возможности исчерпать все вопросы, которые возникают при чтении этого солидного труда.

Диссертация Р. И. Аванесова подводит итоги многолетней работе русских диалектологов, она, несомненно, повысит уровень диалектологических исследований и окажет содействие составлению[xi] атласа русских диалектов. Диссертация послужит основой для дальнейшего улучшения методов диалектологического исследования. Она вполне достаточна для присуждения Р. И. Аванесову ученой степени доктора филологических наук.

М. Н. Петерсон

24 мая 1948 г.

Вступление, публикация и примечания О. В. Никитина

ПИСЬМО Р. И. АВАНЕСОВА Д. Н. УШАКОВУ

Публикуется впервые по автографу Р. И. Аванесова фиолетовыми чернилами на листах в линейку тетрадного формата (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Ед. хр. № 1. Лл. 7—9 об.). При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках, орфография и пунктуация приводятся в соответствие с современными нормами. Некоторые трудно читаемые фрагменты, не содержащие научного материала, нами опущены (в этих случаях мы их заменили многоточием в угловых скобках).

***

Узкое, 11 марта 41 г.

Дорогой Дмитрий Николаевич!

Простите, что я не ответил на Ваши письма: знаете, так было не по себе и такая шла во мне внутренняя работа, что было как-то трудно взяться за письмо так, без дела. Правда, за это время я писал письма, но только «деловые» по всяким вопросам, с которыми ко мне обращались Григ<орий> Осип<ович>, Абр<ам> Борисович и другие, а также мои аспиранты по обоим институтам и студенты (ИФЛИ). За последнее время мне значительно лучше, я окреп несколько физически, гуляю. Читаю, не так устаю от разговоров (раньше я не мог разговаривать больше 5—10 минут, т<ак> к<ак> разговоры от меня требовали большого напряжения). Но врачи не разрешают мне в ближ<айшее> время полностью возвратиться к своим привычным обязанностям, т<ак> к<ак> сейчас проходит процесс рассасывания кровоизлияния, это очень длительный процесс (6—8 месяцев !), и он должен проходить в максимально благоприятных условиях. Так что я собираюсь из «Узкого» скоро в другой санаторий. Думал в Болшево, но здешний врач посоветовал в Подлипки, там какой-то санаторий Наркомата оборон<ной> промышленности. Вероятно, туда и поеду. В промежуток между санаториями в Москве буду у врачей и после этого, думаю, возобновлю работу в ИЯП’е (это будет сделано в первую очередь, т<ак> к<ак> это наиболее спокойная работа, а педагогическую — с выездом в Ин<ститу>т — едва ли ранее осени смогу) — ведь там (в ИЯП’е) в связи с предстоящими экспедициями нужна моя работа по возможности в ближайшее же время. Я уже начал пересмотр программы нашей (фонетика и морфология), скоро начну составление краткой программы для массовой рассылки «на места». С Варей у меня, как Вы знаете, контакт есть уже давно. Она несколько раз была у меня здесь, а также пишет [не так я думал с ней начинать работу, ну, да ничего не поделаешь !]. Словом, если мне в Москве врачи разрешат — я начну ИЯП’овскую работу в ближайшее время.

С ИФЛИ-йскими[xii] делами так: Виноградова и Земская. У них дело идет неплохо (от Виноградовой сведения февральские, а от Земской более старые). Я надеюсь вскоре встретиться с ними, и тогда они сумеют сделать свои опыты на кафедре, если это будет нужно.

<…> тему Вы утвердили, кажется, — о языке Псковской судной грамоты — Вы находили это, кажется, недостаточным раньше, я подыскивал ей другой памятник (рукопись), но окончательно ни на чем не остановился и в то время заболел. Я думаю, что если всесторонне разобрать памятник на фоне обзора изучения др<евнего> псковского говора и совр<еменных> псковских говоров, то может получиться вполне подходящая работа.

<…> Этот абсолютно безнадежен. И мое глубокое убеждение, что никаких тем ему не надо: он ничего написать не может. Во всяком случае по диалектологии надо ему запретить писать: он ничего в ней не смыслит, так же как и в историч<еской> фонетике (это может Вам подтвердить и Бернштейн, с которым мы экзаменовали его по диалектологии). Но как с ним быть — не знаю. Подумайте и Вы с Григ<орием> Осип<овичем>.

С семинаром дела в общем кое-как наладили: Варя заканчивает с «диалектологами» дела. Словарь Жития протопопа консервируется до след<ующего> года; а разработку тем докладов по «Житию» студенты начинают теперь, но будут продолжать и в след<ующем> году (у нас ведь было рассчитано на 2 года). Кое-кто уже и теперь обращается ко мне <…> письменно с вопросами по своим темам, я по мере возможности отвечаю, а дальше смогу, вероятно, это делать, и в более широких размерах, вероятно. Две студентки со своими вопросами были у меня здесь, в Узком.

Вот Вам полный отчет о делах.

А о себе не знаю, что написать: состояние мое очень неровное: иногда кажется, что я буду здоров вполне, сумею работать и жить, а иногда охватывает уныние и кажется, что если так, то лучше не жить: трудно привыкнуть мне к своему новому положению.

Если я буду здоров, я решил ближ<айшие> 2—3 месяца[xiii] употребить на обработки диалектологических записей, накопившихся у меня за 15 с лишним лет (с<еверно>в<елико>р<усские> и рязанские; из рязан<ских> материалов двух последних лет может выйти большая довольно работа), а потом взяться за изучение памятников — в частности, мне хотелось бы исследовать смоленские грамоты (не ранние, а более поздние) или рязанские XVI—XVII вв., если последние будут представлять интерес с точки зрения языка. Придется, правда, разбирать скоропись, но привыкнуть к ней — это не так трудно. (По существу я буду продолжать те же занятия диалектологией). Что Вы думаете об этом плане?

Вступление, публикация и примечания О. В. Никитина

ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИИ (1940-е гг.)

Р. И. АВАНЕСОВ и В. Н. СИДОРОВ

[Рецензия][xiv]

ДИАЛЕКТОЛОГИЧЕСКИЙ СБОРНИК ПОД РЕДАКЦИЕЙ

А. С. ЯГОДИНСКОГО: I, ВОЛОГДА, 1941; II, ВОЛОГДА, 1942

Кафедра языкознания и русского языка Вологодского государственного педаго­гического института им. В. М. Молотова

Содержание рецензируемых двух сборников складывается главным образом из ряда статей, посвященных говорам отдельных районов Вологодской области и из доволь­но большого количества записей связной речи (отрывков из разговоров, сказок, песен, пословиц, свадебного обряда и пр.). Статьи эти принадлежат в значительной своей части студентам — участникам экспедиций, а также руководителю экспедиций и редак­тору сборников А. С. Ягодинскому. Одна статья во втором сборнике написана старшим преподавателем Вологодского пединститута П. А. Доброумовым, скончавшимся ко времени выхода сборника. Кроме статей и материалов, во втором сборнике опубликован «Опыт диалектологического картографирования. Народные говоры района озера Воже (с приложением лингвистических карт)» А. С. Ягодинского (II, стр. 105—120).

Во второй части обоих сборников помещены статьи, не имеющие отношения к диа­лектологической работе Вологодского пединститута: в первом сборнике опубликованы «Вопросник» ИЯМ[xv] (в редакции 1940 г.) и инструктивная статья Ф. П. Филина «Прин­ципы и методы составления атласа русского языка»; во втором сборнике — статьи Ф. П. Филина «К вопросу о происхождения аканья» и М. Д. Мальцева «Заметки по вопросу об образовании современных междиалектных койнэ». В настоящей рецензии мы не касаемся этих материалов, так как они уводят нас за пределы вопроса о диалек­тологических работах кафедры русского языка Вологодского педагогического инсти­тута — тем более, что статья Ф. П. Филина, в которой дается совершенно новая и весьма спорная трактовка труднейшего вопроса о происхождении аканья, потребовала бы детального обсуждения, далеко выходящего за рамки небольшой рецензии.

Нельзя не приветствовать начинание Вологодского пединститута, энергично взявшегося за изучение говоров своей области для составления атласа русского языка. обеспечившего широкое участие студентов в этой работе и уже начавшего системати­ческую публикацию собранных материалов. Особенно отрадно то, что значительная часть опубликованных статей и материалов принадлежит студентам.

Однако как в собранных материалах и их оформлении для печати, так и, видимо, в самой методике собирания материала имеются недостатки, указание на которые может улучшить дальнейшую работу кафедры русского языка Вологодского пединститута, а также предостеречь от аналогичных ошибок работников других институтов.

Выпуская свои сборники, редактор выражает надежду, что «публикуемый... материал не останется без отклика со стороны научной критики и советской обществен­ности» (I, стр. 10). Это даст возможность создать атлас «на основе материала, уже крити­чески оцененного советскими диалектологами, а следовательно, и более научно добро­качественного» (там же). Редактор ждет от диалектологов «критики, замечаний, ука­заний и советов как по существу печатаемых в сборнике материалов, таки по технике их оформления» (II. стр. 5).

Настоящий отзыв и явится первым, кажется, печатным откликом на диалектологические сборники, опубликованные Вологодским педагогическим институтом.

Диалектологическую работу Вологодский педагогический институт начал в 1939 г., чтобы «организовать силами Пединститута составление атласа народных говоров рус­ского языка Вологодской области» (I, стр. 5). Та же цель подтверждена во втором сбор­нике: «Экспедиция разрешала задачу сбора материала для составления атласа севернорусских говоров», чем определились характер и объем собранного материала, а также характер статей, построенных применительно к «Вопроснику» ИЯМ (II, стр. 3).

Действительно, бóльшая часть статей представляет собой в сущности ответына «Вопросник», которые лишь внешне оформлены в виде статей. Это сильно увеличивает объем каждой «статьи» и сборников в целом, затрудняет поиски в ней тех или иных фактов: насколько удобнее и экономнее было бы собранные материалы печатать, дейст­вительно, в виде ответов, как это делалось в «Трудах Постоянной комиссии по диалектологии русского языка»или в «Материалах по великорусской диалектологии». Это уберегло бы и авторов-студентов от многих ошибок, естественных у новичков. В статьях-ответах не только описываются те или иные диалектные факты, но кроме того нередко очень пространно говорится о том, чего нет в описываемом говоре. См., например, II, стр. 61.

«Нигде совершенно не встретилось произношения следующего типа: тисель, тилограмм (вместо кисель, килограмм, твезда, квет (вместо звезда, цвет), жмея, ожимь (вместо змея, озимь), вшо, шештра (вместо все, сестра), музык, нозык (вместо мужик, ножик), сапка, часка, шад (вместо шaпкa, чашка, сад), куриса, молодес (вместо курица, молодец), тветы тветут (вместо цветы цветут), цас, цорный, доц (вместо час, черный, дочь) и т. д.

См. также II, стр. 46—47, ответы на вопросы № 133, 134. 136—140, например: «139. Предложения типа — корова подойон — не употребляются. Краткое причастие стра­дательного залога прошедшего времени согласуется в роде, числе и падеже: корова подойòна, д’ен’зи вз’аты, с’ено свез’оно». Подобные азбучные истины из школьной грамматики занимают много места совершенно зря, например на стр. 46—47 целые 22 строки вместо двух-трех строк.

Много лишнего в статьях-ответах и в другом отношении: авторы стараются наблю­денные факты по возможности приводить в контексте. Это, конечно, хорошо. Но они не дают себе достаточного отчета в том, что в одних случаях контекст абсолютно необходим, в других — желателен, в третьих — он ничего не прибавляет к показаниям самого слова, в котором отмечен наблюденный факт, а потому он не нужен. Например, утверждается, что долгий ш произносится твердо. В подтверждение приводятся примеры: в йáшшык’e посмотрú, можóт там: йа ономённи там вúд’ел; тел’óнчишко-то уш óч’ен тóшшен’кий, зауморыш, скоро здóхн’от (II, стр. 8). Оба приведенных примера в общей сложности занимают четыре строки, между тем как наблюденные факты вполне бы уместились в полстроки, если бы были приведены только слова в йáшшык’е и тóшшен’кий, что и надо было сделать, так как контекст для данного явления (долгие шипящие) абсолютно не нужен. На той же странице утверждается, что вместо звука х иногда произносят к, в подтверждение чего слово скотка (=сходка) приводится в следующем контексте: «Ей, Прокóфéй, на скóтку иди, обвязáтельства на кул’збор бýдут выдавáть». Всякому ясно, что контекст здесь ничего не прибавляет к тому, что дает само слово, заключающее в себе наблюдаемое явление, и что оно напрасно занимает целые две строки, в то же время как нужное слово состоит всего из шести знаков.

Если нельзя считать большой бедой приведение контекста в тех случаях, когда он не вызывается необходимостью, то значительно более крупным недостатком прихо­дится считать отсутствие контекста там, где он нужен. Вот, что, например, сказано в одной из статей о так называемом постпозитивном члене: «Наблюдается употребление склоняемых постпозитивных членов: -то (-от), -та, -то, -те и т. д.: стол-от, доска-та, стари’чки-т’е» (II, стр.46). Как известно, употребление так называемого постпозитив­ного члена связано с различными синтаксическими и стилистическими нюансами, для определения которых совершенно необходим контекст. В некоторых случаях авторы ограничиваются характеристикой явления своими словами, не давая совершенно мате­риала, что, конечно, никак нельзя считать целесообразным: читателю нужен прежде всего материал. Приведем несколько примеров: «В отношении предлогов про и о на вопрос о чем? (кстати, неужели конструкция с про отвечает на вопрос о чем? — Р. А. и В. С.) мы наблюдаем аналогичное явление: рассказывал про и о... Предлог о, однако, вытесняет предлог про» (II, стр. 100). Как, на основе каких фактов делается вывод о вытеснении конструкций с одними предлогами конструкциями с другими предлогами — читатель не знает, потому что материал не показан. Другой пример: «Разложение народных говоров сказывается на судьбе постпозитивного члена. В настоящее время изменение члена по родам и частичное склонение отмечено в Нижней, Пильневе, Бекетовской, Сырневе (нáдо кол’óсы–т’е), Никольской, Ягрыше, Анциферове, Пожаре, Б.-Климовской (на девять населенных пунктов один пример! — Р. А. и В. С.). Впрочем, и в этих населенных пунктах параллельно, например, со словом доска-та можно часто встретить даже в речи одного и того же гражданина и доска-то. В остальных пунктах района употребляется частица -от и -то» (II, стр. 100). Ответственнейшие выводы о «разложении народных говоров» делаются без демонстрации перед читателем и ана­лиза конкретных языковых фактов!

Собранный материал охватывает языковые явления в соответствии с «Вопросником» ИЯМ, т. е. более полно лексику и довольно случайно и не систематично фонетику. Неполнота собранных материалов сказывается не только в фонетике, но и в морфологии: например, мы не найдем указаний на то, как произносятся формы 2—3-го л. ед. ч. и 1—2-го л. мн. ч. глаголов с основой на к, г: печем, пекем, пеком и т. д., хотя последние две формы имеют широкое распространение по говорам Вологодской области.

Качество записей оставляет желать лучшего. Транскрипция не предусматривает различения некоторых весьма важных явлений. Так, например, если верить авторам, то ни один из обследованных говоров не имеет ê на месте [ять] под ударением перед твердым согласным. Но как из литературы предмета, так и пишущим эти строки на основе собственных наблюдений известно, что ê (реже ие) в этом положении является едва ли не основной заменой [ять] в вологодских говорах. Косвенное указание на это можно усмотреть в употреблении звука и на месте [ять] под ударением перед мягким согласным, что широко отмечено авторами. См. на сùни, в лúси, мùс’ац’, в хл’úбе (II, стр. 104), мùс’ац’, в желùз’е (II, стр. 48), м’ис’ец, с’ив’ер (I, cтр. 18); на с’ùн’е, в л’ùс’е, вùс’н’е (I, стр. 48); м’ис’ац, с’ив’ер, на св’ит’е, в’ит’ер (I, стр. 101 и др.). Известно, что звуку и перед мягкими согласными (из [ять]) в положении перед твердыми согласными обычно соответствует именно «закрытое» или «узкое» е, а не «открытое», «широкое» е, представленное, например, в литературном языке и чередующееся в положении перед мягким согласным с е «закрытым» (ср. литературное хл’еп — ф хл’êб’е и обычное вологодское хлêп — ф хл’иб’е). Доказательство наличия ê под ударением перед твердым согласным в описанных авторами говорах можно усмотреть и в том, что для ряда населенных пунктов наряду с е в этом положении спорадически указывается и и: см. хл’ип, с’ино, л’ито, зол’ùзо (I, стр. 101); прийùхал, (I, стр. 116); хл’ипца (II, стр. 135); при твердом ц , ср. рядом офс’ецá, б’елово с’в’úту (II, <стр.> 138) и др. Ввиду сказанного можно быть почти уверенным, что в тех случаях, когда в записях указывается на и перед мягкими согласными и е перед твердыми (в желизе, но железо, см. II, стр. 49 и 104; I, стр. 13 и др.), — перед твердой согласной произносится именно е закрытое, что осталось необозначенным в записях. Учитывая важное значение учета различных замен звука [ять] в истории русского языка, нельзя не видеть в этом серьезного упущения.

Обращает на себя внимание также отсутствие указаний на о закрытое (ô) или уо на месте ударенного о определенного происхождения. Правда, эта черта — насколько можно судить по литературе (которая, впрочем, не всегда может отражать подлинное положение вещей ввиду обилия плохих записей) — сейчас менее распространена, чем ê на месте [ять]. Однако она известна в таких далеких друг от друга уголках Вологодской области, как бывший Тотемский уезд, с одной стороны, и Никольский, с другой, а также в пограничных районах Вятской, Kocтромской и Горьковской областей, что не исключена возможность наличия ô или уо и на территориях, обследованных экспеди­циями Вологодского пединститута. Зная неточность принятой в сборнике транск­рипции в случае с заменами [ять], мы не можем быть уверенными в том, что под буквой о иной раз не скрывается звук ô.

Можно отметить и другие упущения. Например, мы не найдем в сборнике указа­ний на так называемое «среднее» l. Между тем произношение этого звука вместо твер­дого л перед гласными широко известно в Вологодской области. Действительно ли «среднее» lотсутствует в говорах обследованных районов или оно осталось незаме­ченным — читатель решить не может.

Более чем неполно охарактеризовано ёканье. В соответствии с «Вопросником» ИЯМ, ёканье дается нерасчлененно для предударных и заударных слогов, а в послед­нем случае для разных морфологических категорий. Между тем различение всего этого очень важно. Было бы еще ничего, если бы авторы статей давали материал для всех этих случаев. Однако нерасчлененность вопроса, видимо, вызывала у авторов статей представление о несущественности различения предударных и заударных слогов, об их равноценности. Поэтому в одних статьях даются примеры только на предударные слоги (например, в статье А. С. Ягодинского: с’острá, йовó, с’олó в одних деревнях и c’ecmpá, йевó, с’елó — в других; II, стр. 104); в других статьях имеются примеры только на заударные слоги (например в статье В. Ф. Боровина: буд’от, мóйот, вóйот;I, cтр. 43). Наблюдения над северновеликорусскими говорами показывают, что ёканье в заударных слогах распространено шире, чем в предударных: при ёканье в предударных слогах широко представлено ёканье в заударных, но не наоборот. Не зная о важности различения разных положений, студ. В. Ф. Боровин отметил в своем описании случаи ёканья в заударных слогах, ничего не сказав о предударных слогах по той простой причине, что он там ёканья не обнаружил, т. е. не нашел ничего «интересного». Это положение подтверждается наблюдениями над записями В. Ф. Боровина, приведен­ными в сборнике, где мы находим: мойему, мойево, с’острой, с’остры, св’еду, лежы, ле­жала, при одном случае поц’олуйу с о на месте [ять] в слове с особой судьбой (см. I, стр. 119—120).

Иного рода замечание надо сделать по отношению к некоторым записям А. С. Яго­динского. В статье этого автора для деревень Нижней и Сырнева показано ёканье в предударном слоге и ничего не сказано о заударных слогах (II, стр. 104). Можно думать, что ёканье в этих говорах представлено и в заударных слогах. Действительно, в приведенных записях мы находим для дер. Нижней два раза знайом, но рядом будет весело, может, скажет, понимаем (II, стр. 136—137); для дер. Сырнева — моложо, по-вашому, в нашом, правл’ен’йо-то, но рядом бывайет, хорошейе (II, стр. 137—141). Можно думать, что случаи с е представляют собой орфографические написания. Лишь в одном месте (в одной из статей А. С. Ягодинского) правильно разграничено положе­ние в предударном и заударном слогах: «говорят мор’о, гop’o, noл’o, но с’ело, с’естра, т’еплó, берý (II. стр. 49). С другой стороны, нельзя не отметить неправильное отнесе­ние к «ёканью» в одной из статей таких случаев как тёлега, ёй (I, стр. 100).

Фонетическая транскрипция в статьях и записях применяется более чем непоследо­вательно: читатель не знает, когда кончается фонетическая транскрипция и начинается обычное орфографическое письмо. Например, ударение иногда обозначено, иногда нет (это, впрочем, может быть, частично объясняется техническими причинами). Очень непоследовательно обозначается мягкость согласных перед и, е, а также перед соглас­ными. При наличии знака мягкости в некоторых случаях для этих положений чита­тель не знает, как понимать написания без обозначения мягкости — как указание на твердость или как на обычное орфографическое письмо. Очень часто прилагательные в имен. п. ед. ч. мужск. рода записаны с окончаниями -ый, -ий, что, конечно, отра­жает лишь наши орфографические нормы, а не говоры Вологодской обл. Ср., например. добрый молодец (II, стр. 128), погóдистый д’eн’ (II, стр. 137), с’óгодный гот (II, стр. 142), йевонный дом (I, стр. 114), девий век (II, стр. 126). девичий нар’am (II, стр. 127), росхорошый сон (II, стр. 136) и др. Точно так же слово работа и производные от него часто пишутся в соответствии с орфографическими нормами: рабóтат’ (II, стр. 136), рабóтники (I, стр. 110), рабóта (I, стр. 115) — хотя в вологодских говорах произно­сится poбomam’, и т. д. В одной из статей мы встречаем написания собака лает и лайот (I, стр. 65); рядом дано написание войет. На фоне последнего становится двусмыслен­ным написание лает: означает ли оно лайэт или лаэт? Неясно, как читать написание йегонный отец при имеющемся рядом написании йевонный дом (I, стр. 17). Буква г в первом примере написана в соответствии с орфографической традицией или живым произношением? Если здесь мы имеем дело с фактом языка, то он должен бы быть разъяснен, тем более, что произношение звука г в соответствующих окончаниях — черта не такая уж распространенная, чтобы о ней ничего не сказать, когда к тому же рядом употреблена форма с в. Если же перед нами факт орфографии, то нельзя не отметить непоследовательность — написание одного и того же слова рядом с буквой г и с буквой в. Едва ли можно поверить записи гостинц’а (I, стр. 118), т. е. произношению твердого н перед мягким ц (должно бы быть гос’m’uн’ц’a). Невозможно поверить, что в одних деревнях последовательно произносят д’ер’ев’ен’ской, но женской, а в других д’ep’eв’енской, но жен’с’кий (II, стр. 104). Не опечатка ли здесь? Кстати, следует отметить, что в этих словах при мягкости н обычно бывает мягким и с в суффиксе -ск-.

Неясно, каким же звуком оканчивается прилагательное в род. п. ед. ч. муж.-ср. рода в дер. Новинки: в статье говорится об окончании -ова, -ева, а в примерах приве­дена форма на о:c’uн’eвo (II, стр. 8).

Имеется некоторое количество ошибочных записей (может быть, опечаток?). Например, np’óл’u (т. е. пряли) — непонятно, откуда здесь может быть о (I, стр. 113); с ц’unaк’áмu — неясно, откуда здесь мягкость к (I, стр. 109); спрáшивой с о в заударном слоге вместо а (I, стр. 123) и др.

На месте ч нередко указывается т’ например, т’ас, т’ислó (I, стр. 97), m’айн’uк (I, стр. 115). Можно думать, что так воспринимается мягкое ц наблюдателем, не имею­щим его в своем произношении, а знающим только твердое ц, а также наряду с твер­дым мягкое т, которое к тому же обычно произносится с некоторым элементом свистя­щей фрикации, т. е. близко к мягкому ц. То же можно сказать и о написании д’в’игает’т’а (I, стр. 115), где двойное т’, вероятно, обозначает мягкую аффрикату ц с долгим зат­вором. Неясно и во всяком случае неудачно написание т’с’ для звука, соответствую­щего звуку ц литературного языка: кýp’um’c’a, т. е. курица (там же).

В ряде статей можно встретить неверные определения отдельных звуков. Напри­мер, о звуке ц" (видимо «шепелявом» звуке, акустически среднем между ц’ и ч’) гово­рится, что он «является как бы результатом быстрого смещения артикуляции звука ц на артикуляцию звука ч» (I, стр. 97). Никакого «смещения» здесь, конечно, нет, но шепелявое ц’ несколько отличается по месту своего образования как от ц’, так и от ч’. Редактор, конечно, должен был бы исправить в студенческой работе характеристику долгого твердого ж как звука, который «произносится с некоторым дребезжанием» (II, стр. 8). Точно так же следовало бы исправить утверждение о том, что «сочетание жд повсеместно произносится как ш: дош» (II, стр. 48). Здесь все неправильно: как известно, здесь нет в русском языке сочетания жд, а лишь в орфографии имеется на­писание жд церковнославянского происхождения. Далее неверно, что это сочетание произносится как ш, т. е. как звук глухой и недолгий: так оно произносится лишь на конце слова (и то долгота не всегда сокращается); ср. дожжа, дожжу и т. д. Нако­нец, если поверить автору, то надо считать, что в описанном им говоре на месте всякого жд звучит ш (т. е. например, что вместо ждать говорят шать), чего, конечно, быть не может. См. также о «сочетании» жд сборник II, стр. 103 и др. Нехорошо, что наблю­дения над долгим звонким шипящим производятся лишь на примере одного приведен­ного слова: ведь есть и другие примеры, в том числе некоторые слова, часто употребляе­мые, например: возжи, дрожжи, езжу и др.

Приведем такое неправильное утверждение: «Губные мягкие звонкие в конце слова повсеместно произносятся как мягкие глухие: приготóф’, а также кроф’, с’ем’, óчен’» (II, стр. 48). Если речь идет о мягкости губных на конце слова, то звонкость или глухость здесь не существенна. Что касается слова «очень», то оно вообще сюда не идет. Формулировка же дана такая, из которой можно сделать вывод о том, что м это глу­хой звук, а н — глухой и губной звук. Ср. также: «губные глухие произносятся обычно твердо: кров, приготов, голуп, сем» (II, стр. 103); «звонкие на конце произносятся как глухие и без смягчения: голуп, сем, кpоф» (I, стр. 18) и др.

В ряде статей неверно описана возможная мягкость р в старом сочетании tьrt. В одном месте мы читаем: «р в сочетании с в или задненебным произносится одними твердо, а другими — мягко: з’ер’кало и з’еркало, в’ep’x и в’epx» (I, стр. 14). Где здесь случаи с мягким р перед в? В другом месте: «Звук р смягчается (!) в положении перед губными и задненебными редко: с’ер’п и с’ерп, в’ер’х и в’ерх, з’ер’кало» (I, стр. 19). Есть и еще совершенно иная формулировка того же явления: «при сочетании вибранта р с в и глухими (-рв, -рх, -рп, -рч, -рш) отмечены следующие варианты в произношении» (I, стр. 99—100). И далее приводятся примеры: первый, верх, серп, зеркало с мягкими или твердыми р. Случаев перед ч (здесь следует учесть ассимилятивный характер мяг­кости р) и перед ш не приведено. Неясно, какова может быть связь между мягкостью р и глухостью или звонкостью последующего согласного (ср. верьба, четверьга). Но здесь не опечатка. Это видно из того, что приведенная формулировка дословно повторена во втором выпуске сборника (II, стр. 49). Ясно, что все эти формулировки не отве­чают действительности: в относящихся к ним случаях мягкость р имеет место перед губными и задненёбными и притом только в положении после е из ь.

В записях и примерах в ряде случаев проглядывают явления, не описанные в статьях — видимо, потому, что они не всегда были предусмотрены «Вопросником»: например, ни оннóй, н’е вùнно (II, стр. 8); лекко (без диссимиляции, что представляет собой довольно важную диалектную черту; см. II, стр. 10); норошно (с безударным о вм. а; см. II, стр. 8), гóбец’ (вм. гóлбец, непосредственно из гóýбец (см. I, стр. 37); не сюда же относится и запись слова холм как ком (с к из х; непосредственно из коум?см. I, стр. 80); погониш’ш’a(=погонишься; см. I, стр. 123) и др. Особенно ценно, что такого рода наблюдения часто делаются студентами. Однако следовало их вводить в самые описания, а не предоставлять читателю искать их в примерах и записях.

Отметим некоторые недочеты в разделе морфологии. Слишком общая формули­ровка: «В области морфологии говоры западной половины Вожегодского района под­верглись уже значительному влиянию литературного языка» (II, стр. 95) дает возмож­ность читателю предполагать, что формы вроде сидит у меня или пришел от мамы (там же) в северновеликорусском наречии заменили более ранние сидит у мене или пришел от мами.

Формы типа пекци, лекци, текци или пекти, лекти, текти в ряде статей упорно называются «древними формами инфинитива» (см. I, стр. 18 и 44; II, стр. 97) или «формой древнего инфинитива» (см. I, стр. 87). Так как нередко в перечне примеров рядом с фор­мами на -кци даются формы на -кти (например могти, I стр. 87; пекти, беректи, II, стр. 97), то у читателя возникает сомнение — не считают ли авторы современные северновеликорусские формы типа пекти сохранением исходной древнейшей формы, а формы типа — пекци результатом непосредственного изменения первых? Во всяком случае более чем неудачно называть такие новообразования позднейшего времени, каковыми являются формы типа пекци, пекти «древними формами инфинитива». Это, возможно, связано с неточным употреблением применительно к диалекту термина «архаический», которым обозначается понятие «специфически диалектный», «не свойственный общему национальному языку». Между тем «архаическое» в таком понимании нередко может быть с исторической точки зрения новообразованием, иной раз даже весьма поздней эпо­хи. Поэтому в приведенном значении удобнее пользоваться термином «традиционный».

Авторы ошибочно стяженные формы прилагательных называют краткими. Не­различение их приводит к неверному утверждению о том, будто бы «краткие прилага­тельные употребляются в качестве определений» (см. II, стр. 9, 46, 99). В одном месте говорится, что в данной деревне «краткие прилагательные в качестве определений употребляются не так часто» (II, стр. 46), и приводится несколько примеров, в том числе т’òплой д’ен’. Позволительно спросить —а как этот пример и подобные произно­сятся в других деревнях? Неужели тёпл день? Авторам следовало бы знать, что «краткие» формы употребляются в тех случаях, которые могли получиться из полных, т. е. членных (например добра из добрайа, нову из новуйу и т. д.). В иных же случаях в ка­честве определений употребляются только полные формы. Укажем, что действительно краткие формы, т. е. восходящие к именным, нередко отличаются от стяженных, восхо­дящих к членным, местом ударения: ср. хорòша изба (из хорошая) и изба хорошà, нòва (из новая) и новà, стàра и старà, дòбра и добрà и т. д. Поэтому — в имен. п. «краткие» формы употребляются только с ударением полных, т. е. членных, что лишний раз ука­зывает на происхождение первых из вторых.

В одной из статей собирательные формы существительных волòс’йо, кор’èн’йо, колòс’йо, полòз’йо называются формой имен. п. мн. ч. (I, стр. 44).

Совершенно непонятна формулировка п. 109 в одной из статей (II, стр. 44): «Предл. п. прилагательных и указательных местоимений оканчивается на -ом: ф сыром, ф худом, ф том, ф чужом. Такое же явление (?) наблюдается и в отношении род. и дат. пп. множ. числа: сырых, чужых, сырым, худым».

Более чем неудачна формулировка о 3 л. глаголов (I, стр. 88 и 89): «В 3 л. ед. ч. глаголов наст. вр. распространено окончание -от с йотацией: знайот, работайот, читайот... Впрочем -от встречается и без йотации: п’ишот... и даже рев’от». Ведь «йотация» не имеет никакого отношения к образованию той или другой личной формы, так как она относится к основе, а не к окончанию. Основы наст. вр. могут кончаться в русском языке согласным или j. Зачем же нужно говорить, что в пишет и peвеm нет йотации?

Нельзя признать правильной и такую формулировку: «В глаголах 3 л. ед. ч. конечный т не смягчается и не выпадает» (II, стр. 45). Как известно, в древнерусском языке эти формы имели на конце -ть, а после падения глухих— -т’. Следовательно, можно говорить об отвердении т по отношению к говорам, имеющим -т в этой форме, а не о смягчении т по отношению к говорам, имеющим в этой форме –т’. Неудачно утверждение и о «выпадении» -т, так как формы без -т очень сложны в своем генезисе и некоторые из них, видимо, восходят к давним формам без -т.

Наблюдения по лексике не вполне координированы с фонетикой. Слова часто даются в фонетической транскрипции, что не всегда удобно, так как этим нередко затем­няется фонематическая структура слова. Ср. например, к’ep’n (I, стр. 82; II, стр. 94) — по косвенным падежам можно было бы узнать о качестве последней фонемы — глухой или звонкой, твердой или мягкой; гад’ук (I, стр. 69), батòк (I; стр. 62) — только косвен­ные падежи могли бы указать на то, имеют ли эти слова в конце фонему к или г (о на­личии г в этом слове свидетельствует чередование с ж: батожок (II, стр.72); н’изамòк (II, стр. 80) — только по случайной догадке или ввиду имеющейся рядом формы н’е мòжет можно отнести к глаголу с корнем могу. Не сразу догадаешься, что кàт’ца (I, стр. 62; II, стр. 72) — это уменьшительное от кадь, родственное образование формам кадка, кадочка, кадушка.

Вызывает некоторые замечания и самый метод собирания диалектологических материалов. Последний подробно не описан. Но некоторые сведения о нем можно найти во вводной статье к сборнику. В ней мы читаем, например, о том, что студентам дается задание «заполнить (!) «Вопросник» хотя бы на одного жителя (!) избранного населенно­го пункта» или что студентам-заочникам предлагалась работа, «заключавшаяся в запол­нении «Вопросника» на кого-либо из граждан (!) по месту жительства и работы заоч­ника». Наконец, мы узнаем, что «студенты члены кружка охотно выполняли поруче­ния по сбору материалов местных говоров, заполняя «Вопросник» путем опроса гра­ждан» (I, стр. 7). Ср. замечания А. С. Ягодинского: «заполненные мною во время этой поездки «Вопросники»... послужили материалом для настоящей работы» (II, стр. 65). Есть основания полагать, что наблюдения над языком в немалой степени заменялись «заполнением» «Вопросника» путем «опроса граждан». Известно, что метод опроса может применяться в диалектологической работе весьма ограниченно. В одних случаях он вообще недопустим, в других — возможен, но требует весьма тонкого подхода и такта со стороны наблюдателя. Этого нельзя ожидать от впервые выступающего в ро­ли диалектолога студента, и потому этот метод не может быть широко рекомендо­ван.

Известно также, что наиболее ценные материалы извлекаются из непосредствен­ных записей разговорной речи.

Другой недостаток собранного материала заключается в его случайности: не всегда можно быть уверенным в том, что он действительно характерен для данного населенного пункта, так как сплошь и рядом в нем «Вопросник» «заполнялся» только «на одного гражданина». Например, по Чарозерскому району обследованы говоры 26 населенных пунктов при общем числе 32 лиц, язык которых подвергался наблюде­ниям. При этом в 22 населенных пунктах обследовалось по одному человеку! По Вожегодскому району на 15 обследованных населенных пунктов приходится 24 человека. Здесь также во многих населенных пунктах (в 10 из 15) обследовался говор одного лица.

При этом надо учесть, что наблюдениям подвергался говор лиц разных возрастов — от подростков до глубоких стариков, разного культурного уровня и занимающих разное место в производственной и общественной жизни колхозной деревни. Напри­мер, в дер. Онисимовской единственным объектом наблюдения послужил говор семнад­цатилетнего И. Н. Пертонакова, окончившего неполную среднюю школу, а в соседней дер. Никульской — только говор 70-летнего старика И. М. Лукина. При таком разно­образии объектов, с одной стороны, и малом числе обследованных лиц, с другой (во многих случаях по одному на селение), естественно, что собранный материал не может внушать полного доверия: немало случайного могло попасть в записи. Не выполнено одно из основных методологических требований при собирании диалектологического материала для последующего картографирования — единство социального круга обсле­дуемых лиц по разным населенным пунктам.

Невыполнение этого требования связано с недостаточно ясным пониманием целей собирания диалектологического материала, предназначенного для атласа русского языка. При собирании материалов для атласа установка должна быть сделана на исто­рию языка, на прошлое обследуемых говоров. Этим, естественно, определяется соот­ветствующий подбор объектов наблюдения. Этим же должен определяться и подбор языковых явлений для наблюдения. Статьи рецензируемых сборников не отличаются четкостью установок, ясным пониманием задач исследования. Этим, между прочим, объясняется интерес к различиям в произношении таких слов, как МТС, гектар, трактор, агроном, премия, председатель и др. (I, стр. 101—105; II, стр. 105 и др.), которые не представляют никакого интереса для атласа. Неужели, действительно, будут когда-нибудь составлены карты различного произношения аббревиатуры МТС (матаес, мет’ес’е, мытыес и др.) или других подобного рода слов?

Отсутствие четких установок приводит авторов статей к совершенно стереотип­ным выводам, которые — без преувеличения — можно отнести к говору любой совре­менней деревни, если обследовать соответствующие круги населения. Например: «На­родные говоры Чарозерского района испытали на себе сильнейшее влияние тех социаль­но-экономических сдвигов, которые произошли в стране в результате Великой Октябрь­ской социалистической революции» (I, стр. 103; см. и далее на той странице). В другом месте: «...часто даже граждане, не выезжавшие никогда из района, испытывают говорные (!) влияния от приезжих...» (П, стр. 06). Впрочем, автор тут же оговаривается: «Однако несмотря на ярко выраженный процесс сближения говоров этого района с литературной речью, специфические особенности также выражены очень ярко (там же). Ясно, что подобного рода «выводы» не представляют большой ценности. В некоторых случаях вообще влияние литературного языка сильно преувеличивается. К таким преувеличениям можно отнести следующее утверждение: «...само население активно работает над усвоением литературного языка, над «исправлением» привыч­ного ему говора» (I, стр. 103).

Вообще выводы в некоторых статьях мало соответствуют задачам, которые эти статьи ставят: материал собирается для атласа, а выводы почти целиком относятся к языковым процессам современности, что не может быть предметом картографиро­вания.

Ценность собранных в рецензируемых сборниках материалов умаляется еще тем, что некоторые статьи представляют собой сводку ответов по ряду населенных пунктов. Подобная группировка материала очень затрудняет пользование им. Четкая локализа­ция каждого наблюденного языкового факта представляет собой одно из необходимей­ших правил собирания материала с картографическими целями. Надо помнить, что атлас русского языка будет представлять собой не только лингвистическую работу, но и географическую. Впрочем, и требования чисто лингвистического порядка диктуют необходимость самой тщательной локализации языковых явлений: ведь каждое из них может быть правильно оценено и плодотворно изучено лишь в контексте фактов той же системы, а не в комбинации с инодиалектными фактами, чего нельзя миновать при сведении воедино материалов из многих населенных пунктов. Таким образом, как с географической, так и с лингвистической точек зрения требуется объединение всего материала по каждому данному населенному пункту в одном месте. Суммирование мате­риала по многим пунктам лишает его необходимой точности и доставляет читателю много затруднений.

В заключение скажем несколько слов об «Опыте диалектологического картогра­фирования» А. С. Ягодинского — небольшом лингвистическом атласе района озера Воже. Вот какие цели ставил себе автор: «Эту... работу я предпринял для того чтобы приобрести навык картографирования диалектных явлений, что совершенно необхо­димо для успешного выполнения огромной работы, предпринятой мной по поручению ИЯМ АН СССР и кафедры... нашего Института...») (II, стр. 107). Автор, вероятно, достиг своей цели — приобрел известные навыки, но едва ли следовало публиковать этот в общем малоудачный опыт.

Опыт А. С. Ягодинского не вызывает к себе доверия прежде всего потому, что он основан на разобранном выше материале — неполном, порою случайном, изобилующем ошибками, собранном весьма несовершенными методами. Нельзя считать вполне удач­ным и выбор территории для опытного картографирования: чем меньше территория (а автором в силу необходимости взята очень небольшая территория), тем более разно­образны должны быть говоры на ней, так как только в этом случае удастся «опыт» и будут «приобретены навыки». Наш вологодский север с его довольно однообразным, лишь постепенно изменяющимся типом говора — мало благодарная территория для такого рода опыта. Зная о случайности материала автора, о том, что во многих селениях сделаны записи лишь от одного лица, читатель, естественно, не вполне доверяет автору, тем более, что на картах автора можно найти и свои специфические ошибки. Прежде всего на картах неправильно обозначен масштаб 1:40 000, что означает в 1 см — 400 м. При таком масштабе вся территория, охваченная картой, равнялась бы всего прибли­зительно 9,4 км х 6,8 км. Где же на этой территории могут уместиться 45 обследован­ных населенных пунктов, если учесть к тому же, что немалая часть территории занята озером Воже и лесами? Соответственная ошибка сделана и в лексической карте № 2 и карте изоглосс, где ошибочно указан масштаб 1:20000.

Можно ли, например, поверить синтаксической карте № 2, проводящей изоглоссу стяженной и нестяженной форм прилагательных на примере темна ночь и темная ночь, если последняя форма отмечена лишь в трех населенных пунктах, в каждом из которых был обследован говор одного лица (об этом см. 1, стр. 54)?

Точно так же нельзя поверить и фонетической карте № 5 (йово—йево). Здесь более чем неудачен пример — местоимение, как правило, слабо ударяемое, могущее быть во фразе и безударным, а в известных условиях способное быть носителем полного и даже не только словесного, но и фразового ударения. Отсюда весьма большие колебания в произношении первой гласной этого слова в устах одного и того же лица, но в разных речевых условиях. Поэтому и в этом случае, как и в предыдущем, карта отражает случайное, которое по воле автора возводится в ранг закономерного.

Укажем ошибку в фонетической карте № 2 (произношение слова овца). Прежде всего следует отметить, что целесообразнее было бы картографировать одновременно употребление тех или иных звуков на месте как ц, так и ч; правда, при наличии произношения офц’а можно ожидать и ц’асто, но при наличии офца трудно сказать, что произносится на месте ч — цасто или ч’асто. Далее, на карте одним знаком отмечено произношение на месте ц звука ц как мягкого, так и твердого, другим — звука ч’. Это нельзя считать правильным по указанному выше соображению: ц’ указывает на цоканье, в то время как при ц может быть как цоканье, так и различение ц и ч. Поэтому произношение ц' и ц на карте обязательно должно быть разграничено. Из-за отсутствия такого разграничения эта карта, которая могла бы быть одной из наиболее интересных, так как, кажется, недалеко от района озера Воже проходит изоглосса мягкого и твердого цоканья, а также различения ц и ч, — становится бледной и мало показательной.

Если недостаточно убедительны многие из отдельных карт, то еще менее убедительна карта изоглосс, на которой размещено более 25 изоглосс отдельных частных явлений. Следует отметить также техническое несовершенство этой карты, как и других, впрочем.

Таковы недостатки рецензируемых сборников. Из них можно сделать один вывод: нужна постоянная и большая работа как руководителей, так и в особенности студен­тов по повышению диалектологической квалификации, изощрению методов наблю­дения, поднятию знаний в области истории русского языка, по освоению фонетики, по тщательному изучению диалектологической программы. Подобная работа ведется в Вологодском педагогическом институте. Поэтому мы можем ожидать от этого инсти­тута в ближайшее время новой продукции — такой же обильной по количеству материа­ла и более высокой по качеству.

Блестящий опыт Вологодского педагогического института по развертыванию диа­лектологических экспедиций, вовлечению в них студентов, удавшийся благодаря не­заурядным организационным способностям руководителя кафедры русского языка доц. А. С. Ягодинского, должен быть воспринят другими институтами, еще не развер­нувшими диалектологическую работу или только начавшими ее. Но при широком масштабе работы Вологодскому педагогическому институту не всегда до сих пор удава­лось сохранять качество собранного материала на должном уровне. Это необходимо учесть как Вологодскому педагогическому институту, так и другим институтам, веду­щим диалектологическую работу.

Надо помнить, что ценность нашего будущего атласа русского языка в значитель­ной мере определяется доброкачественностью материалов, на основе которых он будет построен. Это и побудило авторов быть строгими в разборе рецензируемых сборников.

Р. И. Aвaнecoв, В. Н. Сидоров

Отклик А. Марьямова на рецензию Р. И. Аванесова и В. Н. Сидорова

«Не может быть предметом»[xvi]

Группа студентов и научных сотрудников кафедры языкознания и русского языка Вологодского педагогического института выпустила два «Диалектологических сборника». Первый сборник вышел в 1941, второй — в 1942 году.

Рецензия на эти сборники появилась лишь недавно. Она принадлежит перу проф. Р. Аванесова и доц. В. Сидорова и напечатана на страницах «Известий Академии наук СССР» (отделение литературы и языка, т. V, вып. 6, 1946).

Если верить уважаемым авторам рецензии, оба упомянутых сборника решительно не удались: составлены они чрезвычайно небрежно, записи диалектологического материала проведены неумело, значение собранного и опубликованного материала для науки микроскопично. Тем не менее, рецензию с чисто академическим изяществом венчают следующие слова:

«Блестящий опыт Вологодского педагогического института по развертыванию диалектологических экспедиций, вовлечению в них студентов, удавшийся благодаря незаурядным организационным способностям руководителя кафедры русского языка доц. А. С. Ягодинского, должен быть воспринят другими институтами…» и т. д.

Изумление «других институтов» легко вообразить, вспомнив, что всего лишь несколькими абзацами выше произведение обладателя незаурядных способностей охарактеризовано совершенно иными словами:

«Опыт А. С. Ягодинского, — написано в той же статье тем же пером, — не вызывает к себе доверия…».

И все же не это своеобразие академического «политеса» наиболее достопримечательно в рецензии Р. Аванесова и В. Сидорова.

Поражает в рецензии одна из основных ее отправных установок, показывающая, на какой точке зрения стоят ее авторы. Поражает и то, что установка эта облечена в форму непреложной и не требующей доказательств истины. Поражает, наконец, еще и то, что редакция «Известий Академии наук», видимо, разделяет эту веру в непреложность преподанной установки.

Рецензенты упрекают авторов сборника в «недостаточно ясном понимании целей собирания диалектологического материала, предназначенного для атласа русского языка. При собирании материалов для атласа установка должна быть сделана на историю языка, на прошлое обследуемых говоров, — разъясняют Аванесов и Сидоров. — Статьи рецензируемых сборников не отличаются … ясным пониманием задач исследования. Этим, между прочим, объясняется интерес к различиям в произношении таких слов, как МТС, гектар, трактор, агроном, премия, председатель и др., которые не представляют никакого интереса для атласа».

Дальше они уже прямо рубят с плеча:

«Выводы (в статьях вологодских сборников. — А. М.) почти целиком относятся к процессам современности, что не может быть предметом картографирования».

Нам это утверждение кажется значительно менее бесспорным, чем авторам рецензии и редакторам «Известий Академии наук». Мы не можем разделить с ними непоколебимой уверенности в том, что «языковые процессы современности не могут быть предметом картографирования». И мы полагаем, что будет чрезвычайно прискорбно, если наши диалектологи примут на веру слова Р. Аванесова и В. Сидорова и, устрашенные громами и молниями, обрушенными на головы их вологодских коллег, станут затыкать уши ватой, едва заслышат слова «МТС», «трактор» или «председатель».

Нам кажется, что именно сегодняшний язык советской деревни и должен послужить предметом самого тщательного изучения диалектологов, лингвистов и фольклористов.

Вологодские авторы в своем сборнике справедливо говорили:

«Народные говоры Чарозерского района испытали на себе сильнейшее влияние тех социально-экономических сдвигов, которые произошли в стране в результате Великой Октябрьской социалистической революции».

Тем не менее рецензенты с присущей им решительностью расправились и с этим утверждением:

«Ясно, — пишут они, — что подобного рода «выводы» не представляют большой ценности».

Так и написано: «ясно». И самое слово «выводы» взято в уничижительные кавычки. Трудно поверить, что в наши дни, накануне тридцатилетия Великого Октября, высказываются подобные мнения, да еще на страницах «Известий Академии наук».

А. Марьямов

Подготовка текстов О. В. Никитина

ЗАБЫТЫЙ РУССКИЙ ДИАЛЕКТОЛОГ

(о В. Г. Орловой)

В 2012 году исполняется 110 лет со дня рождения крупного советского ученого-диалектолога, историка языка Варвары Георгиевны Орловой (1902—1991). Ее научная жизнь была долгие годы связана с Институтом русского языка АН СССР, а ранее — с легендарным МИФЛИ, где она училась у таких корифеев русского языкознания, как Д. Н. Ушаков, М. Н. Петерсон и А. М. Селищев, а затем трудилась бок о бок с И. А. Оссовецким и Р. И. Аванесовым. Страницы ее биографии теперь уже стали историей, тем печальнее наблюдать, что в год 100-летнего юбилея со дня рождения почтенного ученого в научной печати не появилось памятной статьи или заметки. Настоящая публикация в такой малой мере восполняет имеющийся пробел изданием одного любопытного документа 1940 г., где В. Г. Орлова, тогда еще только готовившаяся к ученой и преподавательской стязе, проявила себя знатоком и умелым организатором учебной работы в МИФЛИ.

Публикуется впервые по автографу В. Г. Орловой фиолетовыми чернилами на двойном листе тетрадного формата в косую клетку (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 55. Лл. 44—45). При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках, орфография и пунктуация приводятся в соответствие с современными нормами.

***

В. Г. ОРЛОВА

ОТЧЕТ О ПРОВЕДЕНИИ ПРАКТИЧЕСКИХ ЗАНЯТИЙ ПО ФОНЕТИКЕ

СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА НА I КУРСЕ ИФЛИ

Отчет

о проведении практических занятий по фонетике современного русского литературного языка на I курсе ИФЛИ (--[xvii] группы факультета русского языка и литературы, -[xviii] группа факультета древних языков и литературы) ассистентом Орловой в апреле-мае 1939—40 уч<ебного> г<ода>

В каждой группе было проведено по 3 практических занятия, т. е. дано по 6 акад<емических> часов.

На первом занятии были подвергнуты разбору вопросы[xix] образования различных групп согласных звуков. Студенты практиковались в сопоставлении характеристик отдельных согласных; решались также вопросы, касающиеся изменения основной артикуляции согласного под влиянием палатализации или под влиянием ассимиляции с соседним согласным.

На втором занятии разбирались вопросы, касающиеся образования гласных, а также делались первоначальные упражнения в транскрибировании отдельных слов и фраз.

На третьем занятии при транскрибировании связного текста производились наблюдения над позиционным варьированием гласных и согласных фонем, т. е. практически закреплялась теория позиционного варьирования, преподносившаяся в лекциях А. А. Реформатского.

Ассистент В. Орлова

11/VI 40 г.

Вступление, публикация и примечания О. В. Никитина

ИЗ ИСТОРИИ МИФЛИ

(протокол заседания кафедры славяно-русского языкознания

от 11 октября 1940 г.)

Публикуется впервые по авторизированной машинописи с подписью секретаря и его же исправлениями в тексте документа (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 55. Лл. 49—50).

***

<…> 2. Отчет аспиранта Высотского С.С. о летней диалектологической поездке.

Цель поездки — сбор материалов для диссертации (условное название диссертации «К проблеме переходных говоров. Обследование юго-западных подмосковных переходных говоров»).

Поездка состоялась в период с 20/VII по 1/IX — 40 г.

Были обследованы районы Малоярославца, Боровска, Вереи и Нарофоминска. Посещена местность, описанная в 1898 г. В. Чернышевым, местность, откуда Даль в 60-х годах XIX в. получал материал для своего Толкового словаря, а также местности, не подвергавшиеся еще обследованию.

Установлено, что на всей данной территории (отнесенной на Диалектологической карте частью к территории южнорусского наречия, частью к территории переходных среднерусских говоров) широко распространены элементы севернорусского наречия в разной степени их развития, что может указывать на исконность севернорусских черт в этой местности (как основы переходных среднерусских говоров), а также ставит под сомнение утверждения некоторых авторов (Чернышев, Зеленин), что описанные ими говоры — говоры переселенцев с севера.

По предложению Винокура Г. О., кафедра принимает решение: отметить большую работу, сделанную Высотским, и утвердить его отчет.

3. Отчет проф. Аванесова Р. И. о диалектологической экспедиции лета 1940 г.

В экспедиции приняли участие группа студентов и аспирантка Лещинская.

Обследовано шесть пунктов северо-западной части Рязанской области.

На всей этой территории говоры сохраняют отчетливый южновеликорусский характер и отличаются следующими общими чертами:

1. Сохранение старого Э под ударением перед твердым согласным.

2. [ять] под ударением существует как дифтонгический звук.

3. Сохранение закрытого О под ударением (это принято считать севернорусской чертой).

4. Яканье в этих говорах не сильное, а ассимилятивно-диссимилятивное.

Сейчас готовится описание обследованных говоров. Работу предполагается закончить в течение I семестра. В обработанном виде результаты работ экспедиции желательно было напечатать.

Решения по отчету проф. Аванесова.

1. Заслушать результаты работ в виде докладов на кафедре.

2. Обеспечить возможность напечатания этих работ.

<…>

5. Слушали отзывы проф. Аванесова и проф. Винокура о кандидатской диссертации В. Г. Орловой «Губные спиранты в русском языке».

ПОСТАНОВИЛИ: допустить диссертацию В. Г.Орловой к защите.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (Ушаков Д. Н.)

Секретарь (Матлина Е. Е.)

Вступление и публикация О. В. Никитина

ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ СЛАВЯНСКОГО СЕКТОРА

ИНСТИТУТА ЯЗЫКА И ПИСЬМЕННОСТИ НАРОДОВ СССР

(7 МАЯ 1941 г.)

Публикуется впервые по авторизованной машинописи с подписью Д. Н. Ушакова (Архив РАН. Ф. 677. Оп. 6. Ед. хр. № 169. Лл. 22—24). При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках, орфография и пунктуация приводятся в соответствие с современными нормами. Очевидные опечатки и погрешности оригинала исправляются без комментариев.

***

Протокол № 31

Заседания славянского сектора Института языка и письменности народов СССР

Академии Наук СССР

7 мая 1941 года

Присутствовали: Д. Н. Ушаков, В. А. Малаховский, В. Чистяков, Е. Камшилова, Г. Самойлов, С. Ожегов, Г. Винокур, В. Сидоров, А. Шапиро, П. Кузнецов, С. Высотский, А. Текучев, В. Чичагов, И. Василенко, А. Руднев, В. Орлова.

Председатель Д. Н. Ушаков

Повестка дня

I. Доклад проф. В. А. Малаховского «Диалектологический атлас Куйбышевской области».

1. СЛУШАЛИ: Доклад проф. В. А. Малаховского.

Работа по собиранию сведений о говорах Куйбышевской обл<асти> начата Куйбышевским пединститутом в 1939 году, когда состоялась первая диалектологическая экспедиция. В 1940 г. состоялась вторая экспедиция, в 1941 г. состоится третья.

В настоящее время к диалектологической работе примкнули кафедры двух вновь открывшихся в области учительских институтов — Мелекесского и Сызранского.

Во время экспедиций обычно производится сбор материалов для ответов на вопросы ИЯМ’а[xx], а также собирание материалов фольклорного характера.

Кроме того, многие работники кафедры пишут работы по собранным материалам (Соколова, Фролова, Малаховский, Покровская).

При записях используется транскрипция, предложенная проф. Лариным; отрицательной стороной этой транскрипции является, по мнению проф. Малаховского, ее сложность, обилие в ней диакритических знаков.

В настоящее время обследован говор 80 населенных пунктов, расположенных в западной части Куйбышевской области.

Все эти говоры можно разделить на следующие группы:

1) Говоры владимирско-поволжской группы.

2) Говоры владимирско-поволжской группы с изменением ять в «и» в положении перед мягкими согласными.

3) Среднерусские говоры, акающие, с редуцированными гласными в неударных слогах.

4) Говоры южнорусские.

Наиболее исследованными являются говоры первого типа. В них обычно о произносится только в первом предударном слоге, начальное о произносится во втором предударном слоге, как у — угурцы, утопри и т. п. (наблюдается, однако, и ыгурцы, иднаво); наблюдается изменение е — о в безударных слогах; причем неударное ять также изменяется в о; твердое окончание –ся в возвратных глаголах произносится как –са.

В дальнейшей своей работе кафедра предполагает подвергнуть переработке вопросник ИЯМ, так как последний не вполне подходит для говоров Куйбышевской области.

2. Вопросы были заданы т. т. Винокуром, Орловой, Текучевым, Шапиро, Кузнецовым, Чичаговым.

В ответах на вопросы выяснились еще следующие положения: основным методом фиксации материала являются обычно сплошные записи связных текстов, которые ведут студенты — участники экспедиции.

Из этих записей, носящих иногда фольклорный характер, а иногда заключающих в себе ответы на вопросы по лексике, впоследствии выбирается материал для ответов на вопросы программы по различным разделам.

При ответе на вопрос проф. Шапиро о том, являются ли подобные сплошные записи связных текстов вполне достоверными и дающими вполне точный материал для суждения о синтаксисе говора и его фонетике, проф. Малаховский выражает свою неуверенность.

При ответе на вопрос доц. А. Текучева было указано, что принцип заполнения ответов на вопросы программы от одного лица обычно не выдерживается. Обычно обследуется говор пожилых людей, мужчин и женщин.

В ответах на вопросы было также указано, что общая густота сети, намеченной для обследования — 300—400 пунктов.

3. Прения.

И. А. Василенко. Из доклада остается неясным, на основании каких материалов работники кафедры, пишущие описания говоров, строят свои заключения. Для этого совершенно недостаточны ответы на вопросы программы ИЯМа, записи же сплошных текстов едва ли достаточно достоверны.

Неясно также, изучалось ли отдельно каждое языковое явление, свойственное одному говору или это делалось для нескольких говоров суммарно.

В. Н. Сидоров. Проявленное работниками Куйбышевского пединститута стремление в основу собирания материалов положить записи связных текстов едва ли можно считать целесообразными. При сплошных записях больших текстов совершенно неизбежны солидные промахи фонетического характера. Даже такие опытные наблюдатели, как Брок, заявляли, что не в состоянии записать точно фонетически больше, чем несколько связанных меж собою слов. Отсюда же вытекает и обычная недостоверность транскрипции фольклора. Было бы лучше начинать работу по обследованию отдельных говоров с фонетической записи отдельных слов.

Отмеченные докладчиком случаи перехода о и е в и не следовало бы связывать с восточными говорами. Это явление, присущее владимирско-поволжским говорам.

А. Б. Шапиро. Едва ли следует стремиться к тому, чтобы совмещать работу по собиранию сведений о говорах для атласа и работу по составлению монографий. Следует относиться очень осторожно и критически к материалам, собранным одними студентами, эти записи только тогда могут считаться надежным материалом, когда они ведутся под постоянным контролем и опытным руководством.

А. В. Текучев. Присоединяется к той точке зрения, что каждая экспедиция может поставить перед собой лишь одну задачу. Подвергает критике метод анкет.

Тов. Руднев. Заслушанный доклад дает нам повод обменяться опытом работы. Действительно, едва ли следует совмещать задачу создания монографий о говорах и собирание материала для атласа. Во всяком случае — это трудная задача. Записи связного текста, которые преимущественно ведут куйбышевские диалектологи, легко могут отвлечь от выполнения основной задачи к занятиям фольклором.

На основании этих записей можно составить ответы на вопросы по лексике, но фонетика неизбежно останется в тени. Однако следует помнить, что на основании фонетических черт группируются говоры.

Указывается необходимость создания нескольких программ для изучения говоров — программы для детального изучения и краткого вопросника. В ИЯП’е в настоящее время и разрабатываются оба эти типа программ.

Заключительное слово.

Докладчик считает, что записывание связных текстов, хотя и имеет свои отрицательные стороны, может, однако, быть основой при собирании материала.

Хотя в центре работы находится атлас, но нет нужды отказываться от записи фольклорных материалов.

Изучение новых, современных языковых процессов в говорах представляет особую тему исследования. Над программой ИЯМ’а предстоит еще провести большую работу по приспособлению ее к местным особенностям говоров.

ПОСТАНОВИЛИ: Благодарить докладчика за сделанное им сообщение. Отметить важность и значение подобного обмена опытом диалектологической работы.

Председатель (Д. Н. Ушаков)

Секретарь[xxi]

Вступление, публикация и примечания О. В. Никитина

ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЯ СЛАВЯНСКОГО СЕКТОРА

ИНСТИТУТА ЯЗЫКА И ПИСЬМЕННОСТИ НАРОДОВ СССР

(21 МАЯ 1941 г.)

Публикуется впервые по авторизованной машинописи с подписью Д. Н. Ушакова (Архив РАН. Ф. 677. Оп. 6. Ед. хр. № 169. Лл. 26—29). Нами публикуется протокол первой части заседания (лл. 26—28), посвященной обсуждению отчета В. Г. Орловой о диалектологической поездке 1940 г. в Рязанскую область. На л. 29 указаны председатель Д. Н. Ушаков (с подписью) и секретарь С. Высотский (без подписи). При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках, орфография и пунктуация приводятся в соответствие с современными нормами. Очевидные опечатки и погрешности оригинала исправляются без комментариев.

***

Протокол № 33

Заседания славянского сектора Института языка и письменности народов СССР

Академии Наук СССР

21 мая 1941 года

Присутствовали: Список прилагается.[xxii]

Председатель Д. Н. Ушаков

Секретарь С. Высотский

1. СЛУШАЛИ: В. Г.Орлова. Отчет о диалектологической поездке МГПИ в Рязанскую область летом 1940 г. Посещены районы Рязанской области: Бельковский, Тумский и Спас-Клепиковский.

Вопрос. А. М.Сухотин. Собраны ли сведения этнографического характера, о переселенчестве, о помещичьем землевладении?

Ответ: В. Г. Орлова. В с. Кочемаре и Ольгине — бывш<ие> государственные крестьяне; в с. Чарусе и Култуках — быв<шие> помещичьи крестьяне. В д. Ольгине — потомки переселенцев из сев. части Спас-Клепиковского р<айона>. В с. Кочемаре прежде носили повойники и поневы.

Вопрос. В. К. Чичагов. На месте ли делались заключения о типе яканья?

Ответ: В. Г. Орлова. В некоторых случаях на месте, иногда — при дальнейшей обработке материла.

Вопрос. А. Б. Шапиро. Отсутствуют ли примеры им. п. множ. ч. ж. р. на «а» (деревня), род. п. множ. ч. ж. р. на «ов» (бабов)?

Ответ: В. Г. Орлова. Материал не освещен в отчете, т<ак> к<ак> он недостаточно характерен для местных говоров.

Вопрос. Л. В. Щерба. Приходилось ли исследовать один из типов говора более подробно?

Ответ: В. Г. Орлова. Нет, не приходилось.

ОБСУЖДЕНИЕ.

С. П. Обнорский. Материал собран с большой внимательностью. Но правилен ли метод опроса старых женщин? Для проверки материала следует брать ответы из других источников. Транскрипцию надо применять не только при записях фонетических, но и морфологических явлений, что расширило бы сведения о фонетике говора. Дистанция между выбранными пунктами (30 клм.) слишком велика. Надо подбирать материал из смежной округи. Необходимо увеличить количество точек наблюдения в данной местности, чтобы установить распространение такого важного признака, как отсутствие перехода е — о. При характеристике ассимилятивно-диссимилятивного яканья не поставлен вопрос о его генезисе. Недостаточно материала для установления появления а, и перед [ ][xxiii]. Не разграничены примеры на е из е и ь. Морфологических примеров мало; они не всегда характерны. Не поставлен вопрос о происхождении местного шепелявенья.

А. Б. Шапиро. До сих пор не установлено, в каких кругах населения надо записывать говор. Если ставится задачей изучение эволюции говора, тогда необходимо сопоставлять говор различных поколений. При историческом изучении говора следует записывать архаический его тип от неграмотных женщин и стариков.

Д. Н. Ушаков. Этот вопрос важен, так как предстоит разрешить, что отмечать в атласе.

В. [Н.] Сидоров. Ассимилятивно-диссимилятивное яканье уже неоднократно описывалось. «Новосельский» тип яканья известен по материалам Тоньшина и Машкина. «Култукский»[xxiv] тип яканья не вполне определяет хронологию перехода е — о. Ассимилятивное яканье типа «Б» по Дурново встречается в сред<не>рус<ских> говорах на запад от Москвы. В восточной группе сред<не>русск<их> говоров оно также известно, что уже отмечалось в литературе. Употребление г и [ ] в рязанских говорах представляет чересполосицу. В местных условиях исконным может оказаться не [ ], а г. Для точного вывода необходимо обследовать окрестные говоры, чего пока не сделано.

[А. Н.] Гвоздев. В описываемых говорах замечается много сходства с одним неизвестным говором, целиком юж<но>русским, без вторичных сев<ерно>русск<их> признаков.

А. М. Сухотин. «Култуковский» тип яканья не сложен. По схеме Дурново его следует назвать «умеренно-диссимилятивно-ассимилятивным», но такой термин неудобен.

Л. В. Щерба. Материал доклада отличается четкостью. Анкеты, проводимые в целях собирания материала для Атласа, часто оказываются для исследователя недостаточными. Предыдущие диалектологические работы дают известный материал для Атласа, но ощущается недостаток монографических описаний. Важность экстенсивного метода наблюдений остается в силе, так как он ускоряет создание Атласа русского языка. Для этой цели необходимо мобилизовать большое число работников диалектологии.

Д. Н. Ушаков. В настоящем докладе был представлен материал, собранный экспедицией Московского городского педагогического института. Предстоят отчеты об экспедициях, предпринятых другими институтами.

В. Г. Орлова. Заключение. Выводы о диалектологических явлениях делались на большом количестве примеров. В дальнейшем необходимо ускорить темп работы, чтобы не задерживать создание Атласа русского языка. В Атласе фиксируются архаические черты говора, что обусловливает выбор объектов обследования. Пункты наблюдения выбирались на расстоянии 15—20 км. Возможно, что в говоре существует (или существовало прежде) отличие звука о от е, что осталось неотмеченным. Этот вопрос имеет значение для определения типа яканья. В дальнейшем силы диалектологов должны быть направлены не только на создание Атласа, но и на более углубленное обследование говоров. <…>

Вступление, публикация и примечания О. В. Никитина

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru