Заштатный батюшка
Об отце Сергии я впервые услышал в редакции сыктывкарской православной газеты "Эском" от Михаила Сизова.
84-летний батюшка собирается ехать на приход в далекое село Муёлдино Усть-Куломского района, чтобы наладить там — в Муёлдино многие не понимают по-русски — церковную службу на языке коми.
Господи! Так же было и во времена святителя Стефана Великопермского!
Вот и отец Сергий, подобно ему, возгорелся донести Слово Божье до людей, не знающих или плохо понимающих русскую речь.
Желание благое, а дело великое.
Как, в самом деле, исповедаться православной старушке, не знающей русского языка? Как ей отпустит грехи священник, не понимающий по коми? Тяжкою непроницаемой преградой отделяет язык нерусских христиан от православия, и можно ли переоценить стремление отца Сергия, считающего, что коми-язык сам должен засиять светом православия, как это и было во времена святителя Стефана?
Подобно своему великому предшественнику, много лет готовился отец Сергий к этому. Составлял и записывал на коми-языке проповеди, доделывал перевод Божественной литургии.
1.
Биография отца Сергия (Перщукова), заштатного священника Ибского прихода, обыкновенная для священнослужителей его возраста, хотя и шел отец Сергий к священничеству не самым прямым путем.
Родился он еще до революции в селе Муёлдино Усть-Куломского района. Здесь учился в школе, работал в колхозе, потом закончил рабфак и поступил в Сыктывкарский пединститут. Отсюда его и направили в Новосибирскую Межкраевую школу НКВД СССР, закончив которую будущий священник получил направление во Владивосток.
Разумеется, это только анкетные данные.
Духовная биография в анкету не вмещается, но здесь, на развилке тридцать седьмого года, ее события и определили судьбу отца Сергия.
В детстве он тяжело болел, и мать даже ездила в Ульяновский монастырь, дала там обещание, что отправит сына на год в монастырь, когда он вырастет. Исполнить это не удалось. Когда Сергей вырос, монастырь уже ликвидировали, разместив за его стенами тюрьму.
— Теперь-то монастырь снова открылся... — рассказывая о неисполненном обете матери, вздохнул отец Сергий. — Теперь бы и пошел туда, да кто возьмет меня, что толку от моей работы, если такой старый, за самим ухаживать надо.
Еще было в детстве видение, будто ангел трижды обвел его вокруг муёлдин-ской церкви.
Во сне, в забытьи привиделось это или случилось наяву, отец Сергий и сам не может вспомнить, но видение запомнилось ясно. Не этого ли ангела, венчавшего его с церковью, и вспоминал молодой выпускник школы НКВД Сергей Перщуков, следуя к месту службы?
Конечно, советская школа, рабфак, институт формировали другое мировоззрение, оттесняя заложенное в детстве. Но полностью вытеснить не смогли.
В 1937 году из органов по своему желанию не уходили. Так что, казалось, ловушка захлопнулась. Выхода для будущего священника не оставалось.
Но и пойти по пути, который неизбежно привел бы к духовной гибели, молодой выпускник школы НКВД Сергей Перщуков тоже не смог. И могло ли случиться с ним большее чудо, чем то, которое спасло его? Прибыв к месту службы, молодой сотрудник НКВД сразу же заболел, и так серьезно, что его уволили в запас с переводом на инвалидность по третьей группе.
После этого Сергей Перщуков учительствовал в Усть-Куломском районе, на территории которого и находится Ульяновский монастырь. А когда оправился от болезни в сорок третьем году, не вернулся в НКВД, а ушел на фронт.
На фронте, рядом со смертью, детская вера в Бога с новой силой ожила в отце Сергии, и именно, благодаря Вере, как считает он сам, и остался жив...
2.
Однажды боец Перщуков стоял возле березы и молился.
И вдруг словно кто-то отчетливо сказал: "Уходи отсюда!" А только отошел, как тут же, тяжело шелестя, упал снаряд и, разорвавшись, в щепки разбил березу.
И другие такие же случаи были.
Он лежал в госпитале. Тягостное, гнетущее настроение овладело им, подавляя саму волю к жизни. И вот однажды, когда сумрачно было в палате, он очнулся: кто-то стоял у кровати.
— Не бойся! — раздался голос. — Ты вернешься с войны. И Егор вернется. А Степан — нет. Степана убьют...
Степан и Егор — родные братья отца Сергия.
И так и вышло все:
— Егор остался жив, а Степан погиб на войне. Остался жив и сам отец Сергий, отделавшись тремя ранениями. Двумя легкими и третьим — тяжелым, осколочным в лицо, с которым и встретил в госпитале День Победы.
С медалями и орденами на груди вернулся домой...
— А кто это приходил в госпитале? — спросил я, когда отец Сергий рассказал эту историю.
— Святой угодник... — уверенно ответил отец Сергий. — Кому же еще было прийти...
3.
Вернувшись домой, Сергий Перщуков снова принялся учительствовать, но путь его был уже предопределен.
Ангел, что трижды обвел его вокруг церкви, уверенно вел вчерашнего фронтовика к предназначенному служению.
С преподавательской работой скоро пришлось расстаться.
В районо не понравилось, что педагог усердно посещает церковь. Предложили, правда, работу в селе, где не было храма, но от этого отказался сам отец Сергий.
Отказался, не особенно-то и задумываясь, где он, уволенный из школы, будет работать, на сорок третьем году жизни...
И — слава Богу — не остался без места.
Место нашлось.
Священник отец Владимир (Жохов) взялся обучить его церковной службе.
- Отец Владимир дивный, прозорливый священник был… - вспоминает отец Сергий. – Только еще сказать собираешься, а он уже знает о чем ты спрашивать будешь, чего просить…
В начале Великого поста стал отец Сергий алтарником, а в конце Петрова поста был уже рукоположен в диаконы, а вскоре и в священники. Вот с тех пор и началась для него жизнь сельского батюшки.
Впрочем, недолго она была спокойной.
Гонения, которые воздвиг Н.С. Хрущев против церкви, для отца Сергия явились в образе уполномоченного по делам религии Рочева, который почему-то — должно быть, вспомнил об учебе о. Сергия в межкраевой школе НКВД! — выбрал его в помощники.
Первым делом он предложил ему оклеветать отца Владимира (Жохова). Отец Сергий, разумеется, отказался.
— Как это так? — удивился Рочев. — Я же уволю тебя.
— Все равно не буду писать клевету.
— Ах так... Отдавай тогда регистрацию.
Вообще-то регистрацию у священника уполномоченный не имел права забирать, это делалось через суд, но это ведь только говорилось так…
Пришлось идти отцу Сергию в сторожа.
Только в шестьдесят седьмом году, когда, не выдержав борьбы со священниками, определился Рочев на лечение в психиатрическую больницу, и вернулся отец Сергий к службе.
Начал служить в храме села Иб, и одиннадцать лет служил здесь, пока не уволился в заштат по старости...
Вот и вся, кажется, биография.
Обычная биография сельского батюшки.
4.
— В детстве-то я, ой, смешной был, — рассказывал отец Сергий, бродя между узлами, сложенными на полу в городской квартире. — Знаете, как играть-то любил? Материн платок накину — вот и ряса мне. А жили как? Электричества не было, керосиновых ламп и тех не знали. Лучинами освещались. Дак я лучину возьму и бегаю, размахиваю, как кадилом... В священника в общем играл. Мать увидит меня и заругает:
— Избу ведь спалишь.
— Не, мама, — отвечаю. — Бог даст, не спалю.
— А и то верно, — скажет мать. — Ничего против божьей воли не делается. Только лучину-то положи, и без нее гораздо добро получается.
Я лучину положу и пою "Иже херувимы...".
— Онi херувимъяс, онi херувимъяс, — дребезжащим голоском затянул отец Сергий. - Троица водзын сулалоны. Троица водзын сулалоны...
Я слушал эти слова, впервые произнесенные самим Стефаном Велико-пермским, святителем здешней земли, и думал, что, хотя и пришли мы с Михаилом Сизовым, конечно, не вовремя, но на самом деле удачнее и прийти не могли.
Впрочем, тут надо снова вернуться чуть назад…
5.
Уйдя на пенсию, отец Сергий перебрался жить к дочери в Сыктывкар, здесь схоронил жену, матушку Марию, и вот — уже перевалило ему на девятый десяток — было видение, что остается жить всего три года, и видение это истолковал отец Сергий, как знак.
Понял, что указан последний срок, чтобы вернуться туда, где еще в детстве ангел трижды обвел его вокруг храма, и наладить там церковную службу на коми-языке.
И все, кажется, совпадало.
И приход пустовал, и помощник хороший сыскался...
— Там русские-то священники, никто не хочет служить. Далеко от города. Глухой такой уголок... По-русски мало совсем разбирают. Просит народ, радуется, когда по коми говорят…
В общем, подал отец Сергий прошение Благочинному. И начал вязать узлы, не слушая уговоров дочери, боящейся отпускать от себя престарелого отца.
Но так было еще вчера, когда Михаил Сизов договаривался о встрече, а сегодня отец Сергий встретил нас расстроенный, опечаленный и совсем дрях-ленький.
Оказалось, что Благочинный отложил пока назначение.
— А причину не объяснили? — не скрывая своего расстройства, спросил Михаил.
— Такая уж это причина, обыкновенная... — вздохнул отец Сергий. — По старости, конечно... Пошлешь дак... Болею ведь еще я...
— Ну, вам бы послушник помог. Вы же говорили, что подыскали вроде.
— Дак подыскался, как же... Местный там человек есть, Николай Федорович Паршуков... Не пьет, не курит, глубоковерующий... Годик бы послужил там, подготовил бы его... Ведь девять диаконов через мои руки прошли, и все они священники теперь. Тут, конечно, что отложили меня, ошиблись... Хотели послать, да не послали чего-то...
Отец Сергий говорил это, а сам топтался между узлами, брался то за один, то за другой. Вытащил откуда-то альбом с фотографиями, хотел показать что-то, позабыл показать, снова вернулся к узлам, затеял какую-то возню с ними.
6.
Чтобы не смущать его своим любопытством, я открыл альбом с фотографиями.
Вот отец Сергий со своей матушкой. Оба еще молодые, матушка раза в три шире отца Сергия.
А вот отец Сергий со своей родней. Он — не в рясе, на нем пиджак, рубашка, но все равно он как бы выпадает из группового снимка. На лице — особая сосредоточенность, отрешенность.
А вот отец Сергий на первом году службы. Тут и говорить нечего. Лицо его словно бы светится снизошедшей при рукоположении благодатью.
А рядом — десятки лет разделили эти снимки — уже сегодняшний отец Сергий. В рясе, с крестом, в накинутом на плечи пальто стоит в изголовье открытого гроба. И лицо у него такое торжественное, такое нездешне-спокойное, словно и не покойницу видит, не раскрытый гроб, а то, где стоит сейчас душа покойной.
Михаил Сизов рассказывал, что в Ибс почти легенды про него рассказывают. Многие там уверены, что умеет отец Сергий точно предсказывать, когда умрет человек. Что открыты ему последние наши сроки...
И хотя и неловко было пользоваться нынешним состоянием батюшки, но не удержался я, спросил: правда ли это...
— Так бывали, бывали такие случаи... — как-то очень просто ответил отец Сергий. — Вот когда в Айкино я служил, псаломщик попросил пособоровать жену, очень уж тяжело она болела. Я пособоровал. а он потом спрашивает: долго ли еще жить будет. Это самый трудный вопрос. Нельзя сказать этого. И вдруг: ничего не вижу, не слышу — только одно в голову идет: скажи, что еще пятнадцать дней проживет. Сказал... И через пятнадцать дней она и преставилась. Со старушкой тоже одной такое было... Дети у меня спросили, долго ли проживет... А это вопрос Божий, ответ на него тоже должен быть Божий. Человек не ответчик тут. Но опять: ничего не вижу, ничего не слышу, а только одно: скажи, чтобы готовили все к погребению... Удивительного тут ничего нет. Говорю, что Бог велит сказать. И эти случаи свидетельствуют, что Бог всегда с нами. Всегда руководит и все исполняет.
Отложив альбом с фотографиями, я раскрыл другой, в котором записал отец Сергий проповеди на коми-языке, произнести которые собирался, вернувшись в родное Муёлдино.
Раскрылся альбом на проповеди о женах-мироносицах.
"Став мунъясыс Пасха и Вознесение празникяс костын торьялоны особой югыд..." — прочитал я очень понятные слова о той светлой радости, что наполняет нас после праздника Пасхи...
Если бы поехал отец Сергий на приход, как собирался, наверное, к Пасхе и поспел бы начать службу, и, может быть, эта проповедь и стала бы первой его проповедью в Муёлдино.
Увы... Возраст, старческая дряхлость стали преградой в исполнении задуманного.
Слова этих проповедей произнесут, должно быть, в Муёлдино другие.
7.
- А я ведь как решил... – словно, услышав меня, сказал отец Сергий. - Господи, говорю, если угодно Тебе, чтобы я послужил, пошли мне знамение... Ноги у меня сильно болят... Сделай так, чтобы выздоровел я... А я, видишь вот, не выздоровел. — И улыбнулся тихо и смиренно. И повторил еще раз: — Нет, не выздоровел. Ноги как были опухшие, так и остались. Видно, не угодно Господу мое решение. Что ж... Все в воле Господней...
И вместе с этой кроткой улыбкой пропала растерянность, и снова лицо отца Сергия не то чтобы помолодело, а как-то отвердело, стало похожим на то, которое я видел на фотографии, где стоит отец Сергий в изголовье открытого гроба.
В Евангелии сказано: "Мои пути — не ваши пути..."
Слова эти для людей, замкнувшихся в своем своеволии, кажутся жестокими и не слишком приятными, но ведь не человеком и сказаны они...
На прощание батюшка подарил нам по фотографии.
Мне выбрал ту самую, похоронную, которая так поразила меня. "На молитвенную память... — написал он на обороте и подписался: — Заштатный протоиерей Сергий".
А на улице по-прежнему сияло веселое, весеннее солнце. Пробираясь через проходы в высоких сугробах скопившегося здесь за зиму снега, мы поплутали в снежном лабиринте, пока выбрались к остановке.
— Все-таки хорошо, что заглянули к батюшке, — сказал Михаил. — Хоть отвлекся он с нами.
Я кивнул.
Не знаю, как для батюшки, но для меня не случайной была наша случайная встреча. Воочию, мог увидеть я не дерзостный, ошеломляющий своей смелостью замысел, а саму смиренную красоту неприметной, но совершающейся в полной Божьей воле жизни.
И что другое была наша встреча, как не проповедь? Та проповедь, которую ежедневно и ежечасно и осуществляют наши православные батюшки самой своей жизнью, независимо от места, занимаемого ими в иерархии.
|
