Древнецерковная богословская наука на греческом Востоке в период расцвета (IV–V вв.) — ее главнейшие направления и характерные особенности

Речь на годичном акте С.-Петербургской Духовной Академии 17 февраля 1910 года

В истории Вселенской Церкви IV век и первая половина V-го представляют чрезвычайный по своему значению период. Радикальная перемена во внешнем положении христианства в греко-римской империи имела самые благоприятные последствия для внутренней жизни Церкви, предоставив ее членам полную возможность все силы духа сосредоточить на разрешении внутренне-церковных задач. Не отвлекаемая внешней борьбой за самое существование, Церковь начала жить полной жизнью. Но вопреки ожиданиям, что, с исчезновением кошмара преследований, мир и спокойное течение церковной жизни будут ненарушимыми, оказалось, что действительно важная и существенная борьба теперь только начиналась, и наступившее время по всей справедливости получило название периода великих споров. Они были естественным продолжением предшествующей работы богословской мысли, а широкое и даже острое развитие их — внутренней необходимостью, когда свободно выступили, раскрылись и столкнулись между собой существенные и формальные разногласия, постепенно сложившиеся в предыдущий период в разных областях христианского мира. Борьба вызвала напряженное, в высшей степени стремительное, оживленное и могущественное движение богословской мысли, обнаружившей многообразную творческую деятельность, выдающуюся по своей продуктивности и оригинальности. Христианский гений с необыкновенной силой проявляется в различных отраслях богословского знания, сосредоточиваясь преимущественно на том, что составляет самую сущность христианства. Богословские труды этого времени остаются путеводными для всех последующих поколений православного христианства. Великие творцы их, истинно питающие верующих своим учением, получили преимущественное наименование "отцов Церкви". На результатах их богословской работы основывалась богословская мысль ближайшего периода; ими она живет и до настоящего времени, как бы исходя из того убеждения, что тогда поставлены были и разрешены все существенные вопросы, какие человечество может предъявить христианству. Ни одна эпоха истории Церкви не может сравниться с этим периодом, получившим значение классического. Естественно поэтому стремление проникнуть в сущность богословской работы этого периода и, независимо от безусловно важного материального содержания ее, определить путь, по которому шла богословская мысль, источники и средства, какими она пользовалась для достижения таких блестящих результатов, а равно и те благоприятные условия, в которых она почерпала энергию для своего развития. Эти вопросы имеют не только историческое, но и глубоко жизненное, практическое значение, как вследствие исключительной важности периода, так и по современному положению у нас вопроса о богословской науке и по предъявляемым к ней требованиям.

I. Общая характеристика церковно-богословской жизни в IV–V вв. Церковная богословская наука в доникейскую эпоху. Богословская деятельность апологетов II века. Малоазийское богословие св. Иринея. Научно-богословское движение в разных частях христианского мира и развитие потребности в решении внутренне-церковных проблем. Ориген, — характеристика его богословской деятельности и направления александрийской школы. Течения в александрийской школе после Оригена. Малоазийское богословие к началу IV века: св. Мефодий Олимпийский. Антиохийская школа

При взгляде на ход событий и внутренних движений церковно-исторической жизни на греческом востоке в IV и V веках, прежде всего бросается в глаза тот факт, что великие вопросы христианского вероучения в это время были делом целой Церкви; живой интерес к ним обнаруживали не только епископы и вообще лица, по своему положению и образованию призванные к решению их, но и все современное общество до низших слоев его. Не только центры современной культуры, не только центры христианской образованности и церковной жизни, но и незначительные парикии одинаково считали своим правом и обязанностью принимать участие в общем деле. Многочисленные Соборы сο значительным числом участников, одобрявшие одни формулы исповедания веры, отвергавшие другие, составлявшие новые, осуждавшие один другого, возмущения против епископов, принявших тот или иной символ, в котором подчиненные клир и миряне видели отступление от преданной веры, разделения в парикиях из-за догматических положений, — все это представляет достаточное свидетельство о том, насколько богословские вопросы захватывали христианское общество. Все было в движении, всюду спорили, все волновались… И не трудно заметить, что в своей сущности это была горячая борьба различных направлений богословской мысли, различных богословских школ с их определенными церковными и богословско-философскими традициями и научными методами раскрытия и построения догматических положений и своей особой терминологией. Само собой понятно, что вследствие трудности метафизических проблем, на которых сосредоточивалась пытливая мысль, только сравнительно немногие могли самостоятельно и вполне овладевать ими, а еще меньше в состоянии были литературно разрабатывать их. Поэтому и разные богословские направления нашли выражение в литературных трудах только некоторых выдающихся личностей, — творения их являются преимущественным источником для понимания постепенного развития богословской мысли. Однако необходимо помнить, что значение и успех этих деятелей и руководителей обусловливались тем, что они были выразителями целых течений, — за ними стояли более или менее многочисленные сторонники и единомышленники, имена которых всплывают совершенно случайно и главным образом на Соборах.

Богословская наука периода расцвета, как и вся вообще церковная жизнь этого времени, созидалась и развивалась на основе того, что сделано было в предшествующие века. Теперь собрана была богатая жатва, для которой обильный посев, хотя и при весьма неблагоприятных внешних условиях, произведен был раньше. Перемена во внешнем положении Церкви не изменила существа внутренней жизни ее, — она только представила благоприятные условия и возможность полно, всесторонне и ярко обнаружить, раскрыть и в некоторых отношениях привести к завершению те движения, какие возникли и жили в ней до этого времени. Поэтому как вся вообще внутренняя жизнь Церкви, так и развитие богословской мысли в рассматриваемый период в ее разнообразных направлениях и течениях может быть понято только в связи с развитием и результатами, достигнутыми ею в предшествующий период.

Необходимость богословской рефлексии в отношении к положительному содержанию христианской веры дана как в существе самого христианства, так и в существе человеческого духа. Если христианство есть новое начало жизни, нравственно-религиозная, обновляющая мир сила, создающая в человечестве новую жизнь, то эта новая жизнь в действительности может возникнуть только под условием сообразного с религиозным опытом сознания существенной перемены в отношениях человека к Богу, сознания восстановленного Христом богообщения, которое составляет средоточие новой жизни. С этим сознанием для искупленного человечества воссиял новый свет, познание истины, которая не только расширила и обогатила, но и совершенно преобразовала весь прежний склад мысли человека о божественном и человеческом. Этот свет создает и утверждает в человеке новое сознание и понимание истины в той именно мере, в какой он сообщает человеческому духу свое спасительное содержание. Но это достигается только таким путем, что христианин входит в содержание веры своей мыслью, обсуждает его, изъясняет, постигает. Таким образом, вера, заключая в себе знание, служит побуждением все глубже проникать в нее, не только исповедовать, но и знать. С другой стороны, и в существе человеческого духа лежит потребность все, что составляет предмет его представления, восприятия, опыта, усвоить посредством рефлексии и привести к ясности более или менее точного знания. Этот всеобщий закон тем в большей степени имеет значение в отношении к христианству, что здесь дело идет о высочайших и глубочайших личных интересах, где для человека возникает новая жизнь, новый мир. Христианин не иначе может достигнуть этого, как войти в содержание своей веры своей мыслью, разложить его по его моментам, понять, согласовать христианское сознание со своим человеческим сознанием, рассмотреть отношение религиозного опыта ко всем другим опытам, поставить содержание веры в отношение ко всем прочим своим знаниям, — словом, дать отчет относительно своей веры. В этом нельзя видеть простой любознательности, которая ищет большего, чем имеет, или собственной неуверенности и внутреннего сомнения в воспринятой истине, — напротив, здесь сказывается твердое убеждение, что христианское учение, как действительно божественная истина, может и должно быть оправдано пред познающим духом. Тогда вера возвышается на степень самосознания, личного убеждения, а для этого нужен не только религиозный опыт, но и мысль и исследование. И божественное слово, если не исключительно, то во всяком случае преимущественно, обращается к разуму человеческому и дает постоянное возбуждение к все более глубокому проникновению в него.

Эта потребность и побуждение свою веру привести к знанию еще в большей степени, чем отдельному христианину, предъявлялась целой Церкви. Она должна была сама сознать себя, сделать своим достоянием спасительную мысль Божию, чтобы поистине обладать ею. Божественное сокровище, вверенное Церкви, не могло оставаться мертвым сокровищем: она призывалась, в силу присущей ей внутренней потребности, сознать основания своего исповедания. Эта необходимость подкреплялась еще миссией Церкви: она должна была призвать народы к подножию Креста и призванных воспитать в вере. Но осуществление этой миссии содержало для Церкви задачу — дать содержанию своей веры определенное, живое выражение. Церковь не только должна была сказать, что она верует, но и во что верует, каков смысл и содержание вверенных ей истин Откровения, и должна была сказать так, чтобы это было понятно, осязаемо и постижимо как для вступающих в нее, так и для ее собственных членов, — только так возможно самосозидание Церкви в направлении внутрь и вовне. Все же это могло быть достигнуто посредством мысли, исследования, науки. В этом даны основания, почему мысль человеческая делает содержание христианства предметом своего исследования с самого появления его и почему Церковь от времен апостолов не была без церковной науки. Поэтому же и церковно-историческая наука не может установить момента, когда положено было начало и образовались существенные элементы того, что принято называть богословской наукой в собственном смысле, и как и при каких условиях в среду христиан стало проникать "лжеименное знание". Этим только и можно объяснить тот факт, что когда, в силу внутренней необходимости исторического положения Церкви, работа богословской мысли должна была проявить значительную степень напряженности, то оказалось, насколько можно судить по сохранившимся литературным памятникам и известиям о них, что она скоро же обнаружила достаточную многосторонность интересов и подвижность, разнообразие тенденций, в которых нашли выражение различные течения во внутреннем развитии церковной жизни и богословской мысли в частности, отвечающие практическим потребностям времени.

Интересы христианской миссии в греко-римском обществе и отношение последнего к христианству на самых первых порах существования Церкви вызвали к жизни одно из важных проявлений богословской мысли, смело поставившей вопрос об отношении к языческой философии, ее понятиям и языку, как средствам изъяснения христианского учения. Христианство, проповеданное первоначально на горах Иудеи и на берегах Галилейского моря, мужами из народа, еврейскими рыбаками и ремесленниками вынесено было в мир, насыщенный греческим образованием. Во всех странах, окружающих Средиземное море, в центральных пунктах античной культуры, появились христианские общины, которые имели своими членами не одних простецов и рабов, но и людей всякого звания и образования. Так, неизбежно новое учение приходило в многоразличное соприкосновение с древними элементами образования, которыми проникнуто было обучение и воспитание высших классов общества и вся общественная жизнь. Необходимо было найти почву, на которой возможно было бы установить взаимное понимание между образованными язычниками и исповедниками новой религии. Неизвестное можно разъяснить только посредством известного. Откровение не создавало нового языка; оно пользовалось наличными формами его, чтобы посредством их возвестить новые истины и дать новые начала нравственной жизни. Оно только придавало отдельным терминам и понятиям новый, более глубокий и полный смысл, освещая и проникая их светом нового религиозного мировоззрения. И для плодотворного усвоения содержания христианского учения не было другого пути: необходимо было полагать в основу находящиеся в обращении понятия и их сочетания, твердо установившуюся уже терминологию. Чтобы создать христианской истине доступ в мир идей образованных кругов, естественным и надежным средством для этого могла быть только греческая философия, наложившая свою печать на весь строй мыслей греко-римского общества. К этому именно средству и обратились христианские апологеты во главе с св. Иустином. Апологеты сами в большинстве получили языческое образование и прошли чрез языческую философию. Они не нашли здесь истины, но изучили методы и формы исследования, в которых вращалась современная наука; они не признали абсолютной ценности за результатами научного исследования в древнем мире, но в то же время получили возможность выделить в них результаты общечеловеческой истины. Что самое важное, они знали религиозно-философские потребности современного образованного общества, жаждущего найти утверждение и удостоверение в реальности тех положений о Боге, как духовном существе, нравственном законе, бессмертии и воздаянии в загробной жизни, которые предлагала господствующая религиозная философия. Эти именно истины из общей совокупности христианского учения и раскрывают апологеты пред языческим обществом в понятиях и формах мышления современного образования и культуры, доказывая, что в откровенном учении дано все то, чего ищет истинная философия: оно одно есть надежная и полезная философия, чистая и возвышенная по содержанию и божественная по происхождению, — оно одно приносит религиозно освобождающую и обновляющую истину. Основой, на которой развивалось богословие апологетов, было переданное учение веры, как оно проповедовалось и сохранялось в Церкви, в истинности которого они были безусловно убеждены; они не стремились реформировать христианство, подобно гностикам, не приспособляли его положительного содержания к фантастическим теориям своеобразного рационализма. Так, в произведениях христианских апологетов II века дан опыт применения к христианскому учению начал эллинской религиозной философии, и этим положено основание церковному богословию как науке, оперирующей понятиями классической культуры. Апологетическая литература в своей первоначальной форме была продуктом преходящего положения, борьбы, которая рано или поздно должна была решиться, а с этой борьбой нашла конец и самая литературно-философская форма; но важно было то, что Церковь, несмотря на многие недостатки богословия апологетов, высоко ценила их заслуги и тем признала законность принципа их богословской деятельности. Однако апологетическая литература оставила открытым вопрос, должно ли в церковной письменности применять формы классической литературы и философии только при обращении к внешнему миру, или же и при решении внутренне-церковных проблем.

Другое направление богословской мысли складывалось и укреплялось в Церкви по мере развития борьбы с гностицизмом, в котором представлена была резкая эллинизация христианства, извращавшая его сущность и лишавшая его историко-сотериологического характера. Гностицизм в первый раз подверг научной обработке христианское Предание и письменные источники христианского учения, устраняя из них все, что не согласовывалось с его воззрениями и теориями. Интересы, которые нашли свое выражение в умозрениях гностиков, увлекали и многих мыслящих церковных христиан. Этим усиливалась опасность гностицизма и в значительной степени определялся характер борьбы с ним церковных учителей. Борьба вынуждала Церковь раскрыть свое достояние и теоретически обосновать его. Если пред глубоким духовным пониманием христианства, на какое притязал гностицизм, церковная вера казалась скудной и ограниченной, то необходимо было системам гностиков противопоставить равноценное теоретическое построение. Церковная богословская мысль должна была ясно и определенно установить материальные и формальные принципы, на которых должна созидаться церковная богословская наука. Это пыталась сделать малоазийская школа богословов. Малоазийские общины во II веке составляли духовно живую часть Церкви. Известен целый ряд малоазийских богословов между 150 и 200 гг., писавших апологетические и антиеретические произведения: Мелитон, Аполлинарий Иерапольский, Родон, Мильтиад и др. Более чем вероятно, что все они представляли существенно однородное богословие, малоазийскую богословскую традицию, которая имеет своего энергичного и наиболее яркого выразителя в лице св. Иринея Лионского. По вопросу об истинно христианском учении, его содержании, источниках познания и критерии истинности св. Ириней раскрывает понятие церковной истины. Только Церковь обладает истиной: Церковь имеет происходящие от апостолов Писания и равным образом возводимое к апостолам устное предание, сохранение которого в неповрежденной целости гарантируется непрерывным преемством епископства. Для богословской науки устанавливается определенная задача: она не должна изменять содержания Откровения, а на основании неизменного правила веры тщательно исследовать мысль сказанного в притчах и соглашать с содержанием веры, раскрывать Домостроительство спасения человека, изъяснять формы Откровения и цель Ветхого и Нового Завета, доказать воплощение Христа и воскресение, утверждаясь на непоколебимом убеждении, что вся Церковь имеет во всем мире одну и ту же веру, которую она получила от апостолов и сохранила в чистоте и неповрежденности. В противоположность философско-богословскому идеализму апологетов, богословие св. Иринея проникнуто библейско-реалистическим характером; он не ставит своей задачей доказать христианство как истинную философию и, вопреки априорным умозрениям гностиков, всецело основывается на фактах Откровения, почему его богословие является по преимуществу "богословием фактов" и прежде всего центрального библейского факта — спасения человечества во Христе. Средоточным пунктом умозрения св. Иринея служит не Логос, как посредник отношения Бога к миру, а Христос, Богочеловек как посредник спасения. Для него христианство — религия искупления, совершенного чрез воплощение Логоса во Христе. Эта сторона богословского учения св. Иринея впоследствии оказала сильное влияние на развитие и направление богословской мысли.

В противоположность титаническому, не знающему никаких границ человечески познаваемого, предприятию гностиков св. Ириней предостерегает от высокомерного парения их, от попыток ограниченным умом проникнуть в неисследимые тайны божественной жизни и провозглашает положение, что лучше и полезнее оставаться простыми и малознающими и приближаться к Богу посредством любви, чем, считая себя многознающими и очень опытными, оказываться хулителями своего Бога. Но позади св. Иринея уже была деятельность выдающихся апологетов, а против него стояли гностики; у тех и у других он научился многому и, в соответствии с потребностями времени, чувствовал необходимость рациональных доказательств в борьбе с противниками, а также для собственного удостоверения и для утверждения православных. Поэтому, если даже в его богословии и нельзя найти прямого влияния философских систем, тем не менее в нем ясно сказывается воздействие философских традиций времени. Пред св. Иринеем, как и пред апологетами, стоял вопрос о применении форм классической литературы к рассмотрению внутренне-церковных проблем. Но его главное произведение, хотя и предназначено для православных христиан, однако вызвано борьбой с ересью и потому оставляет неразрешенным, предназначается ли эта форма литературы быть в христианской Церкви только оружием в борьбе с врагами, или же должна сделаться средством мирной работы в ее собственной области. Недавно открытое произведение св. Иринея "Доказательство апостольской проповеди" дает основание предполагать, что св. Ириней стоял за первое.

Совершенно естественно, что соприкосновение с эллинской культурой и гностическими системами, а также вступление в Церковь образованных язычников, которые стремились дать себе отчет в своих новых верованиях, служили достаточным побуждением для возникновения и положительных проблем. В церковных кругах постепенно развивалась потребность уразуметь и научно разработать содержание церковного учения, твердо установить его историко-экзегетическим путем и философски обосновать, чтобы таким образом удовлетворить естественному стремлению человеческого духа к исследованию богооткровенной истины, более глубокому проникновению в нее и пониманию как цельного мировоззрения; отсюда дальнейшая потребность — постигнуть внутреннюю связь отдельных пунктов церковного учения как системы, сравнить с теми знаниями и представлениями, к которым естественная мысль культурных людей приведена была без помощи Откровения, установить связь с ними и по возможности примирить. В этом отношении иногда доходили до крайности, и не без основания можно утверждать, что св. Ириней имел ввиду не только еретический гносис, но вместе с тем и одновременно возникшее и родственное ему направление внутри Церкви. Как многосторонни были внутренне-церковные интересы того времени, об этом может свидетельствовать перечень, к сожалению, не сохранившихся произведений Мелитона Сардийского и целый ряд научных произведений, которые тогда написаны были церковными мужами.

Таким образом, уже во II веке, с одной стороны, сделаны были опыты применения в богословской науке понятий и форм современной философии и культуры в целях апологетико-полемических, с другой стороны, указаны источники и критерии богословского учения в Священном Писании и в правиле веры, в апостольском Предании, носительницей и хранительницей которого является апостольская Церковь. Вместе с тем все более и более обнаруживаются следы научно-богословского движения в разных местах христианского мира. Школы, подобные той, какую св. Иустин имел в Риме, и какие, можно думать, имели и другие апологеты (например, Татиан), были в то время уже обычным явлением. Они основывались по подобию философских школ. Об организации и о методах преподавания в этих школах сведений не сохранилось. Но св. Иустин несомненно и в школе был тем же философом, что и в своей литературной деятельности. К такой постановке христианских школ существовало сильное побуждение в гностических школах валентиниан, карпократиан, Вардесана. В различных местах мы наталкиваемся на целые кружки лиц, проникнутых научными интересами. В Малой Азии алоги обнаруживают стремление к критическому исследованию Священного Писания; также и деятельность Мелитона Сардийского и Феофила Антиохийского едва ли осталась без влияния в областях, где они проходили свое церковное служение. Епископ Иерусалимский Александр полагает основание богословской библиотеке в Иерусалиме; сохранившиеся фрагменты его посланий показывают, что вместе с языком он усвоил и научный дух времени. Рядом с ним стоит Феоктист Кесарийский (в Палестине) как поборник самостоятельной богословской науки. У Фирмилиана Кесарийского (в Каппадокии) Ориген нашел убежище. Это был кружок церковных мужей, которые с ревностью отдавались научным стремлениям. В Риме в начале III века существовала научная школа, состоявшая преимущественно из лиц, пришедших сюда с востока, в которой разрабатывался формальный экзегезис, текстуальная критика, грамматика, логика, математика и эмпирические науки; здесь ревностно изучались Аристотель, Теофраст, Евклид и Гален. Произведения Тертуллиана показывают, что даже между христианами Карфагена не было недостатка в таких лицах, которые желали дать научным стремлениям права в Церкви. Постепенное нарастание внутренне-церковных научных интересов и потребностей естественно прежде всего и больше всего должно было чувствоваться в центре современной языческой духовной культуры — в Александрии, и нужда в удовлетворении их должна была особенно ощутительно сказаться к концу II и началу III века, когда античный мир еще раз собрал свои духовные силы и в союзе религии и философии, каким является неоплатонизм, противопоставил христианству могущественного противника. Если христианство ставило своей задачей утвердиться при этом новом положении, то оно должно было вооружиться наукой и философией. Отсюда совершенно понятно и не может быть признано неожиданным развитие катехизической школы в Александрии в богословско-философскую, какою она является уже при Пантене и Клименте.

Так, постепенно работа богословской мысли внутри Церкви и по внутренним церковным вопросам создавала церковную богословскую науку, которая обнимала все более конкретные проблемы и развивалась на основе Священного Писания и Предания при пособии современного научного аппарата; возникала комбинация интересов того богословского направления, представителем которого был св. Ириней, и богословских приемов апологетов. Этим положены были достаточные основания для развития многостороннего и глубокого богословского движения; церковная богословская литература в тесной связи с прошлым, подготовляя почву для будущего, ставит перед собой новые задачи, не упуская из внимания и прежних, и пролагает для себя новые пути. Самое развитие богословской науки в различных местах принимает свой особый характер: в одних перевешивает момент приверженности к церковному Преданию, в других научные цели, что зависит преимущественно от духовного направления церковной области, в которой развивали свою деятельность те или другие богословы.

Но существенным недостатком всех научных богословских трудов предшествующего Оригену периода было не только отсутствие богословской системы, но как будто отсутствие ясного сознания ее необходимости. Раскрывались только те пункты церковного учения, которые необходимо было выдвинуть или защитить; поэтому богословие всегда носило частичный, фрагментарный характер. Синтез церковного учения представлен был только символами, в которых верующие находили в сжатом виде все то, во что должно веровать; вне этих формул, простых и популярных, существовали только гностические системы. Даже Климент, который ввел философские начала в обсуждение самого содержания христианского учения, не обнаруживает сознания необходимости сгруппировать отдельные элементы учения в гармоническую систему.

Ориген первый между христианскими мыслителями выдвинул идею богословского синтеза и осуществил ее, создав на почве Священного Писания и церковного Предания философски-богословскую систему, обнимающую все содержание церковной веры, установил основные начала церковного научного богословия и сделал решительный шаг к "воцерковлению" классической науки. Он разрешил ту великую проблему, которая настойчиво предъявлялась христианским мыслителям и прежде него и к разрешению которой сделаны были значительные шаги, подготовившие почву для дела Оригена. Особенно много сделано Климентом для разработки тех существенных оснований, на которых его ученик Ориген явился отцом богословской науки в собственном смысле слова и вместе с тем основателем того богословия, которое достигло своего развития в IV и V веках. Ориген, с одной стороны, глубже Климента понимал как философские, так и библейские основания христианской науки; с другой стороны, он обнаруживает в несравненно большей степени, чем это наблюдается у Климента, чуткость к церковному учению и стремление к церковной правильности своего богословствования; в то же время его искреннейшим и священнейшим убеждением было внутреннее единство античного идеализма и христианской религии. Поэтому он способен был воспринять и переработать результаты греческой идеалистической философии, а также усвоить, развить и соединить в систему все то, что выработано было христианской наукой до него. Он воспользовался опытами предшествующих богословов постигнуть содержание христианства и философски обосновать его и развитию христианского богословия придал самостоятельное значение, не зависимое от полемических целей. Греческая религиозная философия и вообще формы и методы современной науки должны были служить не только средством к опровержению язычества, гностицизма и еретических движений внутри самой Церкви, но вместе с тем и средством создать научное христианское религиозное учение, научную систему, которая не стояла бы в противоречии с церковной верой, а опиралась бы на нее, проясняла бы и возвышала ее в духовную область. На неизменном основании правила веры должно быть построено органическое целое христианского гносиса — частью посредством исследования Священного Писания, частью посредством логических заключений, и таким образом должна быть создана система, которая обнимала бы начала всего бытия и все загадки мира и разрешала бы их с христианской точки зрения. Таким образом, Ориген достиг, по крайней мере по внешнему виду, примирения науки с христианской верой, высшей культуры с Евангелием на почве церковного учения; в своем сочинении Peri archon он дал первый опыт систематического изложения богословия как науки, где ясно и правильно установил принципы научного богословия, которые у него определяются тремя моментами: а) признанием Священного Писания в качестве источника церковного богословия, б) ненарушимым соблюдением церковного учения и безусловной обязанностью сообразоваться с ним и в) свободным развитием богословского умозрения на этом основании.

 


Страница 1 - 1 из 6
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | КонецВсе

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру