Александр Покрышкин. Глава 4. "Даешь воздух!"

Из книги "Покрышкин"

Но в 1935 году, когда старший авиатехник прибыл в свою часть, до МиГа и "аэрокобры" дистанция была еще велика. Пока в его распоряжении только Р-5, поликарповский двухместный самолет-разведчик. Конструкция — деревянная, фюзеляж обшит фанерой, а крылья и оперение — полотном. Скорость 198-256 км/час. Впрочем, для своего времени это был лучший самолет такого типа; на международном конкурсе разведчиков-бомбардировщиков в Тегеране (1930 г.) с участием фирм Англии, Франции и Нидерландов Р-5 занял первое место.

…И вот будущий летчик Покрышкин стоит на крыле Р-5, держась одной рукой за центропланный раскос. Под крылом — бездна, три с половиной километра высоты! На лице Александра — улыбка счастья, душа поет. Самолет парит над просторной замлей Кубани, над пшеничными полями, садами и виноградниками, над древними курганами и холмами в голубой дымке. Совсем недалеко — два моря, Черное и Азовское, горы Большого Кавказа. Здесь стояли стеной на южной границе державы пришедшие на Кубань во времена Екатерины Великой казаки Запорожской Сечи — потомки легендарного гоголевского Тараса Бульбы. Здесь строил крепости и редуты Александр Васильевич Суворов…

В ходе проводившихся в сентябре 1935-го маневров Северо-Кавказского военного округа пилот Р-5, друг Александра — Василий Севостьянов добился у командования разрешения на полеты Покрышкина в качестве летчика-наблюдателя. Александр прокладывает маршрут, изучает метеосводки, дает оценку ориентировки пилота при полете в кабине, закрытой колпаком (причем, как вспоминает В. Севостьянов, оценивал объективно, невзирая на дружеские отношения). Затем Василий начал тайком учить друга управлению самолетом. Однажды они решают освоить полеты "на спине", вверх колесами. Из дренажного отверстия масляного бака в таком положении выбрасывало масло. Оно разлилось по козырьку кабины, за что после посадки на обоих членов экипажа наложено взыскание. Чтобы избежать этого, в следующий раз Покрышкин в полете выходит на крыло (без парашюта) и заготовленной пробкой закрывает отверстие в баке. После полета "на спине" вновь покидает кабину и вынимает пробку. Начальство о подобных "вольностях" не знает, а по завершении маневров Севостьянов и Покрышкин награждаются именными часами Наркома обороны К.Е. Ворошилова.

Запомнился Василию и случай, когда на сборах в Крымской Александр вел на посадку самолет; из-за жары и разреженности воздуха приземлиться было нелегко, впереди показались провода высоковольтной электролинии. После предупреждения "Саша, провода!" Покрышкин мгновенно дал полный газ, последовала "горка", самолет миновал линию в полуметре от нее. Пораженный реакцией друга, Василий предсказал ему будущее летчика-истребителя…

Но летать на Р-5 старшему авиатехнику удается редко, поэтому не оставляет он и привычного планера. Организует осоавиахимовский кружок планеристов из молодежи, работавшей на консервном комбинате в Крымской. Строит планер собственной конструкции "Стандарт", делает несколько подлетов на нем на выбранном для испытаний холме, несмотря на крайнее недовольство хозяек огородов. В следующее воскресенье намеченный взлет с клеверного поля едва не прервал подъехавший на машине директор свиносовхоза. Упорный Покрышкин решил выполнить хотя бы один подлет. Человек двадцать пять молодых планеристов вновь натягивают для запуска резиновый канат-фалу. Но при монтаже управления рулями глубины была допущена ошибка. Как пишет А.И. Покрышкин:

"Набрав высоту около 100 метров, я отвел ручку от себя, чтобы перейти в планирование. Но планер не слушался и продолжал идти вверх.

Скорость падала. Наступил момент, когда планер как бы застыл в воздухе. Затем, скользнув на хвост, перешел в крутое планирование. Я выждал, пока он наберет скорость, и на небольшой высоте взял ручку на себя. Но планер вместо того, чтобы перейти в горизонтальный полет, перешел в пикирование и ударился о землю.

Как меня выбросило из кабины вместе с оторванными привязными ремнями, я не помню. Когда я очнулся, вокруг меня стояли мои ученики и директор совхоза.

Директор довез меня до аэродрома, так и не произнеся ни одного слова. Он был потрясен моим падением и тем, что я остался жив. Выйдя из машины, превозмогая боль в ноге, я с бодрым видом направился в свою палатку — вечером у нас предполагались парашютные прыжки.

Попросил товарищей по палатке позвать ко мне фельдшера, с которым мы были в приятельских отношениях, и я надеялся, что он меня не выдаст. Тот быстро явился, перевязал мне ногу, смазал йодом ссадины на теле и молча ушел.

Под вечер, как ни в чем не бывало, я отправился вместе со всеми на аэродром для прыжков. Стиснув от боли зубы, я старался не хромать. Вот уже и моя очередь одевать парашют. Но ко мне почему-то подходит врач".

Врач не допускает упрямца к прыжку, на трое суток уложив его в постель. Еще неделю Покрышкину пришлось ходить на костылях. "Ну, налетался? — сердито спрашивал командир. — Сколько раз тебе говорил: брось возиться с этой фанерой. Теперь ты образумишься…"

Но Покрышкин не образумился. Всю зиму в Краснодарском аэроклубе он строит с единомышленниками планер-паритель, выводимый самолетом. Уже собирается сам его испытывать, но на три дня отправлен в командировку в Ростов для сдачи в ремонт техники. Вернувшись через три дня, Покрышкин узнает, что летчик-инструктор аэроклуба, решивший сам испытать планер, разбился, забыв сбросить перед посадкой буксировочный трос, который перехлестнулся через провода. Но и это не останавливает Александра, он продолжает летать на учебном планере, который буксирует в воздух автомобиль.

Почти четыре года службы на Кубани стали для Покрышкина во многом благодатными. То была его молодость… Дорогим сердцу стал Краснодар, казачья столица, красивый южный город с главной улицей Красной.

Старший авиатехник рьяно взялся за работу. За все годы по вине техобслуживания в звене не было ни одной аварии или поломки. Покрышкин разработал систему сохранности кабин и моторов в период лагерных сборов, которая была принята специальной комиссией и введена инструкцией для всех частей ВВС. Усовершенствовал, сделав математические расчеты, конструкцию авиапулемета ШКАС, за что получил благодарность командования округом. Выявил и устранил после проведенного эксперимента серьезный конструктивный недостаток самолета Р-5. Отправил материалы, где определил новый центр тяжести самолета, что исключало вход в плоский штопор Р-5, в Москву самому Н.Н. Поликарпову, от которого получил теплое благодарственное письмо. Причем об этом Александр Иванович скромно умалчивает в своих мемуарах. Во всех своих делах Покрышкин бескорыстен, никогда не требует никакого вознаграждения.

В 1936 году, чтобы иметь возможность тренироваться в летном деле на земле, сконструировал механический, а затем гораздо более совершенный, с гидропневматическим управлением тренажер. Бывает в Новочеркасске, где велась работа в этом направлении. В начале 1937-го в часть поступил специально оборудованный тренажер-кабина, который оказался полезным даже для опытных пилотов. Сам же Покрышкин, один из создателей этого аппарата, по воспоминаниям В. Севостьянова, "не вылезал из него, тренировался".

Оценив широкую инженерную авиационную образованность старшего авиатехника (иногда его в гарнизоне называли "ходячей энциклопедией"), Покрышкину поручают проводить теоретические занятия с летным составом, с техниками. Занятия эти становятся популярными, так как ведущий мог ясно и доходчиво рассказать о сложном механизме, для наглядности умел на доске сделать необходимые чертежи, схемы, рисунки. В аэроклубе, где Покрышкин надеялся повысить свой уровень, услышать новое от летчиков и конструкторов, его самого попросили преподавать, готовить авиаспециалистов. Почти каждый вечер такие занятия отнимали у него "уйму времени", вместе с тем помогая развивать дар наставника, столь ярко проявившийся в войну при вводе в строй молодых летчиков.

Очевидно, что каждая грань таланта великого летчика и командира была отшлифована еще до войны годами подвижнического труда! Неожиданностью, везением феноменальное мастерство Покрышкина стало только для тех, кто плохо его знал.

Это же относится и к физической тренированности. В Краснодаре Александр запомнился и как великолепный разносторонний спортсмен. Особенно увлекался гимнастикой на снарядах — кольцах, брусьях, турнике. Дважды в неделю вел занятия для командного состава дивизии и 9-го стрелкового корпуса. Любил прыжки с 10-метровой вышки, удивляя зрителей красотой полета и точным расчетом входа в воду. На летних сборах с Василием Севостьяновым совершал 110-километровые велопробеги из станицы Крымской до Новороссийска и обратно. Здесь, на изумительном шоссе, покрытом морским гравием, среди холмистого раздолья и воздуха, несущего свежий аромат моря, молодые, здоровенные парни на длинных, довольно крутых спусках баловались "фигурным катанием" на максимальной скорости. Одна из фигур — стать левой ногой на сиденье велосипеда и принять гимнастическую позу "ласточка" — правая нога назад, руки в стороны… Так достигалась почти цирковая координация движений. Александр продолжал занятия боксом, отлично играл в волейбол, плавал. Сожалел, что южная зима предоставляла мало возможностей для лыжных походов. Его атлетическая фигура была столь классически-совершенна, что на пляже к нему подходили краснодарские художники с просьбой позировать. От чего, правда, Покрышкин отказывался.

Постоянным предметом совершенствования для будущего летчика была и точность в стрельбе. В плавнях реки Кубань он из мелкокалиберной винтовки сбивал на лету перепелок. Над Покрышкиным поначалу подсмеивались, не веря в успешность такой охоты. Но каждый раз он приносил из плавней по нескольку птиц, и насмешки прекратились. "Меня, конечно, - писал Александр Иванович, — интересовали не столько перепелки, сколько стремление научиться стрельбе по быстролетящей малоразмерной цели". Отлично стрелял Покрышкин и из пистолета, и из авиапулемета при пристрелке в тире.

…Большинство подробностей жизни А.И. Покрышкина в Краснодаре сохранил для истории в своих воспоминаниях его друг Василий Игнатьевич Севостьянов. В 1938 году он поступил в Московский авиационный институт, после окончания которого работал инженером, а затем ответственным работником Внешторга. Трудоспособность и ясную голову В.И. Севостьянов сохранил до наших дней…

"Тяга к учебе была тогда у молодежи огромная, — рассказывает Василий Игнатьевич. — Новая жизнь открыла и мне, выходцу из бедной многодетной крестьянской семьи с Тамбовщины, дорогу к образованию. После Луганской летной школы я служил с Сашей Покрышкиным. Конечно, он был на голову выше всех в техническом отношении, обладал сильным интеллектом, имел тонкое инженерное чутье, но никогда не заносился, не подчеркивал, что он умнее других. Наоборот, всем помогал, был готов ответить на любой вопрос. За это его любили сослуживцы.

С Сашей мы были в те годы неразлучны. Вместе служили, вместе отдыхали. Меня он своей системой зарядки и закаливания вылечил от сухого плеврита… Мы мечтали воевать в Испании. Из нашего гарнизона брали туда добровольцев, но больше из Новочеркасска и Ростова.

Саша выделялся среди других своими стремлениями и меня окрылял на лучшее. Часто мы изучали у него дома тот или иной предмет для подготовки в академию. Жил он в одной комнате в доме — "стоквартирке" у городского парка. Помню, как за два месяца написали 25 сочинений под руководством опытной преподавательницы. Саша очень много читал. В Краснодаре — хорошая краевая библиотека, также он брал военную литературу в служебной библиотеке командира корпуса. Изучал биографии Суворова (особенно его "Науку побеждать"), Кутузова. Видел я у Саши на столе труды Жуковского, Чаплыгина, книги из серии "Жизнь замечательных людей". Любил он "Войну и мир" Льва Толстого. Мы нередко читали друг другу вслух стихи Пушкина, Маяковского, "Песню о Соколе" Горького. Любили поэзию и совершенствовали дикцию. У Саши была сибирская скороговорка, он от нее старался избавиться, речь его становилась более четкой.

Авиаторов тогда уважали. И зарплату получали мы приличную, Покрышкин — 1000 рублей. Питание — бесплатное. Жили, по тем меркам, богато. Но в моральном плане были чистыми. Раз в месяц, под выходной день, шли отдохнуть в лучший городской ресторан "Прага", выпивали бутылки две хорошего кубанского вина, танцевали. Однажды на танцах один чудак оскорбил мою девушку, я был вынужден отреагировать. Вышли на улицу, их оказалось пятеро. Двоих я нокаутировал, так как занимался борьбой, да и в селе еще отличался в кулачном бое. Их собралось уже человек восемь. Один наш сверхсрочник, начальник склада, оказался рядом, но мне не помогает. Кричу ему: "Позови Сашку!" Тот сбегал. И мы вдвоем раскидали эту шпану. Силища у обоих была, скажу, неимоверная. Я мог тогда до пяти суток не спать, работать и учиться. А шпана с тех пор нас зауважала, здоровались при встрече, никаких инцидентов больше не случалось.

Увлечение спортом было среди молодежи повальным. Чувствовалось, что вся страна на подъеме. Сила и выносливость — это тоже одна из сторон нашей победы в войне. Мы были физически сильнее любой страны мира! Уже после войны Саша мне рассказывал, что при проверке его реакции выяснилось, что она значительно быстрее, чем у среднего человека. И когда при пикировании он выхватывал самолет, то приходил в себя, начинал видеть раньше немецких летчиков.

…Были в той нашей жизни и тяжелые моменты. Многие в то время переживали из-за того, что скрывали свое социальное происхождение. В мое дежурство произошло следующее. Служил у нас Беленький — высокий, стройный, красивый командир. Имел жену, уже беременную… Я находился на взлетной площадке, мне приказали вызвать Беленького на полеты. Я нашел его. Он говорит: "Сейчас! Сейчас!" А через полчаса дневальный бежит на площадку — Беленький застрелил жену и покончил с собой… Выстрелы мы слышали. Оказалось, жена его была дочь попа, что скрывала.

Когда я после окончания летной школы писал анкету, то указал, что мой дед имел ветряную мельницу. Отец мне об этом рассказывал, сам я деда не знал. И из-за этого, как потом выяснилось, меня направили не в истребители, а в войска разведчиком…

Коснулись нас и репрессии 1937 года, в нашем гарнизоне погибло семь человек. Один командир звена, румын по национальности, отсидел три месяца в Краснодарской тюрьме, потом рассказывал — тюрьма забита битком, сидят друг у друга на коленях. В 1938-м многих выпустили. Были провокаторы и доносчики, у нас в дивизии один летчик оказался таким. Командир нашего отряда Малявко, лет 30-35, погиб. А командир был хороший, наша боевая командирская учеба всегда отмечалась как ведущая в корпусе. В отряде — полный порядок, никаких происшествий. И летчиком Малявко был отличным, толково учил нас стрельбе по воздушным и наземным целям. Из уст в уста передавалось у нас, что Малявко на следствии ничего не подписал и его затравили крысами насмерть… Никто из нас не сомневался, что наш командир — честный человек, а беззаконие творит местная сволочь…

…Александру Ивановичу было в последние годы в Краснодаре служить нелегко. Начальник штаба нашего звена старший лейтенант Сорокин был, прямо скажем, по развитию своему дуб дубом. Безграмотный, плохо преподавал, подлый. Я не выдерживал, говорил: "Чушь не порите!" Сашу он просто невзлюбил. И отравлял, как мог, жизнь нам обоим. Что бы ни сказал Покрышкин на занятиях, он к нему привяжется — как ты имеешь право обсуждать документы, принятые высоким начальством в Москве?! Начинает орать на Сашу. А того было крайне трудно довести до состояния нервного раздражения, выдержку он имел удивительную, никогда не сквернословил. Покрышкин спокойно отвечал Сорокину: "Вы просто не разбираетесь в этих вопросах". Начштаба — в бешенстве…

Мне Саша Покрышкин говорил тогда: "Во время войны я сделаю все, на что я способен! Какие бы не были препятствия, я буду преодолевать их во что бы то ни стало. Я буду делать все, что могу сделать. А могу я многое. Я докажу, кто я и что я!…"

Отголоски тех разговоров с начальством остались в аттестациях А.И. Покрышкина 1936-1938 годов: "Мало интересуется общественной работой", "дисциплина непостоянная", "имелся случай нарушения уставных правил при обращении к старшему начальнику" и т.д. Везде, правда, говорится о том, что "к служебным обязанностям относится добросовестно. За хорошую подготовку технического состава имеет благодарность", "показал отличные знания материальной части и хорошую работу на ней" (ЦМВС. Документальный отдел. Личное дело А.И. Покрышкина. Копия).

Известен такой эпизод. Однажды Покрышкин, возвращаясь с аэродрома, увидел под дождем жену одного из репрессированных летчиков с тремя малыми детьми. Их выселили из квартиры. Все проходили, отворачиваясь, мимо… Александр Иванович приютил их у себя, сказав предостерегавшему его товарищу: "Мне бояться нечего. В случае чего — я один… Только видеть, как детей под дождь выбрасывают, я не могу". К счастью, отца этого семейства вскоре освободили.

Так, в делах службы, поглощенный собственной трудной погоней за ускользающей мечтой, Покрышкин жил в 30-е годы. На родине, в Новосибирске, ему удалось побывать лишь однажды, в 1937-м. Младший брат Виктор запомнил его приезд "стремительным". Не усидев дома и нескольких часов, он в одной гимнастерке в 30-градусный мороз, в буран, рванул на лыжах к тетке Марье в Ельцовский Бор. Провожая его обратно в Краснодар, мать плакала…

…Рапорты Покрышкина командующему ВВС, наркому обороны и в другие инстанции с просьбой разрешить переучиться на летчика оставались без ответа. Хотя они все же прочитывались, и неожиданно для Александра Ивановича ему предложили поступать в Военно-воздушную инженерную академию РККА им. профессора Н.Е. Жуковского. Академию эту называли "храмом авиационной науки", в ней преподавали лучшие ученые, здесь получила образование целая плеяда военачальников, организаторов авиапромышленности, генеральных и главных конструкторов. Предложение было заманчивое. Покрышкин летом 1937 года едет в Москву, в исторический Петровский дворец, где находилась академия… Возможно, он надеялся, поступив сюда, уйти в летчики-испытатели, примеры такие позднее были. Возможно, в его душе какое-то время "Сашка-летчик" боролся с "Сашкой-инженером"… Ведь в последние годы жизни он говорил, что если бы по каким-то причинам не смог летать, стал бы изобретателем, конструктором. А в 1937 году ему было уже 24 года, летная карьера становилась почти невозможной.

Покрышкин успешно сдавал экзамены, хотя, как он пишет, "мысль о том, что я не буду летчиком, не давала мне покоя". На экзамене по политэкономии к комиссии вдруг присоединился начальник с двумя ромбами на петлицах, был он не в духе, начал в грубой форме задавать все новые вопросы. Когда он в очередной раз оборвал ответ Покрышкина, тот разозлился и ответил без должного почтения. "Вы кому так отвечаете?! Кто вас учил спорить со старшим начальником?! Мне такие слушатели не нужны". И Покрышкин, получив двойку, отправился в Краснодар.

Но через год вновь приходит вызов. Вновь Москва, экзамены. Из окна Покрышкин видит, как над Центральным аэродромом летчики-истребители, вернувшиеся из Испании, виртуозно исполняют фигуры высшего пилотажа. С ревом они проносились над самыми крышами домов и круто уходили в небо… В управлении кадров ВВС Александр узнает, что наконец-то отдан приказ наркома обороны, разрешающий посылать лучших техников на переучивание в летные школы!

Покрышкина зачисляют в академию с условием сдать в первом семестре немецкий язык и физику. Он удивляет всех своим отказом и отправляется на вокзал. В голове у него уже сложился план действий, который он решил осуществить несмотря ни на что. Сейчас или никогда!

В Краснодаре первым делом Покрышкин явился к начальнику аэроклуба и сказал о том, что должен пройти курс обучения летчика. Тот выразил недоумение и отказал — ведь в ноябре уже планировался выпуск курсантов, завершивших годичную программу. Покрышкин жестко заявил, что в случае отказа прекратит читать лекции в аэроклубе. Угроза подействовала. До конца отпуска надо было научиться летать. После третьего полета с инструктором тот удивленно спросил:

— Вы когда-нибудь летали на самолетах?

— Нет. Только на планерах

— Да? Но вы хорошо управляете самолетом. Вас можно выпускать самостоятельно. Сейчас попробую договориться с начальником по летной части.

Начлет еще более удивился, поскольку в самостоятельный полет выпускали только после пятидесяти, а то и ста провозных полетов. Решил сам проверить 25-летнего новичка. Покрышкин пилотировал с особой тщательностью. И после девятого контрольно-провозного полета начлет сдался.

Александр Иванович вспоминал:

"Моя мечта осуществилась! Я — один в воздухе. Чувство простора неба, полета в высоте непередаваемые.

Я осваивал программу. После полетов по кругу приступил к отработке пилотажа в зоне. Нужно было спешить… Я начал применять маленькие хитрости. Вылетая в зону, я прихватывал 10-12 минут сверх положенных. За это мне, конечно, попадало, зато в полетах я делал столько петель, переворотов и других фигур, что, уходя из зоны, был твердо уверен, что научился их делать чисто.

Дома, наспех перекусив, я в душевой ставил на стол тренажер — на доске укреплена ручка управления и педали, брал в руки сделанный из фанеры макет капота с центропланом и, используя панель на стене как естественный горизонт, мысленно и зрительно отрабатывал элементы пилотажа. Передо мной теперь лежала книга Пестова "Полет на У-2". Это замечательная книга".

В результате годичная программа обучения летчика была освоена Покрышкиным, начиная с первого провозного полета 3 сентября 1938 года, за 15 летных дней! Это богатырское усилие чем-то, пожалуй, напоминает рывок к вершинам знаний другого русского самородка архангельского помора Михайлы Ломоносова…

В октябре из авиационной части прибыла комиссия, которой курсанты, включая Покрышкина, сдали зачеты. Александр Иванович в ожидании направления в летную школу с утроенной энергией "надоедал" доброму человеку, начальнику отдела кадров ВВС округа Румянцеву.

Наконец, свершилось! Дальнейшее напоминает действие сжатой до предела и наконец-то освобожденной сильнейшей пружины. Александр Иванович писал:

"В конце октября наша часть находилась в Армавире на учениях. Прямо ночью в мою комнату ворвались друзья-авиатехники.

— Саша, вставай! Телеграмма от Румянцева. Тебя зачислили в летную школу!

— Шутите?!

Ждать до утра терпения не хватило. Одевшись, я помчался в наш полевой штаб. Там лежала высланная Румянцевым телеграмма.

К утру я был в полном сборе и, как только появился командир, предстал перед ним со своей просьбой выехать немедленно. Было страшно, что я опоздаю…

В тот же день, не заезжая в Краснодар, я выехал в Севастополь.

В Севастополе я никогда не был, хотелось посмотреть город, но не мог задержаться здесь ни на часок. Попутной машиной добрался до Качи. Здесь выяснилось, что я прибыл первым, что учеба должна начаться через полмесяца.

Только после этого я свободно, на всю грудь, вдохнул чудесный морской воздух, увидел, что внизу, под высоким обрывистым берегом шумело осеннее бурное море".

 

Страница 3 - 3 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru