Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии. Часть 1

Евгений Абрамович Баратынский (1800 - 1844)

Евгений Абрамович Баратынский происходил из древнего польского рода. Его отец, генерал-адъютант и сенатор, Абрам Андреевич Баратынский, был женат на фрейлине императрицы Марии Федоровны, А.Ф. Черепановой.

Будущий поэт родился 19 февраля 1800 г. в имении родителей в Тамбовской губернии, где и провел детские годы. Отца он лишился на 10-м году жизни. Воспитанием руководили мать и дядька-итальянец Боргезе, много лет живший в России и принявший Православие. Евгений с детства мечтал побывать в Италии.

Рвется душа, нетерпеньем объята
К гордым остаткам падшего Рима…

В 1811 г. Баратынский был отвезен в Петербург и отдан в немецкий пансион, где пробыл около года, а затем - в пажеский корпус. В 1816 г. с ним случилась большая неприятность: за какую-то проделку, совершенную вместе с товарищами, он был исключен из пажеского корпуса с запрещением поступать на какую бы то ни было службу кроме военной, да и то в чине рядового. Евгений тяжело переживал этот инцидент.

Его отправили в деревню, где он провел два года, а затем, после больших хлопот был принят рядовым в лейб-гвардии Егерский полк. Служба проходила в Петербурге. В эти годы Баратынский с Пушкиным и поэтами его круга, особенно с Дельвигом, и сам начал писать стихи. Вскоре Дельвиг без ведома автора опубликовал его поэтические опыты в журнале "Благонамеренный". В 1820 г. Баратынский был произведен в унтер-офицеры и переведен в Нейшлотский полк, в Финляндию. Финская природа нашла отражение в его поэзии.

В 1825 г. Баратынский был произведен в офицеры, а через год вышел в отставку, переехал в Москву и женился на дочери Генерала Энгельгардта, Настасье Львовне. Она с большим пониманием относилась к литературным занятиям мужа и он, в свою очередь, очень считался с ее мнением. У них было 9 детей.

В Москве Баратынский поступил на службу в канцелярию, но вскоре вышел в отставку. В зрелые годы он сблизился с братьями Киреевскими, Хомяковым, Вяземским. Последний вспоминал: "Едва ли можно было встретить человека умнее его, но ум его не выбивался наружу с шумом и обилием. Нужно было допрашивать, так сказать, буравить этот подспудный родник, чтобы добыть из него чистую и светлую струю. Но зато попытка и труд были богато вознаграждены".

В конце 1843 г. Баратынский с семьей отправился в путешествие - в долгожданную Италию. Однако поездка омрачилась болезнью Настасьи Львовны. Баратынский так переживал за жену, что заболел сам и его болезнь оказалась гораздо более серьезной. 29 июня 1844 г. его не стало. Через год его тело было перенесено в Петербург, в Александро-Невскую лавру. На его надгробном памятнике начертаны строки из его неоконченной поэмы "Вера и Неверие":

В смиренье сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.

Поэзия Баратынского - прежде всего, "поэзия мысли". Его вера также находит обоснование - порой несколько неожиданное и парадоксальное - в глубоком философском созерцании.

Слава его не была шумной, но оказалась долговечной. Поэт сам предсказал ее:
И как нашел я друга в поколенье,
Читателя найду в потомстве я.

Вера и неверие
Сцена из поэмы

Он
Под этой липою густою
Со мною сядь, мой милый друг;
Смотри: как живо все вокруг,
Какой зеленой пеленою
К реке нисходит этот луг!
Какая свежая дуброва
Глядится с берега другова
В ее веселое стекло,
Как небо чисто и светло!
Все в тишине; едва смущает
Живую сень и чуткий ток
Благоуханный ветерок:
Он сердцу счастье навевает!
Молчишь ты!

Она
О любезный мой!
Всегда я счастлива с тобой
И каждый миг равно ласкаю.

Он
Я с умиленною душой
Красу творенья созерцаю.
От этих вод, лесов и гор
Я на эфирную обитель,
На небеса подъемлю взор
И думаю: велик Зиждитель,
Прекрасен мир! Когда же я
Воспомню тою же порою,
Что в этом мире ты со мною,
Подруга милая моя…
Нет сладким чувствам выраженья,
И не могу в избытке их
Невольных слез благодаренья
Остановить в глазах моих.

Она
Воздай тебе Создатель вечный!
О чем еще Его молить.
Ах, об одном: не пережить
Тебя, друг милый, друг сердечный!

Он
Ты грустной мыслию меня
Смутила так! сегодня зренье
Пленяет свет веселый дня,
Пленяет Божие творенье;
Теперь в руке моей твою
Я с чувством пламенным сжимаю,
Твой нежный взор я понимаю,
Твой сладкий голос узнаю…
А завтра… завтра… как ужасно!
Мертвец незрящий и глухой,
Мертвец холодный… Луч дневной
В глаза ударит мне напрасно!
Вотще к устам моим прильнешь
Ты воспаленными устами,
Ко мне с обильными слезами,
С рыданьем громким воззовешь:
Я не проснусь! И что мы знаем?
Не только завтра, сей же час
Меня не будет! Кто из нас
В земном блаженстве не смущаем
Такою думой?

Она
Что с тобой?
Зачем твое воображенье
Предупреждает Провиденье?
Бог милосерд, друг милый мой!
Здоровы, молоды мы оба:
Еще далеко нам до гроба.

Он
Но все ж умрем мы наконец,
Все ляжем в землю.

Она
Что же, милый?
Есть бытие и за могилой,
Нам обещал его Творец.
Спокойны будем: нет сомненья,
Мы в жизнь другую перейдем,
Где нам не будет разлученья,
Где все земные опасенья
С земною пылью отряхнем.
Ах, как любить без этой веры!

Он
Так, Всемогущий без нее
Нас искушал бы выше меры:
Так, есть другое бытие!
Ужели некогда погубит
Во мне Он то, что мыслит, любит,
Чем Он созданье довершил,
В чем с горделивым наслажденьем,
Мир повторил Он отраженьем
И Сам Себя изобразил?
Ужели Творческая сила
Лукавым светом бытия
Мне ужас гроба озарила
И только?.. Нет, не верю я.
Что свет являет? Пир нестройный,
Презренный властвует; достойный
Поник гонимою главой;
Несчастлив добрый, счастлив злой.
Как! Не терпящая смешенья
В слепых стихиях вещества,
На хаос нравственный воззренья
Не бросит мудрость Божества!
Как! Между братьями своими
Мы видим правых и благих,
И, превзойден детьми людскими,
Не прав, не благ Создатель их?..
Нет! Мы в юдоли испытанья,
И есть обитель воздаянья:
Там, за могильным рубежом,
Сияет свет незаходимый,
И оправдается Незримый
Пред нашим сердцем и умом.

Она
Зачем в такие размышленья
Ты погружаешься душой?
Ужели нужны, милый мой,
Для убежденных убежденья?
Премудрость Вышнего Творца
Не нам исследовать и мерить:
В смиренье сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.
Пойдем: грустна я в самом деле,
И от мятежных слов твоих
Я признаюсь, во мне доселе
Сердечный трепет не затих.
1829

Запустение
Элегия

Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного Мая,
Когда, зелеными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень;
 Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов:
 Под очарованный твой кров
 Замедлил я моим возвратом.
В осенней наготе стояли дерева
 И неприветливо чернели;
Хрустела под ногой замерзлая трава,
И листья мертвые, волнуяся, шумели;
 С прохладой резкою дышал
 В лицо мне запах увяданья;
Но не весеннего убранства я искал,
 А прошлых лет воспоминанья.
Душой задумчивый, медлительно я шел
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провел.
Увы, рука его изглажена годами!
Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход
Случайно протоптал. Сошел я в дол заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады:
 Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней…
Вотще! Лишенные хранительной преграды,
 Далече воды утекли,
 Их ложе поросло травою,
Приют хозяйственный в нем улья обрели,
И легкая тропа исчезла предо мною.
Ни в чем знакомого мой взор не обретал!
Но вот, по-прежнему, лесистым косогором,
Дорожка смелая ведет меня… обвал
 Вдруг поглотил ее… Я стал
И глубь нежданную измерил грустным взором,
С недоумением искал другой тропы.
 Иду я: где беседка тлеет
И в прахе перед ней лежат ее столпы,
 Где остов мостика дряхлеет.
 И ты, величественный грот,
Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем
 И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? Пусть минувшее минуло сном летучим!
Еще прекрасен ты, заглохший Элизей,
 И обаянием могучим
 Исполнен для души моей.
Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
 Кто, безыменной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух к таинственному шуму
Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал
 Ему сочувственную думу.
Давно кругом меня о нем умолкнул слух,
Прияла прах его далекая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь еще живет его доступный дух;
 Здесь, друг мечтанья и природы,
 Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной тени невянущих дубров,
 У нескудеющих ручьев,
Я тень, священную мне, встречу.
1834

Приметы

Пока человек естества не пытал
 Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал,
 Ловил ее знаменья с верой;

Покуда природу любил он, она
 Любовью ему отвечала:
О нем дружелюбной заботы полна,
 Язык для него обретала.

Почуя беду над его головой,
 Вран каркал ему в опасенье,
И замысла, в пору смирясь пред судьбой,
 Воздерживал он дерзновенье.

На путь ему выбежав из лесу волк,
 Крутясь и подъемля щетину,
Победу пророчил, и смело свой полк
 Бросал он на вражью дружину.

Чета голубиная, вея над ним,
 Блаженство любви прорицала.
В пустыне безлюдной он не был одним,
 Нечуждая жизнь в ней дышала.

Но, чувство презрев, он доверил уму;
 Вдался в суету изысканий…
И сердце природы закрылось ему,
 И нет на земле прорицаний.
<1839>

* * *
Благословен святое возвестивший!
Но в глубине разврата не погиб
Какой-нибудь неправедный, изгиб
Сердец людских пред нами обнаживший.
Две области - сияния и тьмы -
Исследовать равно стремимся мы.
Плод яблони со древа упадает;
Закон небес постигнул человек!
Так в дикий смысл порока посвящает
Нас иногда чуть явственный намек.
1839

Ахилл

Влага Стикса закалила
Дикой силы полноту
И кипящего Ахилла
Бою древнему явила
Уязвимым лишь в пяту.

Обречен борьбе верховной,
Ты ли, долею своей
Равен с ним, боец духовный,
Сын купели новых дней?

Омовен ее водою,
Знай, страданью над собою
Волю полную ты дал,
И одной пятой своею
Невредим ты, если ею
На живую веру стал!
<1841>

* * *
Когда, дитя и страсти, и сомненья,
Поэт взглянул глубоко на тебя,
Решилась ты делить его волненья,
В нем таинство печали полюбя.

Ты, смелая и кроткая, со мною
В мой дикий ад сошла рука с рукою:
Рай зрела в нем чудесная любовь.

О, сколько раз к тебе, святой и нежной,
Я приникал главой моей мятежной,
С тобой себе и небу веря вновь.
1844

Молитва

Царь небес! Успокой
Дух болезненный мой!
Заблуждений земли
Мне забвенье пошли
И на строгий твой рай
Силы сердцу подай.
1840-е гг.