Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии. Часть 2

Иван Саввич Никитин (1824 - 1861)

Иван Саввич Никитин родился в Воронеже 21 сентября 1824 г. Отец его происходил из духовного сословия, но по неизвестным причинам из него вышел, держал свечной завод и лавку. Это был человек умный и относительно образованный, любил читать книги религиозного содержания. При этом он был наделен большой физической силой, участвовал в кулачных боях. Нрав имел крутой и властный. Мать - из воронежских мещан, кроткая, тихая и безответная по характеру. Иван был единственным сыном в семье. Лицом он был похож на мать, характером - на отца. В пору его раннего детства семья жила очень хорошо.

В 1832 г. Иван поступил в духовное училище, по окончании его - в семинарию. Отец мечтал, что он поступит в университет и выучится на лекаря. Учился Иван Никитин отлично. В годы ученья он начал писать стихи. В Воронеже еще свежа была память о Кольцове; его пример вдохновлял юного поэта и вселял в него надежду на успех.

Иван еще учился в семинарии, когда торговые дела отца пошатнулись. Он начал выпивать и вскоре приохотил к рюмке и мать. Через три года она умерла, а отец после ее смерти стал пить запоем. Для Ивана начался самый мрачный период его жизни. Все его планы рухнули, в доме наступило полное разорение. Он пытался найти работу, но его никуда не принимали.

Неподготовленный к таким испытаниям юноша был на грани отчаяния. Неизвестно, какие мрачные мысли бродили в его уме, но однажды на пути его остановил совершенно незнакомый ему человек и сказал: "Ты задумал что-то недоброе! Ты, знать, порешить себя хочешь, - либо утопиться, аль удавиться? Иди же домой и молись Богу!" Эти слова подействовали на Никитина отрезвляюще.

Он начал "дворничать" - т.е. содержать постоялый двор. Трудовая жизнь пошла ему на пользу. Он успокоился душой, да и домашние дела понемногу пошли на поправку. Внешне Никитин сильно изменился: раньше он выглядел студентом, теперь стал похож на человека из народа. Но он по-прежнему писал стихи, пробовал печататься, хотя в столичные журналы пробиться не удавалось. Неожиданную известность и внимание критики принесло ему стихотворение "Русь", связанное с началом Крымской кампании.

При внешнем сходстве судьбы Никитина с судьбой Кольцова, между ними было существенное различие. Никитин не просто терпеливо переносил тягостные для него обстоятельства жизни, но стремился изменить мир вокруг себя - и это ему удавалось. Постепенно около него стал формироваться кружок единомышленников. Он любил собирать у себя вечеринки. В 1859 г. он открыл в Воронеже книжный магазин, который сделался чем-то вроде клуба. Поэт усердно занимался самообразованием, изучал немецкий язык. "Близкое общение с Никитиным поднимало ваш дух и возбуждало вашу энергию, - вспоминал один из его друзей. - Этот человек был олицетворение труда, живое воплощение идеи, замысла, вблизи его нельзя было ни задремать, ни опустить рук".

Дела Никитина шли все успешнее, но здоровье стало сдавать. В 1855 г. у него началась болезнь желудка, которая осложнилась горячкой. Некоторое время он был даже лишен возможности ходить: отнимались ноги, - потом ему стало несколько лучше. Но в 1860 г. он заболел чахоткой, и этот процесс был уже необратим.

Семьи Никитин так и не завел. Женщинам он нравился, в нем привлекала необыкновенная искренность в сочетании с мужественностью и внутренней силой. Но он был замкнут и несколько застенчив. Так, понравилась ему одна девушка из купеческой семьи, но просить ее руки он не решился. Второй его любовью была женщина, с которой он переписывался, но предложения не сделал. Причиной этого было, возможно, плохое состояние его здоровья: он не хотел никого обременять своими болезнями.

Никитин умер 16 октября 1861 г., перед смертью исповедавшись и причастившись Святых Христовых тайн. Похороны его были торжественными, в них участвовало все духовенство кафедрального собора.

"Таких цельных и крепких натур, как Никитин, мало вырабатывает наша русская жизнь, - писал один из его современников. - Такие люди не забываются. Это была натура преимущественно мужская, а не женственная, не пассивная. Таков он был и в дружбе - крепкий, независимый и лично свободный. Лучшая поэма, им созданная - его жизнь, лучший тип - он сам".

Монастырь

Крестом высоким осененный,
Вдали от сел и городов
Один стоишь ты, окруженный
Густыми купами дерев.

Вокруг глубокое молчанье
И только с шелестом листов
Однообразное журчанье
Живых сливается ручьев,

И ветерок прохладный веет,
И тень бросают дерева,
И живописно зеленеет
Полян высокая трава.

О, как сыны твои счастливы!
В твоем безмолвии святом
Они страстей своих порывы
Смирили бденьем и постом.

Их сердце отжило для мира,
Ум с суетою незнаком,
Как будто светлый ангел мира
Их осенил своим крестом.

И внемлет вечное Бог-Слово
Их тяжкий труд благословив,
Святых молитв живое слово
И гимнов сладостный призыв.
1849

* * *
Не отравляй минут успокоенья
Болезненным предчувствием утрат:
Таинственно небес определенье,
Но их закон ненарушимо свят!

И если бы от самой колыбели
Страдание досталося тебе, -
Как человек, своей высокой цели
Не забывай в мучительной борьбе.
1849

* * *
Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем:
Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,
И в блеске дня, и в тишине могилы,
В движении бесчисленных миров,
В торжественном покое океана,
И в сумраке задумчивых лесов,
И в ужасе степного урагана,
В дыхании прохладном ветерка,
И в шелесте листов перед зарею,
И в красоте пустынного цветка,
И в ручейке, текущем под горою.
1849

Русь

Под большим шатром
Голубых небес -
Вижу - даль степей
Зеленеется.

И на гранях их,
Выше зимних туч,
Цепи гор стоят
Великанами.

По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.

Посмотрю на юг -
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;

Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.

Гляну к северу -
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;

Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит пo морю;

И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную…

Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!

Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!

У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?

У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей стола,
Меча недругу?

У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?

Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?

На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища,

Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.

И давно ль былo,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?

Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,

И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!

Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань -
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.

Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.

И в глухих степях,
Под сугробами
Улеглися спать
Гости нaвеки.

Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..

И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.

По седым морям
Из далеких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.

И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота,

И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.

Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,

Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
1851

Молитва

О Боже! дай мне воли силу,
Ума сомненье умертви, -
И я сойду во мрак могилы
При свете веры и любви.

Мне сладко под Твоей грозою
Терпеть, и плакать, и страдать,
Молю: оставь одну со мною
Твою святую благодать.
1851

* * *
Суровый холод жизни строгой
Спокойно я переношу
И у Небес дороги новой
В часы молитвы не прошу.

Отраду тайную находит
И в самой грусти гордый ум.
Так часто моря стон и шум
Нас в восхищение приводит.

К борьбе с судьбою я привык,
Окреп под бурей искушений:
Она высоких дум родник,
Причина слез и вдохновений.
1852

Сладость молитвы

Бывают минуты, - тоскою убитый,
На ложе до утра без сна я сижу,
И нет на устах моих теплой молитвы,
И с грустью на образ святой я гляжу.

Вокруг меня в комнатах тихо, безмолвно,
Лампада в углу одиноко горит,
И кажется мне, что святая икона
Мне в очи с укором и строго глядит.

И дума за думой на ум мне приходит,
И жар непонятный по жилам течет,
И сердце отрады ни в чем не находит,
И волос от тайного страха встает.

И вспомню тогда я тревогу желаний,
И жгучие силы тяжелых утрат,
Неверность надежды и горечь страданий
И скрытый под маской глубокий разврат.

Всю бедность и суетность нашего века,
Все мелочи жалких, ничтожных забот,
Все зло в этом мире, всю скорбь человека,
И грозную вечность, и с жизнью расчет.

И вспомню я крест на Голгофе позорной,
Облитого кровью Страдальца на нем,
При шуме и кликах насмешки народной
Поникшего тихо покорным челом…

И страшно мне станет от этих видений,
И с ложа невольно тогда я сойду,
Склоню пред иконой святою колени
И с жаркой молитвою ниц упаду.

И мнится мне, слышу я шепот невнятный,
И кто-то со мной в полумраке стоит:
Быть может, незримо, в тот миг благодатный
Мой ангел-хранитель молитву творит.

И в душу прольется мне светлая радость,
И смело на образ тогда я взгляну,
И, чувствуя в сердце какую-то сладость,
На ложе я лягу и крепко засну.
1854