Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии. Часть 2

Михаил Юрьевич Лермонтов (1814 - 1841)

 

Лермонтов - одна из наиболее трагических фигур в русской литературе. Традиционно наравне сопоставляемый с Пушкиным, он во многом был ему противоположен. В нем совместились драма личности и драма целого поколения.

Михаил Юрьевич Лермонтов родился в Москве 3(15) октября 1814 г. Первые годы его жизни были омрачены семейной драмой. Его отец, армейский поручик Ю.П. Лермонтов женился на М.М. Арсеньевой, единственной дочери богатой и родовитой пензенской помещицы, против воли ее матери. Брак оказался несчастливым. Мария Михайловна умерла в возрасте 22 лет, оставив трехлетнего сына. Бабушка, Елизавета Алексеевна, занялась воспитанием внука единолично, полностью отстранив отца и запретив ему видеться с сыном. Хотя ребенок не испытывал недостатка во внимании, сиротство при живом отце причиняло ему страдание.

Ужасная судьба отца и сына:
Жить розно и в разлуке умереть.

В его сознании образы родителей: рано умершей матери и отца-изгнанника, - были окружены романтическим ореолом.

Раннее детство Лермонтова прошло в пензенском имении Е.А. Арсеньевой Тарханы, в 1827 г. семья переехала в Москву. Лермонтов учился сначала в Благородном пансионе при Московском университете, потом в самом университете, но, неудовлетворенный системой преподавания в 1832 г. оставил его.

Лермонтов был моложе Пушкина на 15 лет. Становление его поколения пришлось на первые годы царствования Николая I. В это время русское общество пережило потрясение совсем иного рода, нежели в 1812 г. - восстание декабристов и разгром декабристского движения. Идеалы, бесспорные для людей 1810 - 1820-х гг., оказались под сомнением у их младших современников. Люди 30-х гг. формировались медленнее, самостоятельно вырабатывая жизненные принципы.

Лермонтов уже в возрасте 14 - 15 лет ставил в своем творчестве философские вопросы, до которых большинство людей если и дорастает, то лишь в зрелые годы. Одарен он был исключительно разнообразно: писал не только стихи, но и музыку, играл на скрипке и фортепьяно, прекрасно рисовал. Но характер его с ранних лет был тяжелым, - прежде всего, для него самого. Воспоминания о нем современников противоречивы: многим он казался человеком в высшей степени неприятным, лишь немногим за защитной броней презрительной иронии открывалась нежная и ранимая душа. При этом Лермонтов обладал железной волей, был горд и властен. Годы не успели смягчить его характер.

Уйдя из Московского университета, Лермонтов рассчитывал продолжить образование в Петербургском, но там отказались засчитать ему прослушанные курсы, и, чтобы не начинать все сначала, он, по совету родных, избрал военное поприще и в ноябре 1832 г. поступил в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. Два года, проведенных в закрытом военном учебном заведении, оказались для него "страшными годами": времени на творчество почти не оставалось. В 1834 г. он был выпущен корнетом в лейб-гвардейский гусарский полк. Служба проходила в Петербурге, у молодого поэта завязались некоторые литературные знакомства среди людей пушкинского круга, но с самим Пушкиным он так и не встретился.

После гибели Пушкина за стихотворение "На смерть поэта", в котором усмотрели революционные призывы, Лермонтов был выслан на Кавказ, через год вернулся в Петербург. Несмотря на обычное в его стихах презрительное отношение к свету, он стремился в целях самоутверждения войти в великосветское общество и даже был лидером среди определенной части оппозиционно настроенной аристократической молодежи. В 1840 г. за дуэль с сыном французского посла Э. Барантом Лермонтов вновь высылается на Кавказ, где участвует в сражениях, поражая своей отчаянной храбростью. В апреле 1841 г. он ненадолго приезжает в Петербург, рассчитывая получить отставку, но это ему не удается. Вернувшись на Кавказ, он вскоре гибнет на дуэли - внешне из-за пустяковой ссоры. Не придав значения размолвке с товарищем, Лермонтов не собирался стрелять в него, - и был убит наповал. Но внутренний импульс, словно бы сознательно толкавший его к гибели, коренился в тяжелых противоречиях его духа.

Лермонтов погиб 15(27) июля 1841 у подножия горы Машук, в 4 верстах от Пятигорска. В апреле 1842 его прах был перевезен в фамильный склеп в Тарханы.

Оценка духовного пути Лермонтова неоднозначна. Нередко исследователи сгущают темные краски в его характере, видя в нем лишь проявление "демонизма". Тем не менее поэтическое наследие Лермонтова включает в себя лирические молитвы и философские рассуждения, по искренности и глубине практически не имеющие равных в русской литературе и свидетельствующие об исключительной духовной одаренности молодого поэта, очевидно, и бывшей основной причиной выпавших на его долю тяжелых искушений.

Молитва

Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильной
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж приникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.
1829

Кладбище

Вчера до самой ночи просидел
Я на кладбище, все смотрел, смотрел
Вокруг себя; полстертые слова
Я разбирал. Невольно голова
Исполнилась мечтами; вновь очей
Я не был в силах оторвать с камней.
Один ушел уж в землю, и на нем
Все стерлося… Там крест к кресту челом
Нагнулся, будто любит, будто сон
Земных страстей узнал в сем месте он…
Вкруг тихо, сладко все, как мысль о ней;
Краснеючи, волнуется пырей
На солнце вечера. Над головой
Жужжа, со днем прощаются игрой
Толпящиеся мошки, как народ
Существ с душой, уставших от работ!..
Стократ велик, Кто создал мир! велик!
Сих мелких тварей надмогильный крик
Творца не больше ль славит иногда,
Чем в пепел обращенные стада?
Чем человек, сей царь над общим злом,
С коварным сердцем, с ложным языком?..
1830

1830, майя 16 число

Боюсь не смерти я. О, нет!
Боюсь исчезнуть совершенно.
Хочу, чтоб труд мой вдохновенный
Когда-нибудь увидел свет;
Хочу - и снова в затрудненье!
Зачем? что пользы будет мне?
Мое свершится разрушенье
В чужой, неведомой стране.
Я не хочу бродить меж вами
По разрушении! - Творец,
На то ли я звучал струнами,
На то ли создан был певец?
На то ли вдохновенье, страсти
Меня к могиле привели?
И нет в душе довольно власти -
Люблю мучения земли.
И этот образ, он за мною
В могилу силится бежать,
Туда, где обещал мне дать
Ты место вечному покою.
Но чувствую: покоя нет,
И там, и там его не будет;
Тех длинных, тех жестоких лет
Страдалец вечно не забудет!..

Предсказание

Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь - и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! - твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом.
1830

Мой дом

Мой дом везде, где есть небесный свод,
Где только слышны звуки песен,
Все, в чем есть искра жизни, в нем живет,
Но для поэта он не тесен.

До самых звезд он кровлей досягает,
И от одной стены к другой -
Далекий путь, который измеряет
Жилец не взором, но душой.

Есть чувство правды в сердце человека,
Святое вечности зерно:
Пространство без границ, теченье века
Объемлет в краткий миг оно.

И Всемогущим мой прекрасный дом
Для чувства этого построен,
И осужден страдать я долго в нем,
И в нем лишь буду я спокоен.
1830

* * *
Унылый колокола звон
В вечерний час мой слух невольно потрясает,
Обманутой душе моей напоминает
И вечность, и надежду он.
И если ветер, путник одинокой,
Вдруг по траве кладбища пробежит,
Он сердца моего не холодит:
Что в нем живет, то в нем глубоко.
Я чувствую - судьба не умертвит
Во мне возросший деятельный гений;
Но что его на свете сохранит
От хитрой клеветы, от скучных наслаждений,
От истощительных страстей,
От языка ласкателей развратных
И от желаний, непонятных
Умам посредственных людей?
Без пищи должен яркий пламень
Погаснуть на скале сырой:
Холодный слушатель есть камень,
Попробуй раз, попробуй и открой
Ему источники сердечного блаженства,
Он станет толковать, что должно ощутить;
В простом не видя совершенства,
Он не привык прекрасное ценить,
Как тот, кто в грудь втеснить желал бы всю природу,
Кто силится купить страданием своим
И гордою победой над земным
Божественной души безбрежную свободу.
1831

* * *
1.
Когда б в покорности незнанья
Нас жить Создатель осудил,
Неисполнимые желанья
Он в нашу душу б не вложил,
Он не позволил бы стремиться
К тому, что не должно свершиться,
Он не позволил бы искать
В себе и в мире совершенства,
Когда б нам полного блаженства
Не должно вечно было знать.
2.
Но чувство есть у нас святое,
Надежда, бог грядущих дней, -
Она в душе, где все земное,
Живет наперекор страстей;
Она залог, что есть поныне
На небе иль в другой пустыне
Такое место, где любовь
Предстанет нам, как ангел нежный,
И где тоски ее мятежной
Душа узнать не может вновь.
1831

Ангел

По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался - без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
1831

Ветка Палестины

Скажи мне, ветка Палестины
Где ты росла, где ты цвела?
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?

У вод ли чистых Иордана
Востока луч тебя ласкал,
Ночной ли ветр в горах Ливана
Тебя сердито колыхал?

Молитву ль тихую читали,
Иль пели песни старины,
Когда листы твои сплетали
Солима бедные сыны?

И пальма та жива ль поныне?
Все так же ль манит в летний зной
Она прохожего в пустыне
Широколиственной главой?

Или в разлуке безотрадной
Она увяла, как и ты,
И дольний прах ложится жадно
На пожелтевшие листы?..

Поведай: набожной рукою
Кто в этот край тебя занес?
Грустил он часто пред тобою?
Хранишь ты след горючих слез?

Иль, Божьей рати лучший воин,
Он был, с безоблачным челом,
Как ты, всегда небес достоин
Перед людьми и Божеством?..

Заботой тайною хранима,
Перед иконой золотой
Стоишь ты, ветвь Ерусалима,
Святыни верный часовой!

Прозрачный сумрак, луч лампады,
Кивот и крест, символ святой…
Все полно мира и отрады
Вокруг тебя и над тобой.
1837

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в лесу малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо качает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, -

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
1837

Молитва

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,

Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -
Ты воспринять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
1837

Молитва

В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
1837

Благодарность

За все, за все Тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченной в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне
Недолго я еще благодарил.
1840

* * *
1
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
2
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?
3
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
4
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
5
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
1841

Владимир Григорьевич Бенедиктов (1807 - 1873)

 

Владимир Григорьевич Бенедиктов родился 5 ноября 1807 г. в Петербурге. Его детство прошло в Петрозаводске, где служил его отец. Природа Карелии, несомненно, оставила неизгладимое впечатление в душе мальчика, он рано стал интересоваться поэзией, но сам стихов не писал и, недоумевая, как это можно делать, нередко спрашивал отца: "Как это пишут стихи?"

Десяти лет Владимир поступил в четырехклассную губернскую гимназию. У него оказались разносторонние способности (в том числе математические), и он жадно стремился к знаниям, однако уровень преподавания как в гимназии, так и в кадетском корпусе, куда Бенедиктов поступил после ее окончания, был недостаточно высок, чтобы вполне удовлетворить его потребность, а продолжить образование в университете ему не довелось. Правда, в гимназии у него был учитель словесности, писавший стихи, и под его влиянием мальчик, преодолев первоначальный барьер, сам стал пробовать излагать свои мысли в стихотворной форме. Не оставил он этого занятия и в кадетском корпусе.

В 1827 г., окончив кадетский корпус первым учеником, Бенедиктов поступил в лейб-гвардии Измайловский полк в чине прапорщика. Через три года он был произведен в поручики, и в 1831 г. принял участие в усмирении восстания в Польше.

Во время службы в Петербурге Бенедиктов влюбился в сестру одного из своих полковых товарищей - но безответно. Девушка была влюблена в одного из его приятелей. Отвергнутый Бенедиктов в этой ситуации повел себя необычно: он писал стихи, и отдавал их своему счастливому сопернику, чтобы тот вручал их возлюбленной от своего имени. В этом сказалось благородство его натуры. В то же время он был охвачен патриотическими чувствами и немало стихотворений посвятил воинской службе. Ему пришлось участвовать в сражениях, и он был даже награжден орденом св. Анны "за храбрость".

Постепенно к Бенедиктову пришла известность. Он был принят в общество Жуковского, где его заметил граф Канкрин - любитель литературы и крупный чиновник финансового ведомства. Благодаря протекции графа молодой человек перешел с военной службы на гражданскую и через некоторое время стал его секретарем. Несмотря на свойственную поэтам любовь к вольности, Бенедиктов оказался очень исправным чиновником, и нередко не только дни, но и ночи проводил за работой. Но в этом для него не было насилия над собой: работать приходилось с цифрами, а цифры он любил, и даже помимо службы, в порядке самообразования, занимался высшей математикой. Увлекался он и астрономией, - астрономические познания запечатлелись в некоторых его стихах. Как чиновник Бенедиктов имел репутацию безукоризненно честного человека. Много лет он служил директором банка и оставил службу в чине действительного статского советника.

Издание стихотворений принесло Бенедиктову мгновенный и шумный успех. Какое-то время его превозносила вся читающая Россия. Книжку своих стихов поэт послал и Пушкину, перед которым благоговел. Однако Пушкин остался холоден. Любезно поблагодарив начинающего поэта за стихи, он сказал: "У вас удивительные рифмы - ни у кого нет таких рифм! - Спасибо, спасибо!" Бенедиктов понял иронию, кроющуюся за этими словами. Сам он к своей славе относился довольно критически, и спокойно пережил ее угасание.

В своей жизни Бенедиктов был одинок. Хотя барышни зачитывались его стихами, сам поэт успеха у женщин не имел, а предмет своей привязанности тщательно скрывал от всех. "Несчастная наружность Бенедиктова была поразительно не в его пользу, - писал по своим личным впечатлением поэт Я.П. Полонский. - Он казался чистеньким, скромным, даже несколько застенчивым чиновником - глядел несколько исподлобья, говорил мало, улыбался добродушно, и только изредка в глазах его мелькал огонек светлого ума, и только тогда, когда читал он стихи (свои или чужие), голос его, густой и певучий, возвышался и становился неузнаваемым".

Выйдя в отставку, Бенедиктов жил уединенно, мало с кем встречаясь даже из прежних друзей. Его хозяйство вела его сестра, остававшаяся при нем до последних его дней. Он продолжал писать стихи, хотя уже почти ничего не печатал. Творчество оставалось его глубокой душевной потребностью.

Всю свою жизнь Бенедиктов оставался глубоко верующим христианином. Особенно ясно его убеждения выразились в поздних стихах.

К полярной звезде

Небо полночное звезд мириадами
Взорам бессонным блестит,
Дивный венец его светит Плеядами,
Альдебараном горит.
Пышных тех звезд красоту лучезарную
Бегло мой взор миновал,
Все облетел, - но упав на полярную,
Вдруг, как прикованный, стал.

Тихо горишь ты, дочь неба прелестная,
После докучного дня;
Кротко, таинственно, дева небесная,
Смотришь с высот на меня.
Жителя севера ночь необъятная
Вержет надолго во тьму:
Ты - безвосходная, ты - беззакатная -
Солнце ночное ему.

В длинную ночь селянин озабоченный,
Взоры стремя к высотам,
Ждет - не пропустит поры обуроченной:
Он наглядит ее там,
Где Колесница небес безотъездная
Искрой твоей зажжена;
Там в книге звездной ему семизвездная
Времени буква видна.

Плаватель по морю бурному носится -
Где бы маяк проблеснул?
У моря жадного дна не допросится, -
Берег давно потонул.
Там его берег, где ты зажигаешься,
Горний маяк, для очес!
Там его дно, где ты в небо впиваешься,
Огненный якорь небес!

Вижу: светил хоровод обращается -
Ты ж в свою высь вкреплена;
Вид неба звездного чудно меняется -
Ты неизменна одна.
Не оттого ли сердцу мечтателя
Мил твой серебряный луч?
Молви: не ты ли в деснице Создателя,
Звездочка, вечности ключ?

Природа

Повсюду прелести, везде живые краски.
Для всех природы длань исполнена даров.
Зачем же, к красоте бесчувственно-суров,
Ты ищешь тайн ее и жаждешь их огласки?

Любуйся дивною, пей девственные ласки,
Но целомудренно храни ее покров!
Смирись пред ней! Не рви таинственных узлов
И не срывай с нее застенчивой повязки!

Куда не оглянись - везде гиероглиф.
На краски радуги луч света раздробив,
Нам, - что такое свет? - не высказала призма.

Есть сердце у тебя: пади, благоговей,
И бойся исказить догадкою своей
Сокрытое во тьме святого мистицизма.

Христианские мысли
Перед битвами
(Во дни св. Пасхи 1855 г.)

Готовясь в бой с врагом и ополчась на битву,
Произнесем, друзья, смиренную молитву
К Отцу и Богу сил! Не станем возглашать,
Что мы идем дела святые совершать!
Не будем называть святыней пир кровавый,
И славу Божию с земною нашей славой
Безумно смешивать! - Под сению Креста,
Во имя кроткое Спасителя-Христа,
Не могут резаться и грызться люди-братья,
Не обновляя язв честнейшего Распятья, -
И, может быть, Тому, Кто со креста поник,
Главою мирною, наш предпобедный клик -
Клик, с именем Его, воинственно-разгульный,
Под небом слышится насмешкой богохульной:
Зачем же оскорблять Учителя любви,
Взывая к Кроткому: "Се нож! - Благослови,
Да в честь Твою его поднимем на убийство!"
Уймем таких молитв кощунственных витийство!
И на врагов восстав, к Владыке воззовем:
"Прости, о Господи, мы много их побьем!
О, просвети Своим небесным правосудьем,
Всевышний, их и нас! Мы служим лишь орудьем
К явлению Твоих таинственных судеб.
Ты правду зришь один, а бедный смертный слеп.
Дай мир нам! Изжени дух злобы и коварства,
Волнующий враждой земные наши царства!
В них братство водвори! Да с именем Христа
Не меч подъемлется на злые состязанья,
Но умиренные смыкаются уста
Божественным ключом пасхального лобзанья!"

К России

Не унывай! Все жребии земные
Изменчивы, - о дивная в землях!
Твоих врагов успехи временные
Пройдут, как дым, - исчезнут, яко прах,
Все выноси, как древле выносила,
И сознавай, что в Божьей правде сила,
А не в слепом движении страстей;
Не в золоте, не в праздничных гремушках,
Не в штуцерах, не в дальнометных пушках
И не в стенах могучих крепостей.

Да, тяжело... Но тяжелей бывало,
А вышла ты, как Божий день, из тьмы:
Терпела ты и в старину немало
Различных бурь и всякой кутерьмы.
От юных дней знакомая с бедами,
И встарь ты шла колючими путями,
Грядущего зародыши тая,
И долгого терпения уроки
Внесла в свои таинственные строки
Суровая История твоя.

Пусть нас зовут врагами просвещенья!
Со всех трибун пускай кричат, что мы -
Противники всемирного движенья,
Поклонники невежественной тьмы!
Неправда! Ложь! - К врагам готовы руку
Мы протянуть: давайте нам науку!
Уймите свой несправедливый шум!
Учите нас: мы вам "спасибо" скажем;
Отстали мы? Догоним - и докажем,
Что хоть ленив, но сметлив русский ум.

И крепкие в любви благоговейной
Мы пред Царем сомкнемся в круг семейный,
И всяк сознай, и всяк из нас почуй
Свой честный долг! - Царя сыны и слуги -
Ему свои откроем мы недуги
И скажем: вот! Родимый наш! Врачуй!

И кто из нас или несчастный воин,
Иль гражданин, но не закона страж,
Мы скажем: "Царь! Он Руси недостоин,
Изринь его из круга: он не наш".
Твоя казна да будет нам святыня!
Се наша грудь - Отечества твердыня,
За тем, что в ней живут и Бог и Царь,
Любовь к добру и пламенная вера!
И долг и честь да будут наша сфера!
Монарх - Отец, Отечество - алтарь!

И закипят гигантские работы,
И вырастет богатство из земли,
И явятся невиданные флоты,
Неслыханных размеров корабли,
И миллионы всяческих орудий,
И явятся - на диво миру - люди, -
И скажет Царь: откройся свет во мгле
И мысли будь широкая дорога,
Затем, что мысль есть проявленье Бога
И лучшая часть неба на земле!

Мы на тебя глядим, о Царь, - и тягость
С унылых душ снимает этот взгляд.
Над Русью Ты - увенчанная благость,
И за тебя погибнуть каждый рад.
Не унывай, земля моя родная,
И прошлое с любовью вспоминая,
Смотри вперед на предлежащий век!
И верь: твой враг вражду свою оплачет
И замолчит, уразумев, что значит
И Русский Бог, и Русский человек.

 

Молитва природы

Я вижу целый день мучение природы:
Ладьями тяжкими придавленные воды
Браздятся; сочных трав над бархатным ковром
Свирепствует коса; клонясь под топором
Трещит столетний дуб в лесу непроходимом,
И ясный свод небес коптится нашим дымом.
Мы ветру не даем свободно пролететь:
Вот мельницы - изволь нам крылья их вертеть!
Дуй в наши паруса! - Природа помолиться
Не успевает днем Предвечному Творцу:
Томится человек и ей велит томиться
С утра до вечера... Но день идет к концу;
Вот вечер, - вот и ночь, - и небо с видом ласки
Раскрыло ясных звезд серебряные глазки, -
А вот и лунный шар: лампада зажжена,
В молельню тихую земля превращена;
Замолкла жизнь людей. Утихла эта битва…
Природа молится. Да, - вот ее молитва.

* * *
Се - за стих мой нечестивый,
В Лету канувший без спора,
От одной души правдивой
Удостоен я укора.

Не в краю же я пустынном,
Нет, не все на свете глухо:
Есть же в сердце, хоть едином,
Искра жизни, светоч Духа.

Сердце то не охладело,
Не одной земле послушно,
И за божеское дело
Восстает неравнодушно.

И его укор мне строгий
Крестной замкнутый печатью,
Над душой моей убогой
Веет горней благодатью.

Сознаюсь; в сем мире бренном,
Средь прошедшего развалин,
При движенье современном
Я одним был опечален.

Тем, что старой лжи оковы
Давят лучшие стремленья,
И для сердца нет обновы,
Нет для духа обновленья;

И с неправдой неразлучен,
Беззаботно, в виде стада,
Грузом зол своих навьючен,
Мир идет путем обряда.

Всюду с духом я встречался
Фарисейства, лицемерья,
И в отчаянье склонялся
Над кромешной тьмой безверья.

И хотел, в часы боренья,
Чтоб сменился для безверца
Хоть бы сумраком сомненья
Мрак тоскующего сердца.

Я просил, я жаждал чуда,
Я хотел разрыть могилу,
Гроб расторгнуть и оттуда
Вызвать жизненную силу.

Бог смиряет вольнодумца;
Чудо есть - из тайной сферы
Прилетел на клик безумца
Безыменный отклик веры.

Прочитал я книгу

Прочитал я книгу "о начале мира" -
Из монад, атомов, из частиц эфира
Автор все выводит. Божию поэму
Сжал в своих он рамах, уложил в систему;
Языка природы сладостные звуки
Перевел усердно на язык науки;
Чрез анализ тонкий все провел искусно:
Хорошо - ни слова! Хорошо... да грустно!
И на книгу смотришь, точно на могилу:
Автор отвергает жизненную силу,
И в его творенье, знаемом всесветно,
Точно - этой силы вовсе незаметно.

 

Алексей Степанович Хомяков (1804 - 1860)

 

Алексей Степанович Хомяков более известен не как поэт, но как философ, глава славянофильского направления. Тем не менее поэзия является неотъемлемой частью его творческого наследия.

Хомяков родился 1 мая 1804 г. в Москве. Его отец, потомок старинного дворянского рода, был человеком образованным, но слабохарактерным, мать, напротив, отличалась непреклонной волей и душевной силой, и фактически руководила всем домом. Жизнь семьи протекала в строго православном духе.

Алексей уже в раннем возрасте поражал окружающих недетским складом ума. Православный уклад семьи не препятствовал образованию. Воспитателем мальчика был французский аббат Бувен, выучивший его языкам и прививший ему вкус к беседам на вероучительные темы.

В 1812 г. Хомяковы на время переселились в рязанское имение, а в 1815 г. переехали в Петербург, где прожили около двух лет. Но, видимо, Петербург был им не по вкусу, так как к новшествам Петра Великого в семье относились критически, и в 1817 г. вновь последовал переезд в Москву, где Алексей блестяще сдал университетский экзамен по математике.

Те годы юный Алексей Хомяков горячо сочувствовал греческим повстанцам, восставшим против турецкого ига, и даже предпринял попытку тайком бежать в Грецию. Но план сорвался и взамен юноша был определен корнетом в кирасирский полк. Несмотря на явно романтический настрой, Хомяков избежал увлечения распространенными среди молодежи антиправительственными идеями и ко времени декабристского восстания 1925 г. уже имел свое понимание общественных идеалов и мог возражать революционно настроенным товарищам.

Вскоре Хомяков вышел в отставку и отправился в заграничное путешествие. Он занимался живописью в Париже, побывал в Швейцарии и Италии, ознакомился с культурой западных славян. Когда в 1826 г. он вернулся на родину, вокруг него начал складываться кружок будущих славянофилов. Хомяков подчеркивал важность сохранения самобытности России. Впоследствии он неоднократно выступал оппонентом Герцена, который, несмотря на несовпадение взглядов, высоко его ценил, сравнивая с Ильей Муромцем.

При жизни Хомякова считали ересиархом и вольнодумцем. Между тем, его взгляды основывались на колоссальной учености. Он обладал необыкновенной способностью усвоения. Отправляясь на лето в деревню, он брал с собой целую библиотеку и в течение сезона прорабатывал весь материал, почти не прибегая к выпискам, и только конечные результаты записывал в особые тетради в виде сжатых конспектов. Таким образом он изучал историю, философию, эстетику, политику, механику и другие дисциплины.

Внешними событиями его жизнь была небогата. В 1828 г. он принял участие в турецкой компании. Довелось ему участвовать в кавалерийской атаке, но, несколько раз замахнувшись саблей, он не решился рубить бегущего неприятеля.

В 1836 г. он женился на сестре поэта Языкова, с которой прожил душа в душу до самой ее смерти в 1852 г. Пережив жену на 8 лет, Хомяков скончался от холеры в с. Ивановском Рязанской губернии. Похоронили его в Москве, в Даниловом монастыре.

Поэтическое дарование Хомякова было отмечено еще Пушкиным, хотя сам он не считал его средоточием своих творческих сил. "Без притворного смирения я знаю про себя, что мои стихи, когда хороши, держатся мыслью", - писал он.

К детям

Бывало, в глубокий полуночный час,
Малютки, приду любоваться на вас;
Бывало, люблю вас крестом знаменать,
Молиться, да будет на вас благодать,
Любовь Вседержителя Бога.

Стеречь умиленно ваш детский покой,
Подумать о том, как вы чисты душой,
Надеяться долгих и счастливых дней
Для вас, беззаботных и милых детей,
Как сладко, как радостно было!

Теперь прихожу я: везде темнота,
Нет в комнате жизни, кроватка пуста,
В лампаде погас пред иконою свет…
Мне грустно, малюток моих уже нет!
И сердце так больно сожмется!

О, дети, в глубокий полуночный час,
Молитесь о том, кто молился за вас,
О том, кто любил вас крестом знаменать,
Молитесь, да будет и с ним благодать,
Любовь Вседержителя Бога.
1839

Вечерняя песнь

Солнце сокрылось, дымятся долины,
Медленно сходят к ночлегу стада,
Чуть шевелятся лесные вершины,
Чуть шевелится вода.

Ветер приносит прохладу ночную,
Тихою славой горят небеса.
Братья, оставим работу дневную,
В песню сольем голоса:

Ночь на восходе с вечерней зарею,
Тихо сияет струей золотою
Западный край.

"Господи! Путь наш меж камней и терний,
Путь наш во мраке: Ты, свет невечерний
Нас осияй!

В мгле полунощной, в полуденном зное,
В скорби и радости, в сладком покое,
В тяжкой борьбе.

Всюду сияние солнца Святого,
Божия мудрость, и сила, и слово…
Слава Тебе
1852

Подвиг есть и в сраженье,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг в терпенье,
Любви и мольбе.

Если сердце заныло
Перед злобой людской,
Иль насилье схватило
Тебя цепью стальной;

Если скорби земные
Жалом в душу впились, -
С верой бодрой и смелой
Ты за подвиг берись.

Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них,
Без труда, без усилья
Выше мраков земных -

Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков
Гордой черни людской!
1859

Федор Иванович Тютчев (1803 - 1873)

 

Федор Иванович Тютчев родился 23 ноября 1803 г. в с. Овстуг Орловской губернии в дворянской семье. В 1804 г. семья переехала в Москву, где и обосновалась надолго. Только в 1812 г., с приближением армии Наполеона, Тютчевым пришлось выехать в Ярославскую губернию. Дети в те дни жили общим возбуждением и патриотическим воодушевлением, - впечатление от событий 1812 г. формировало характеры и судьбы.

Воспитателем Федора был поэт и переводчик С.Е. Раич. Под его руководством мальчик уже в 13 лет переводил с латыни Вергилия и Горация. Он обладал блестящими способностями. С 1816 г. он начал посещать лекции в Московском университете по отделению словесности - сначала на правах вольнослушателя, затем уже в качестве студента.

Другом семьи Тютчевых был В.А. Жуковский. 17 апреля 1818 г. Федор Тютчев с отцом пошли проведать его в Кремль, где он тогда жил, и в тот момент, когда они оказались в стенах Кремля, колокола и пушки возвестили о рождении наследника престола - будущего императора Александра II. Этот эпизод запомнился Тютчеву навсегда - и действительно, он как будто прообразовательно соединил судьбы трех выдающихся людей: Жуковского, Тютчева и Александра II - в деле служения России.

После окончания университета в 1821 г. Тютчев был определен на дипломатическую работу за границу и на долгие годы покинул Россию. В Европе он очень тосковал, но на родину мог приезжать только раз в несколько лет на четыре месяца - в отпуск. Провожая сына за границу, мать благословила его семейной реликвией - Канонником, сборником богослужебных молитв. Еще одной святыней, сопутствовавшей Тютчеву за границей, была икона Божией Матери "Взыскание погибших", завещанная ему его "дядькой", Н.А. Хлоповым.

Вначале служба Тютчева проходила в Мюнхене. Там он познакомился с юной Амалией Лeрхенфельд (впоследствии баронессой Крюденер), о которой говорил: "После России это самая давняя моя любовь". Но жизнь повела их разными дорогами. Много лет спустя, Тютчев посвятил баронессе Крюденер свое известное стихотворение "Я встретил вас".

В 1826 г. Тютчев женился на молодой вдове Элеоноре Петерсон. Бракосочетание было совершено и по лютеранскому, и по православному обряду. За годы брака у них родились три дочери.

Несмотря на распространенное мнение, что Тютчев в молодости не был религиозен, он достаточно регулярно посещал богослужения Православной Церкви. "В этих обрядах, столь глубоко исторических в этом русско-византийском мире, где жизнь и обрядность сливаются, во всем этом… открывается величие несравненной поэзии", - писал он. В 1840 г., поздравляя родителей с праздником Пасхи, он жаловался: "Я никак не могу привыкнуть к тому, чтобы встретить его наступление без тоски по родине".

Находясь за границей, Тютчев вращался в кругах европейской интеллектуальной элиты, слушал лекции в Сорбонне, был знаком с Гейне, Шеллингом. Однако блеск европейской культуры не ослеплял его. Он трезво понимал ее недостатки, и прежде всего, - "противохристианское начало", воплощенное как в католицизме, с его поклонением власти папы, так и в революции. В России же он видел христианскую империю, т. к. считал, что отличительная черта русской нации - смирение. По своим убеждениям Тютчев был близок к славянофилам.

В то же время в нем самом интеллектуал и скептик боролся с государственным деятелем. Суть его религиозности точно подметил И.С. Аксаков, сказав, что его отличительной особенностью была "вера, признаваемая умом, призываемая сердцем, но не владевшая ими всецело, не управлявшая жизнь, а потому не вносившая в нее ни гармонии, ни единства". У Тютчева периодически бывали приливы меланхолии, отвращения к жизни, разочарования в самом себе. Сложность его натуры порой бывала мучительна для его близких.

Так, он искренне любил первую жену, тем не менее, еще при ее жизни у него разгорелся роман с будущей второй женой, Эрнестиной Дeрнберг. Видимо, узнав об этом романе, Элеонора Тютчева пыталась покончить с собой, но осталась жива.

В 1838 г. семье пришлось пережить тяжелое потрясение. Тютчев был назначен на службу в Турин и поехал туда сначала один. Через некоторое время жена и дети отправились к нему на пароходе "Николай I". Пароход сгорел в море близ порта Любек. Почти все пассажиры были спасены, но нервное перенапряжение подорвало и без того хрупкое здоровье жены Тютчева, и вскоре она умерла. Тютчев за одну ночь, проведенную у ее гроба, поседел от горя. Он остался вдовцом с малолетними детьми на руках.

На следующий год он женился на Э. Дeрнберг. Во втором браке у него также было несколько детей. В 1844 г. семья вернулась в Россию. Тютчев продолжил свою службу при Министерстве иностранных дел в Петербурге.

Эрнестина Тютчева оставалась с мужем до конца его жизни. Она была его умной и чуткой собеседницей, сохранилась их обширная переписка. Но и в этом браке отношения были не безоблачны. В середине 40-х гг. Тютчев встретил свою последнюю любовь - Елену Денисьеву, которая стала его гражданской женой. У них было трое детей. За незаконную связь с поэтом Денисьева была отвергнута светом, и дети, хотя и получали от рождения фамилию отца, были лишены прав законных наследников. Е. Денисьева умерла от чахотки в 1864 г. Ее смерть была для поэта тяжелым ударом. Весьма примечательно, как отреагировала на это трагическое событие законная жена Тютчева. Она писала о муже: "Его скорбь для меня священна, - какова бы ни была ее причина". Последние годы Тютчев тяжело болел.

Все отнял у меня казнящий Бог:

Здоровье, силу воли, бодрость, сон.

Одну тебя при мне оставил он,

Чтоб я еще Ему молиться мог... - Эти слова поэт посвятил Эрнестине Тютчевой.

Ф.И. Тютчев умер в 1873 г. Аксаков так описывает его смерть: "Ранним утром 15 июля 1873 г. лицо его приняло какое-то особенное выражение торжественности и ужаса… Никогда так не светилось оно мыслью, как в этот миг… Через полчаса вдруг все померкло, и его не стало. Он просиял и погас".

Поэтическое наследие Тютчева невелико: всего 390 стихотворений, но его поэзия считается эталоном философской глубины. В его стихах отразились метания и колебания его сложной натуры, но сравнительно немногочисленные стихи, посвященные чисто религиозной тематике, свидетельствуют о глубоком и искреннем стремлении к вере:

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые -

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

* * *
Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой -
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.

Не видите ль? Собравшися в дорогу
Последний раз вам вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
Но дом ее уж пуст и гол стоит, -

Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь…
Но час настал, пробил… молитесь Богу,
В последний раз вы молитесь теперь.
10 сентября 1834

Наш век

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
"Впусти меня! - Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!.."

Памяти В.А. Жуковского
1.
Я видел вечер твой. Он был прекрасен!
В последний раз прощаяся с тобой,
Я любовался им: и тих, и ясен,
И весь насквозь проникнут теплотой…
О, как они и грели, и сияли -
Твои, поэт, прощальные лучи…
А между тем заметно выступали
Уж звезды первые в его ночи.
2.
В нем не было ни лжи, ни раздвоенья -
Он все в себе мирил и совмещал,
С каким радушием благоволенья
Он были мне Омировы читал…
Цветущие и радужные были
Младенческих первоначальных лет…
А звезды между тем на них сводили
Таинственный и сумрачный свой свет…
3.
Поистине, как голубь, чист и цел
Он духом был; хоть мудрости змеиной
Не презирал, понять ее умел,
Но веял дух в нем чисто голубиный.
И этою духовной чистотою
Он возмужал, окреп и просветлел.
Душа его возвысилась до строю:
Он стройно жил, он стройно пел…
4.
И этот-то души высокий строй,
Создавший жизнь его, проникший лиру,
Как лучший плод, как лучший подвиг свой,
Он завещал взволнованному миру…
Поймет ли мир, оценит ли его?
Достойны ль мы священного залога?
Иль не про нас сказало Божество:
"Лишь сердцем чистые, те узрят Бога!"

* * *
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа -
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
13 августа 1853

* * *
О, вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..

Так, ты - жилица двух миров,
Твой день - болезненный и страстный,
Твой сон - пророчески-неясный,
Как откровение духов…

Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые -
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
1855

* * *
Над этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, Свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?..

Блеснет твой луч и оживит,
И сон разгонит и туманы…
Но старые, гнилые раны,
Рубцы насилий и обид,

Растленье душ и пустота,
Что гложет ум и сердце ноет, -
Кто их излечит, кто прикроет?..
Ты, риза чистая Христа…
15 августа 1857

При посылке Нового Завета

Не легкий жребий, не отрадный,
Был вынут для тебя судьбой,
И рано с жизнью беспощадной
Вступила ты в неравный бой.

Ты билась с мужеством немногих,
И в этом роковом бою
Из испытаний самых строгих
Всю душу вынесла свою.

Нет, жизнь тебя не победила,
И ты в отчаянной борьбе
Ни разу, друг, не изменила
Ни правде сердца, ни себе.

Но скудны все земные силы:
Рассвирепеет жизни зло -
И нам, как на краю могилы,
Вдруг станет страшно тяжело.

Вот в эти-то часы с любовью
О книге сей ты вспомяни -
И всей душой, как к изголовью
К ней припади и отдохни.

* * *
Когда на то нет Божьего согласья,
Как ни страдай она, любя, -
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя…

Душа, душа, которая всецело
Одной заветной отдалась любви
И ей одной дышала и болела,
Господь тебя благослови!

Он, милосердый, всемогущий,
Он, греющий своим лучом
И пышный цвет, на воздухе цветущий,
И чистый перл на дне морском.
11 января 1865

* * *
Est in arundineis modulatio musica ripis

Певучесть есть в морских волнах,
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.

Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе, -
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.

Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?

И от земли до крайних звезд
Все безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянный протест?
11 мая 1865

* * *
Великий день Кирилловой кончины -
Каким приветствием сердечным и простым
Тысячелетней годовщины
Святую память мы почтим?

Какими этот день запечатлеть словами,
Как ни словами, сказанными им,
Когда, прощаяся и с братом и с друзьями,
Он нехотя свой прах тебе оставил, Рим…

Причастные его труду,
Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений,
И мы, и мы его тянули борозду
Среди соблазнов и сомнений.

И в свой черед, как он, не довершив труда,
И мы с нее сойдем и, словеса святые
Его воспомянув, воскликнем мы тогда:
"Не изменяй себе, великая Россия!

Не верь, не верь чужим, родимый край,
Их ложной мудрости иль наглым их обманам,
И, как святой Кирилл, и ты не покидай
Великого служения славянам"…
13 февраля
1869

Два единства

Из переполненной Господним гневом чаши
Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.
Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! -
Славянский мир, сомкнись тесней…

"Единство, -
возвестил оракул наших дней, -
Быть может спаяно железом лишь и кровью…"
Но мы попробуем спаять его любовью, -
А там увидим, что прочней…
<Сентябрь> 1870

* * *
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.

И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.

И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не все, что здесь цвело, увянет,
Не все, что было здесь, пройдет!

Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать,

Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца все претерпел.
<Начало ноября> 1870

Памяти М.К. Политковской

Elle a ete douce devant la mort.

Многозначительное слово
Тобою оправдалось вновь:
В крушении всего земного
Была ты - кротость и любовь.

В самом преддверье тьмы могильной
Не оскудел в последний час
Твоей души любвеобильной
Неисчерпаемый запас…

И та же любящая сила,
С какой, себе не изменя,
Ты до конца переносила
Весь жизни труд, всю злобу дня, -

Та ж торжествующая сила
Благоволенья и любви,
Не отступив, приосенила
Часы последние твои.

И ты, смиренна и послушна,
Все страхи смерти победив,
Навстречу ей шла благодушно,
Как на отеческий призыв.

О, сколько душ, тебя любивших,
О, сколько родственных сердец -
Сердец, твоею жизнью живших,
Твой ранний поразит конец!

Я поздно встретился с тобою
На жизненном моем пути,
Но с задушевною тоскою
Я говорю тебе: прости.

В наш век отчаянных сомнений,
В наш век, неверием больной,
Когда все гуще сходят тени
На одичалый мир земной, -

О, если в страшном раздвоенье,
В котором жить нам суждено,
Еще одно есть откровенье,
Есть уцелевшее звено

С великой тайною загробной,
Так это - видим, верим мы -
Исход души, тебе подобной,
Ее исход из нашей тьмы.
<Начало марта 1872>

Алексей Константинович Толстой (1817 - 1875)

 

Алексей Константинович Толстой родился в Петербурге 24 августа 1817 г. Обе линии его рода, и отцовская, и материнская, отмечены в истории не только знатностью, но и талантами. Родным дядей Алексея Толстого по отцовской линии был известный художник Федор Толстой, по материнской - писатель Алексей Перовский, писавший под псевдонимом Антоний Погорельский. Однако брак родителей будущего поэта распался вскоре после его рождения, и его воспитанием занимались только мать и ее родственники. Перовские были побочными детьми екатерининского вельможи графа А.К. Разумовского, и хотя дворянство они получили только в начале XIX в., были, тем не менее, близки ко двору. А.А. Перовский, кроме того, был знаком с В.А. Жуковским, который в то время состоял в должности воспитателя наследника престола, и благодаря этому контакту восьмилетний Алексей Толстой был допущен в качестве товарища игр к будущему императору Александру II. Дружеские отношения с императором Толстой сохранял всю жизнь, и нередко пользовался расположением императора, чтобы заступаться за гонимых или осужденных литераторов. "Любим калифом Иоанн…" - в известной поэме "Иоанн Дамаскин" отразились личные переживания поэта. Близость ко двору в зрелые годы сильно тяготила его, - он всячески уклонялся от знаков монаршей милости и почестей, предпочитая роль свободного художника.

От природы Толстой был наделен необыкновенной физической силой: он мог разгибать подковы и свертывать винтообразно зубцы вилок, и при этом по характеру был мягок и чувствителен. Его литературная одаренность начала проявляться уже в детские годы, и дядя, А.А. Перовский, всячески способствовал ее развитию. Первые стихотворные опыты Толстого положительно оценивал Жуковский, сохранились свидетельство о том, что их одобрил также и Пушкин, которого Толстому однажды довелось видеть.

Сильным впечатлением детских лет Алексея Толстого было заграничное путешествие, которое он совершил вместе с матерью и Перовским. Они объездили всю Италию, переезжая из города в город; в Германии, в Веймаре, посетили великого Гете.

Домашняя подготовка обеспечила Толстому блестящее образование. В 30-е гг. он поступил на службу в архив Министерства иностранных дел. В его обязанности входили разбор и описание древнерусских рукописей, и в нем пробудился глубокий интерес к древней русской истории.

В 40-е гг. Толстой продолжал служить, активно участвуя в светской жизни. В 1850 - 51 гг. он встретился со своей будущей женой, Софьей Андреевной, уже бывшей в то время замужем за полковником Миллером.

Во время Крымской войны Толстой поступил в действующую армию, но принять участие в сражениях ему не довелось: он заболел тифом и чуть не умер. Александр II был очень этим встревожен, и ему регулярно докладывали о состоянии здоровья поэта. С.А. Миллер, узнав о его болезни, отправилась к нему, ухаживала за ним, и больше они не расставались, несмотря на неодобрение со стороны матери Толстого и осуждение света. Официально оформить брак удалось только в 1863 г. Он оказался на редкость счастливым. Софья Андреевна была женщиной высокообразованной и незаурядной, Толстой ценил в ней чуткого и мудрого советчика.

В 50-е гг. Толстой много писал, его имя приобрело известность.

Помимо индивидуального творчества он вместе с двоюродными братьями, Алексеем и Владимиром Жемчужниковыми участвовал в литературной мистификации, создав образ Козьмы Пруткова. Чувство юмора Толстому никогда не изменяло: его сатирические произведения отличает изящество и глубина мысли.

Некоторое время Толстой был близок к Некрасову и кругу "Современника", затем отошел от них и сблизился со славянофилами, но не примкнул к ним. Более всего он ценил независимость и не стремился заключать себя в оковы того или иного направления.

В 60-е гг. здоровье Толстого заметно ухудшилось. Он подолгу за границей, на курортах, возвращаясь в Россию, проводил время в своих имениях Пустыньке (под Петербургом) и Красном Роге (Черниговской губернии). Последние годы Толстой жестоко страдал от астмы. Немного легче становилось ему, когда он дышал воздухом соснового бора, росшего в имении Красный Рог. В комнатах дома все время держали срезанные сосновые ветки. Но состояние больного все ухудшалось, его мучили боли - поэтому врачам пришлось прибегнуть к уколам морфия. Умер Толстой от передозировки морфия 28 сентября 1875 г.

* * *
Меня, во мраке и пыли
Досель влачившего оковы,
Любови крылья вознесли
В отчизну пламени и слова.
И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.

И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Везде немолчный раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется,
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи,
И под древесною корой,
Весною свежей и пахучей,
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучей.
И вещим сердцем понял я,
Что все, рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К Нему вернуться жаждет снова;
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону;
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало.
<1851 или 1852>

* * *
Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре,
О, не грусти, ты все мне дорога,
Но я любить могу лишь на просторе,
Мою любовь, широкую как море,
Вместить не могут жизни берега.

Когда Глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила,
И лишь на землю к нам ее светила
Нисходят порознь редкие лучи.

И порознь их отыскивая жадно,
Мы ловим отблеск вечной красоты;
Нам вестью лес о ней шумит отрадной,
О ней поток гремит струею хладной
И говорят, качаяся, цветы.

И любим мы любовью раздробленной
И тихий шепот вербы над ручьем,
И милой девы взор, на нас склоненный,
И звездный блеск, и все красы вселенной,
И ничего мы вместе не сольем.

Но не грусти, земное минет горе,
Пожди еще, неволя недолга -
В одну любовь мы все сольемся вскоре,
В одну любовь, широкую как море,
Что не вместят земные берега!
<1858>

Из поэмы "Иоанн Дамаскин"

1. Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить!
О, если б мог в свои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить!
Как горней бури приближенье,
Как натиск пенящихся вод,
Теперь в груди моей растет
Святая сила вдохновенья.
Уж на устах дрожит хвала
Всему, что благо и достойно, -
Какие ж мне воспеть дела?
Какие битвы или войны?
Где я для дара моего
Найду высокую задачу?
Чье передам я торжество
Иль чье падение оплачу?
Блажен, кто рядом славных дел
Свой век украсил быстротечный;
Блажен, кто жизнию умел
Хоть раз коснуться правды вечной;
Блажен, кто истину искал,
И тот, кто, побежденный, пал
В толпе ничтожной и холодной,
Как жертва мысли благородной!
Но не для них моя хвала,
Не им восторга излиянья!
Мечта для песен избрала
Не их высокие даянья!
И не в венце сияет он,
К кому душа моя стремится;
Не блеском славы окружен,
Не на звенящей колеснице
Стоит он, гордый сын побед;
Не в торжестве величья - нет, -
Я зрю его передо мною
С толпою бедных рыбаков;
Он тихо, мирною стезею,
Идет меж зреющих хлебов;
Благих речей своих отраду
В сердца простые он лиет,
Он правды алчущее стадо
К ее источнику ведет.

Зачем не в то рожден я время,
Когда меж нами, во плоти,
Неся мучительное бремя,
Он шел на жизненном пути!
Зачем я не могу нести,
О, Мой Господь, Твои оковы,
Твоим страданием страдать,
И крест на плечи Твой приять,
И на главу венец терновый!
О, если б мог я лобызать
Лишь край святой Твоей одежды,
Лишь пыльный след твоих шагов,
О, мой Господь, моя надежда,
Моя и сила и покров!
Тебе хочу я все мышленья,
Тебе всех песней благодать,
И думы дня, и ночи бденья
И сердца каждое биенье,
И душу всю мою отдать!
Не отверзайтесь для другого
Отныне, вещие уста!
Греми лишь именем Христа,
Мое восторженное слово!

2. Какая сладость в жизни сей
Земной печали непричастна?
Чье ожиданье не напрасно?
И где счастливый меж людей?
Все то превратно, все ничтожно,
Что мы с трудом приобрели, -
Какая слава на земли
Стоит тверда и непреложна?
Все пепел, призрак, тень и дым,
Исчезнет все как вихорь пыльный,
И перед смертью мы стоим
И безоружны, и бессильны.
Рука могучего слаба,
Ничтожны царские веленья -
Прими усопшего раба,
Господь, в блаженные селенья!

Как ярый витязь смерть нашла,
Меня как хищник низложила,
Свой зев разинула могила
И все житейское взяла.
Спасайтесь, сродники и чада,
Из гроба к вам взываю я,
Спасайтесь, братья и друзья,
Да не узрите пламень ада!
Вся жизнь есть царство суеты,
И, дуновенье смерти чуя,
Мы увядаем, как цветы, -
Почто же мы мятемся всуе?
Престолы наши суть гроба,
Чертоги наши - разрушенье, -
Прими усопшего раба,
Господь, в блаженные селенья!

Средь груды тлеющих костей
Кто царь? Кто раб? Судья иль воин?
Кто царства Божия достоин?
И кто отверженный злодей?
О, братья, где сребро и злато?
Где сонмы многие рабов?
Среди неведомых гробов
Кто есть убогий, кто богатый?
Все пепел, дым, и пыль, и прах,
Все призрак, тень и привиденье -
Лишь у Тебя на небесах,
Господь, и пристань и спасенье?
Исчезнет все, что было плоть,
Величье ваше будет тленье -
Прими усопшего, Господь,
В твои блаженные селенья!

И Ты, Предстательница всем!
И Ты, Заступница скорбящим!
К Тебе о брате, здесь лежащем,
К Тебе, Святая, вопием!
Моли Божественного Сына,
Его, Пречистая, моли,
Дабы отживший на земли
Оставил здесь свои кручины!
Все пепел, прах, и дым, и тень!
О, други, призраку не верьте!
Когда дохнет в нежданный день
Дыханье тлительное смерти,
Мы все поляжем, как хлеба,
Серпом подрезанные в нивах, -
Прими усопшего раба,
Господь, в селения счастливых!

Иду в незнаемый я путь,
Иду меж страха и надежды;
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье;
Но вечным сном пока я сплю,
Моя любовь не умирает,
И ею, братья, вас молю,
Да каждый к Господу взывает:
Господь! В тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье, -
Прими усопшего раба
В Твои блаженные селенья!

 

Николай Алексеевич Некрасов (1821 - 1877)

 

Николай Алексеевич Некрасов родился 22 ноября 1821 г. в Винницком уезде, Подольской губернии, где в то время квартировал полк, в котором служил его отец. Выйдя в отставку, отец переселился с семьей в свое родовое имение в Ярославской губернии, где и прошло детство будущего поэта. Семья его была очень большая - 13 братьев и сестер, но брак родителей, хотя и заключенный по любви, оказался несчастливым. Мать, Александра Андреевна (в девичестве Закревская), родилась и выросла в Варшаве, получила прекрасное воспитание. Ослепленная чисто мужским обаянием молодого офицера, решаясь выйти за него замуж вопреки воле родителей, она не отдавала себе отчета в том, что связывает свою судьбу с "красивым дикарем". Образ "матери-страдалицы" Некрасов запечатлел в поэме "Мать".

Твой властелин - наследственные нравы
То покидал, то бурно проявлял,
Но если он в безумные забавы
В недобрый час детей не посвящал,
Но если он разнузданной свободы
До роковой черты не доводил, -
На страже ты над ним стояла годы
Покуда мрак в душе его царил…
И если я легко стряхнул с годами
С души моей тлетворные следы
Поправшей все разумное ногами,
Гордившейся невежеством среды,
И если я наполнил жизнь борьбою
За идеал добра и красоты,
И носит песнь, слагаемая мною,
Живой любви глубокие черты -
О, мать моя, подвигнут я тобою!
Во мне спасла живую душу ты!

Александра Андреевна умерла, прожив с мужем около двадцати лет. Некрасов всю жизнь свято чтил ее память. О дальнейшей своей судьбе поэт говорит так:

Я отроком покинул отчий дом,
(За славою в столицу торопился),
В шестнадцать лет я жил своим трудом
И между тем урывками учился.

Отец желал для сына военной карьеры, и Некрасов прибыл в Петербург для определения в дворянский полк. Но в столице он познакомился со студентами и, загоревшись желанием учиться, поступил вольнослушателем в университет. Поддержки от отца его начинание не встретило и ему действительно пришлось зарабатывать своим трудом, а нередко и голодать.

Первые свои стихотворные опыты - в духе романтизма - Некрасов издал в 1840 г. отдельным сборником под названием "Мечты и звуки". Книга вызвала пренебрежительный отзыв Белинского, и потрясенный Некрасов сам скупил и уничтожил почти весь тираж. В дальнейшем Белинский оказал на молодого поэта определяющее воздействие, некрасовская "муза мести и печали" сформировалось, в значительной степени благодаря ему. В 1840-е гг. Некрасов сотрудничал в "Современнике" Белинского, а после его смерти возглавил этот журнал. Особого общественного влияния журнал достиг в 60-е гг., когда главными его деятелями стали Чернышевский и Добролюбов. Тогда же в полной мере определился гражданственный пафос творчества Некрасова. С писателями более умеренного направления - например, с Тургеневым, - поэт разошелся. В 1866 г. "Современник" был закрыт, но с 1868 г. Некрасов взял в свои руки журнал "Отечественные записки", арендованный у публициста А.А. Краевского, и в нем продолжал ту же линию, что и в "Современнике".

В начале 1875 г. Некрасов тяжело заболел. Последние два года его жизни прошли в непрерывных страданиях. Тем не менее он продолжал писать стихи - сборник "Последние песни" является одним из лучших его творений. Умер Некрасов 27 декабря 1877 г. На похороны, несмотря на сильный мороз, собралась толпа в несколько тысяч человек.

Идеология, пропагандируемая Некрасовым и его единомышленниками, довольно быстро превратилась в догму, обязательную для оппозиционно настроенной интеллигенции и тормозящую всякое живое движение мысли. Уже в 1865 г. поэт Д. Минаев, сам принадлежавший к демократическому лагерю, пародировал "слезно гражданский" мотив русской поэзии:

Мне жаль тебя, несчастный брат!...
Тяжел твой крест - всей жизни ноша.
Не предложу тебе я гроша,
Но плакать, плакать буду рад…

Пародист подмечает характерную особенность: поэты-народники широко используют термины православного вероучения. Так Чернышевский и Добролюбов в представлении Некрасова сопоставимы с первохристианскими мучениками. Но то, что стало мертвым штампом у рядовых идеологов народничества, Некрасовым было глубоко и искренне прочувствовано. Его плач о страданиях народа был в то же время плачем покаяния в своих собственных грехах.

Хотя в поэме "Мать" Некрасов и говорит, что "легко стряхнул с души тлетворные следы" влияния отца, это не совсем верно. Отцовское наследие в его душе было не менее значительно, чем материнское. Так Некрасов был страстным игроком. "Выросший в старой помещичьей среде, не в идиллии тургеневского "Дворянского гнезда", а скорее в аду щедринских героев, под лай собак, свист арапников, рыдания замученных женщин и бешеные крики игроков - Некрасов был человеком великих, неукротимых страстей, которому нужен был головокружительный риск, опасности, сбивающие с ног ощущения, - писал хорошо знавший поэта писатель Вас. Ив. Немирович-Данченко. - Отводом бунтующей, неукротимой силе и являлся вечером. Английский клуб с целыми состояниями на зеленом сукне, с борцами на жизнь и на смерть кругом". Тургенев называл Некрасова "головорезом карточного стола". Но, безжалостный к своим богатым партнерам по игре, Некрасов был сострадателен по отношению к собратьям-писателям, оказавшимся в нищете.

Немирович-Данченко сообщает и другой факт, свидетельствующий об удивительном душевном благородстве поэта. Некрасова обвиняли в растрате капиталов поэта Огарева, завещанных "Современнику", и он ни словом не возражал на обвинения. Между тем, груз ответственности лежал не на нем, а на женщине, которую он любил, писательнице А.Я. Панаевой, которая легкомысленно доверила капиталы какому-то ненадежному человеку. Спасая репутацию любимой женщины, Некрасов принял крест обвинения на себя: "У кого плечи сильные, тот и волоки ношу. Нечего сбрасывать ее на слабую спину. Мы только согнемся. А ее она раздавит. И молчи!"

В основе убеждений Некрасова лежало христианское воспитание, и дух, которым проникнуты его лучшие творения - христианский дух. Некрасов сумел отразить в своем творчестве нравственные идеалы русского народа, те качества, которые были сформированы в нем почти за тысячу лет под воздействием Православной Церкви.

Зеленый Шум

Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!

Играючи расходится
Вдруг ветер верховой:
Качнет кусты ольховые,
Подымет пыль цветочную,
Как облако: все зелено, -
И воздух, и вода!

Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!

Скромна моя хозяюшка,
Наталья Патрикеевна,
Воды не замутит!
Да с ней беда случилася,
Как лето жил я в Питере…
Сама сказала, глупая,
Типун ей на язык!

В избе сам-друг с обманщицей
Зима нас заперла,
В мои глаза суровые
Глядит, - молчит жена.
Молчу… а дума лютая
Покоя не дает:
Убить… так жаль сердечную!
А тут зима косматая
Ревет и день и ночь:
"Убей, убей изменницу!
Злодея изведи!
Не то весь век промаешься,
Ни днем, ни долгой ноченькой
Покоя не найдешь.
В глаза твои бесстыжие
Соседи наплюют!.."
Окрепла дума лютая -
Припас я вострый нож…
Да вдруг весна подкралася…

Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый шум, весенний шум!

Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят;
Пригреты теплым солнышком,
Шумят повеселелые
Сосновые леса;
А рядом, новой зеленью
Лепечут песню новую
И липа бледнолистая,
И белая березонька
С зеленою косой!
Шумит тростинка малая,
Шумит высокий клен…
Шумят они по-новому,
По-новому, весеннему…

Идет-гудет Зеленый Шум,
Зеленый Шум, весенний шум!

Слабеет дума лютая,
Нож валится из рук,
И все мне песня слышится
Одна - в лесу, в лугу:
"Люби, покуда любится,
Терпи, покуда терпится,
Прощай, пока прощается,
И - Бог тебе судья!"
Влас

В армяке с открытым воротом,
С обнаженной головой,
Медленно проходит городом
Дядя Влас, старик седой.

На груди икона медная:
Просит он на Божий храм;
Весь в веригах, обувь бедная,
На щеке глубокий шрам.

 Нет ему пути далекого:
 Был у матушки Москвы,
 И у Каспия широкого,
 И у царственной Невы;

Словом истины евангельской
Собирая Богу дань,
Побывает и в Архангельске,
Проберется и в Рязань.

 Ходит с образом и с книгою,
 Сам с собою говорит,
 И железною веригою
 Тихо на ходу звонит.

Ходит в зимушку студеную,
Ходит в летние жары,
Вызывая Русь крещеную
На посильные дары.

 И дают, дают прохожие:
 Так из лепты трудовой
 Вырастают храмы Божие
 По лицу земли родной!..
1854

Что думает старуха, когда ей не спится

В позднюю ночь над усталой деревнею
Сон непробудный царит,
Только старуху столетнюю, древнюю
Не посетил он. - Не спит,

Мечется п? печи, охает, мается,
Ждет - не поют петухи!
Вся-то ей долгая жизнь представляется,
Все-то грехи да грехи!

"Охти-мне! Часто Владыку Небесного
Я искушала грехом:
Нутко-се! С ходу-то с ходу-то крестного
Раз я ушла с пареньком

В рощу.. Вот то-то! Мы смолоду дурочки,
Думаем: милостив Бог!
Раз у соседки взяла из-под курочки
Пару яичек… Ох! Ох!

В страдную пору больной притворилася -
Мужа в побывку ждала…
С Федей-солдатиком чуть не слюбилася…
С мужем под праздник спала.

Охти-мне… ох! Угожу в преисподнюю!
Раз, как забрили сынка,
Я возроптала на благость Господнюю,
В пост испила молока, -

То-то я грешница! То-то преступница!
С горя валялась пьяна…
Божия Матерь! Святая заступница!
Вся-то грешна я, грешна!.."
1862

Мать

Она была исполнена печали,
И между тем, как шумны и резвы
Три отрока вокруг нее играли,
Ее уста задумчиво шептали:
"Несчастные! Зачем родились вы?
Пойдете вы дорогою прямою
И вам судьбы своей не избежать!"
Не омрачай веселья их тоскою,
Не плачь над ними, мученица-мать!
Но говори им с молодости ранней:
Есть времена, есть целые века,
В которые нет ничего желанней,
Прекраснее - тернового венка…
1868

Н.Г. Чернышевский
(Пророк)

Не говори: "Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!.."
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.

Но любит он возвышенней и чище,
В его душе нет помыслов мирских.
"Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!"

Так мыслит он - и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна…

Его еще покамест не распяли,
Но час придет - он будет на кресте;
Его послал Бог Гнева и Печали
Царям земли напомнить о Христе.
1874

О двух великих грешниках
<Из поэмы "Кому на Руси жить хорошо">

Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках ее сказывал
Инок, отец Питирим.

Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр - атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,

Много богатства награбили.
Жили в дремучем лесу,
Вождь-Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.

Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.

Сон отлетел; опротивели
Пьянство, убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать - не сочтешь!

Долго боролся, противился
Господу зверь-человек,
Голову снес полюбовнице
И есаула засек.

Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.

И прегрешенья отмаливать
К Гробу Господню идет,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стаёт.

Старцем, в одежде монашеской,
Грешник вернулся домой.
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.

Денно и нощно Всевышнего
Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!

Сжалился Бог и к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал,

Рек: "Не без Божьего промысла
Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножом, чтo разбойничал,
Срежь его, той же рукой!

Будет работа великая,
Будет награда за труд,
Только что рухнется дерево,
Цепи греха упадут".

Смерил отшельник страшилище
Дуб - три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,

Режет упругое дерево,
Господу славу поет.
Годы идут - подвигается
Медленно дело вперед.

Что с великаном поделает
Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!

В сердце сомнение крадется,
Режет и слышит слова:
"Эй, старина, что ты делаешь?"
Перекрестился сперва,

Глянул - и пана Глуховского
Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.

Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал,
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.

Пан усмехнулся: "Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.

"Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!"

Чудно с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!

Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Господу Богу помолимся:
Милуй нас, темных рабов!
1876

Сеятелям

Сеятель знанья на ниву народную!
Почву ты, что ли, находишь бесплодную,
Худы ль твои семена?
Робок ли сердцем ты? Слаб ли ты силами?
Труд награждается всходами хилыми,
Доброго мало зерна!
Где ж вы, умелые, с бодрыми лицами,
Где же вы, с полными жита кошницами,
Труд засевающих робко, крупицами,
Двиньте вперед!
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ…
1876

Лев Александрович Мей (1822 - 1862)

 

Лев Александрович Мей родился 13 февраля 1822 г. в Москве. Его отец был обрусевший немец, мать - русская. Сам поэт по характеру был чисто русским, и душа его не лежала даже к положительным сторонам немецкого национального типа.

Детство будущего поэта прошло в Москве. Он рос ребенком живым и шаловливым; в нем рано проявились сообразительность, прекрасная память, стремление к творчеству. Писать стихи начал с шести лет, и уже первые его опыты были безупречны в метрическом отношении.

Мальчику было как раз около шести-семи лет, когда семью постигло горе. Отец неожиданно умер, а у расстроенной внезапной бедой матери украли довольно большую сумму денег, составлявшую почти весь ее капитал. Семья осталась без средств к существованию, и только помощь родных помогла им выжить.

Девяти лет Льва отдали на обучение в Московский Дворянский институт. Он быстро обратил на себя внимание блестящими способностями и в награду за успехи был принят в Царскосельский лицей на казенный кошт. Лицейские товарищи считали его своим Пушкиным. Учился он прекрасно, но примерным поведением не блистал, отчего, как и Пушкин, окончил лицей с чином 10-го класса, а не высшего, 9-го.

По выходе из лицея Мей переселился в Москву и начал служить в канцелярии генерал-губернатора. По службе он познакомился со многими духовными лицами и сделался глубоко религиозен. Религиозности способствовало и новое несчастье - смерть матери. В те же годы Мей начал печататься в "Москвитянине" - журнале славянофильского направления.

Служба его продолжалась около восьми лет. В 1849 г. он вышел в отставку, а в 1850 женился на дочери смоленского помещика С.Г. Полянской, с которой был дружен уже несколько лет. После свадьбы молодые около года прожили в имении отца невесты, а по возвращении в Москву Мей решил посвятить себя педагогической деятельности. Однако такая работа - особенно в должности инспектора гимназии - оказалась ему не по душе, и в конце концов он стал искать возможности жить литературным трудом.

Для этой цели он с женой переселился в Петербург и вскоре вокруг него образовался кружок друзей литературного мира, в числе которых были и знаменитости - Тургенев, Гончаров, Майков, Чернышевский и мало кому известные скромные труженики пера. "Добродушная гуманная терпимость хозяина, его широкий нравственный космополитизм" примиряли всех. Он был удивительно терпелив и незлобив. "Двух великих двигателей всякой человеческой индивидуальности - самолюбия и тщеславия - ни разу не замечал я в бесстрастной, постоянно невозмутимой личности Мея", - вспоминал поэт Я.П. Полонский.

Однако при этой "невозмутимости" Мей был в высшей степени впечатлителен и не мог равнодушно пройти мимо чужого горя. Он легко мог отдать нуждающемуся последние деньги, и нередко бывал обманут, оказывая благодеяния какому-нибудь проходимцу, к которому проникся сочувствием. Сострадание его вызывали не только люди, но и животные: особенно он любил собак и часто подбирал на улице бездомных. Увидев однажды из окна, как дворник топит щенка, он выскочил на улицу - без верхней одежды в холодный осенний день, - забрал щенка домой и оставил у себя насовсем, несмотря на то, что пес оказался непородистым, а вырос нескладным и довольно злобным. Во множестве содержались дома у поэта и птицы, хотя порой ему не хватало денег даже на дрова и вода в птичьих поилках замерзала. Материальное положение Мея вообще было довольно нестабильным, а его порывистый и безалаберный характер еще более усложнял быт. При этом поэт много и упорно работал, совершенно не умея. беречь себя. В конце концов силы его истощились, он начал болеть и 16 мая 1862 г. умер. Смерть была ускорена обычной простудой.

В литературном движении 50 - 60-х гг. Мей не был заметен: его позиция не соответствовала духу времени и поэзия его не была оценена по достоинству. Между тем, он был великолепным знатоком родного языка, видел его скрытые возможности, был мастером стилизации. Собственную личность он в своих стихах редко выставлял на показ, предпочитая скрываться то за народной песней, то за античной антологической картинкой, то за переложением библейских преданий. Мей также много переводил - и с древних, и с новых языков. Порой его упрекали за "безличность", однако для перевода он выбирал лишь то, что было ему близко, созвучно его настроению. Поэзию Библии он чувствовал великолепно, и умел передать ее по-русски, сохраняя ритмику церковнославянского текста - у него есть чему поучиться любому современному переводчику Священного Писания.

 

Моисеевых книг Бытия

1.

Вначале сотворил Бог небеса и землю:
Земля невидима была
И неустроена: и тьма была над бездной,
И Божий Дух вверху воды носился...
И рек Господь: "да будет свет", - и бысть.
И видел Бог, что свет - добро,
И разлучил Он свет со тьмою,
И свет нарек Он днем, а тьму нарек Он ночью.
И вечер был, и утро, первый день.
И рек Господь: "да будет твердь средь вод
И разлучит между собою вoды", -
И было так. И твердь Он сотворил
И разлучил под твердью воду
От той, которая над твердию была,
И твердь тогда нарек Он - небом.
И видел Бог, что твердь - добро.
И вечер был, и утро, день вторый...
И рек Господь: "вода под небесами
Да соберется вся в собрание едино,
И суша да появится под небом", -
И было так: и собралaсь вода
В свои собрания, и суша появилась.
И сушу Бог нарек землею,
И вод собранья он нарек морями.
И видел Бог, что все - добро.
И рек Господь: "да прорастит земля
Травное былие, дающее по роду
И по подобию, живые семена,
И плодовитые деревья прорастит,
С плодами, заключающими семя,
По всякому их роду на земле".
И было так: и изнесла земля
Травное былие, дающее по роду
И по подобию, живые семена,
И плодовитые деревья прорастила,
С плодами, заключающими семя,
По всякому их роду на земле.
И видел Бог, что все - добро.
И вечер был, и утро, третий день...
И рек Господь: "да явятся светила
На твердь небесную, чтоб землю освещать
И разлучать собою день от ночи,
Да будут знаменем времен, и дней, и лет,
Да будут освещением для тверди
И для земли", - и было так.
И сотворил Бог два великие светила:
В начало дню великое светило,
В начало ночи меньшее, и звезды,
И положил на тверди их небесной,
Чтоб им светить собой на землю,
Чтоб им владеть и днем, и ночью,
И свет со тьмою разлучать.
И видел Бог, что все - добро.
И вечер был, и утро, день четвертый...
И рек Господь: "Да изведут мне вoды
Живые души гадов и пернатых,
Витающих под твердию небесной
И на земле", - и было так.
И сотворил Господь китов великих,
И душу всякую животных гадов,
Водами изведенных, по родам,
И птицу всякую пернатую по роду.
И видел Бог, что все - добро.
И всех их Бог благословил, глаголя:
"Растите, множитесь и наполняйте вoды;
Да множатся и птицы на земле".
И вечер был, и утро, пятый день...
И рек Господь: "да изведет земля
Живую душу, всякую по роду,
Четвероногих гадов и зверей,
По роду их", - и было так.
И сотворил Господь зверей земных, по роду,
Скотов, по роду их, и гадов всех, по роду.
И видел Бог, что все - добро.
И рек Он: "сотворим Мы человека
По образу и по подобью Своему:
Да обладает рыбами морскими
И птицами небесными, зверями,
Скотами, всей землей и гадами земли".
И сотворил Бог человека;
По Божью образу его Он сотворил.
И, сотворив их, мужа и жену,
Благословил их Бог, глаголя:
"Растите, множитесь и наполняйте землю,
Господствуйте над всей землею
И обладайте рыбами морскими
И птицами небесными, зверями,
Скотами, всей землей и гадами земли".
И рек Господь: "даю вам всякую траву,
Поверх земли растущую, и семя,
И древо всякое с плодами семенными -
И будут вам они во снедь.
И всем зверям земным, и птицам всем небесным,
И гадам всем, ползущим по земле,
И всем, в себе имеющим дух жизни,
Во снедь трава", - и было так.
И видел Бог все созданное Им:
И было все - великое добро.
И вечер был, и утро, день шестый.

Созиждились и небо, и земля,
И все их украшение создалось.
И, в день шестый дела Свои свершивши,
В седьмый день Бог от дел Своих почил.
1861

 

Пустынный ключ
Моисеевых книг - Исход.

Таких чудес не слыхано доныне:
Днем облако, а ночью столп огня,
Вслед за собой толпу несметную маня,
Несутся над песком зыбучим, по пустыне,
И, Богом вдохновлен, маститый вождь ведет
В обетованный край свой избранный народ.
Но страждут путники, и громко ропщет каждый,
Как травка без дождя, палим томящей жаждой.
Порою впереди - как будто бы вода, -
Нет, это - марево, - и синею волною
Плеснула в небеса зубчатых скал гряда.
Так и теперь... Далeко глаз еврея
Завидел озеро, и звучно раздались
И потонули в голубую высь
Похвальные псалмы - во имя Моисея.
И вот - опять обман, опять каменья скал,
Где oт веку ручей студеный не журчал.
И пали духом все, и на песок, рыдая,
С младенцем пала ниц еврейка молодая,
И, руки смуглые кусая до костей,
Пьет жадно кровь свою измученный еврей.
Но Моисей невозмутим: он знает,
Что веру истую терпенье проверяет...
И по скале ударил он жезлом,
И брызнула вода сквозь твердый слой ручьем...
И, жажду утолив, раскаявшийся в пенях
И в ропоте, народ молился на коленях...

Вот так и ты, певец: хоть, веря, но молчa,
Ты, вдохновенный, ждешь, пока возжаждут люди
Всем сердцем - и тогда ты освежишь им груди
Своею песнею, и закипит, звуча,
Она живой струей пустынного ключа.
1861

 

Псалом
(Давиду Иеремией)

На реках Вавилонских
Мы сидели и плакали, бедные,
Вспоминая в тоске и в слезах
О вершинах Сионских:
Там мы лютни повесили медные
На зеленых ветвях.
И сказали враги нам:
"Спойте, пленники, песни Сионские".
Нет в земле нечестивой, чужой,
По враждебным долинам
Не раздаться, сыны вавилонские,
Нашей песне святой!
Город Господа брани,
Мой Шалим светозарный, в забвении
Будет вечно десница моя,
И присохнет к гортани
Мой язык, если я на мгновение
Позабуду тебя!
Помяни, Адонaи,
В день суда - как Эдoмляне пламени
Предавали Твой город и в плен
Нас вели, восклицая:
"Не оставим и камня на камени!"
О, блажен и блажен!
Злая дочь Вавилона,
Кто воздаст твоей злобе сторицею,
Кто младенцев твоих оторвет
От нечистого лона
И о камень их мощной десницею,
Пред тобой разобьет!
1854

 

Из "Еврейских песен"

1
"Поцелуй же меня, выпей душу до дна...
Сладки перси твои и хмельнее вина;
Запах черных кудрей чище мирры стократ,
Скажут имя твое - пролитой аромат!

Оттого - отроковица -
Полюбила я тебя...
Царь мой, где твоя ложница?
Я сгорела, полюбя...

Милый мой, возлюбленный, желанный,
Где, скажи, твой одр благоуханный?
25 июля 1856

2
"Я - цветок полевой, я - лилея долин".
"Голубица моя белолонная
Между юных подруг - словно в тернии крин".
"Словно яблонь в цвету благовонная
По средине бесплодных деревьев лесных,
Милый мой - меж друзей молодых;
Я под тень его сесть восхотела - и села,
И плоды его сладкие ела.
- Проведите меня в дом вина и пиров,
Одарите любовною властию,
Положите на одр из душистых цветов:
Я больна, я уязвлена страстию.
Вот рука его здесь, под моей головой;
Он меня обнимает другой...
Заклинаю вас, девы Шалима,
Я должна, я хочу быть любима!"
1856

3
На ложе девичьем, в полуночной тиши,
Искала я тебя, возлюбленный души:
Искала я тебя - напрасно все искала,
Звала к себе - напрасно призывала:
От ложа встану я и город обойду,
На улицах тебя, на торжищах найду.
Искала я тебя - напрасно я искала,
Звала тебя к себе - напрасно призывала!
Мне стражи встретились в полуночной тиши;
"Не знаете ль - где он, возлюбленный души?"
Не знали - я прошла... но вскоре и нежданно
Я встретилась с тобой, бледна и бездыханна...
Нашла тебя - нашла и крепко обняла,
И не пускала прочь, пока не увела
В дом нашей матери, под сень того чертога,
Где мать нас зачала и поболела много...
1856

4
"Ты - Сиона звезда, ты - деннница денниц;
Пурпурoвая ветвь - твои губы;
Чище снега перловые зубы,
Как стада острижeнных ягниц,
Двоеплодно с весны отягченных,
И дрожат у тебя смуглых персей сосцы,
Как у серны пугливой дрожат близнецы,
С каждым шорохом яворов сонных".

"Мой возлюбленный, милый мой, царь мой и брат,
Приложи меня к сердцу печатью!
Не давай разрываться объятью:
Ревность жарче жжет душу, чем ад.
А любви не загасят и реки -
Не загасят и воды потопа вовек...
И - отдай за любовь все добро человек -
Только мученик будет навеки!"
14 августа 1859

 

Четыре строки

Нет предела стремлению жадному…
Нет исхода труду безуспешному…
Нет конца и пути безотрадному…
Боже, милостив буди мне, грешному.

 

* * *
Не верю, Господи, чтоб Ты меня забыл,
Не верю, Господи, чтоб Ты меня отринул:
Я Твой талант в душе лукаво не зарыл,
И хищный тать его из недр моих не вынул.

Нет! в лоне у Тебя, всесильного Творца,
Почиет красота и ныне, и от века,
И Ты простишь грехи раба и человека
За песни красоте свободного певца.
1857

 
Над гробом

Не может быть, чтоб этот труп
Был все... Не может быть: иначе
Юдольный рок наш был бы груб
И жизнь не стоила задачи...

Пусть все не вечно на земле;
Но это все, что духом жило, -
К нему у трупа на челе
Печать бессмертья приложило.

Усопший! Я твой бренный лоб
Лобзаю с верой, что когда-то,
Как брат, ты сам мне вскроешь гроб
И воскресишь лобзаньем брата.
24 октября 1859

Аполлон Александрович Григорьев (1822 - 1864)

 

Аполлон Александрович Григорьев родился 16 июля 1922 г. в Москве. Дед его, безвестный провинциал, прибыл в Москву на заработки, да так и остался жить в Первопрестольной; служил, получил дворянство. Отец окончил Московский университет, но женился не на ровне: полюбил дочь кучера. Свадьба состоялась уже после рождения ребенка. Аполлон Григорьев долго числился незаконнорожденным, а по сословию - мещанином, впоследствии получил дворянство. При рождении он был сдан в воспитательный дом, но затем возвращен в семью. Детство его прошло в купеческом Замоскворечье с его традиционным православным укладом жизни. Дом Григорьевых находился на Малой Полянке, возле церкви Спаса в Наливках. Аполлон получил прекрасное домашнее образование и по настоянию отца, минуя гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета.

В студенческие годы в нем зародился интерес к русской старине, он слушал лекции Грановского, Погодина, Шевырева. Некоторое время числился университетским библиотекарем, но был найден непригодным для этой должности, потому что по рассеянности выдавал товарищам книги без записи. К канцелярской работе Григорьев оказался решительно неспособен. Зато в университете он стал лидером кружка, в который входили Фет, Полонский, будущий историк С. М. Соловьев и другие впоследствии известные личности. Со всеми ними он был в дружбе, Фет даже жил у него - снимал комнату.

Драмой молодости Аполлона Григорьева стала безнадежная романтическая любовь к "воздушной барышне" Антонине Корш, которая предпочла ему будущего публициста-западника К.Д. Кавелина. Эта любовь стимулировала у отвергнутого влюбленного поэтическое творчество. Позднее он женился на младшей сестре Антонины, Лидии, но брак был неудачным и вскоре распался, т.к. оба супруга были склонны скорее к богемной, чем к патриархально-семейной жизни.

Не умея поддерживать патриархальный порядок и уклад в собственной жизни, Аполлон Григорьев любил его идею. В начале 50-х гг. он сблизился с кругом сотрудников журнала "Москвитянин", издаваемого М.П. Погодиным; вскоре стал одним из его ведущих критиков и, наряду с А.Н. Островским, вдохновителем "молодой редакции". Взгляды Григорьева отличали интерес к русским национальным традициям и нелюбовь к европеизму. А.С. Хомяков признал его "решительным славянофилом" и пригласил сотрудничать в своем журнале "Русская беседа", но сотрудничество оказалось непродолжительным, т.к. поэт потребовал "безраздельной власти" в отделе критики.

50-е гг. были ознаменованы для Аполлона Григорьева новой безответной любовью - к Леониде Визард, женщине не только красивой, но и образованной, - в новом вкусе: она училась медицине в Швейцарии, даже написала диссертацию. Эта "любовь-вражда" ярко запечатлелась в его лирике. В 1857 г. поэт (по рекомендации Погодина) стал воспитателем и домашнем учителем 15-летнего князя И.Ю. Трубецкого и выехал в Италию. Через некоторое время он поссорился с матерью воспитанника и вернулся в Россию. Знакомство с Европой расширило его кругозор, но не поколебало славянофильских взглядов.

Последние годы жизни Аполлон Григорьев провел в Петербурге, сотрудничал в журнале Ф.М. Достоевского "Эпоха". Вместе с Достоевским он создал теорию почвенничества. Любил подчеркивать "органичность" русской народной жизни, выдвигая идею "органической целостности", которая имела для него высший духовный смысл.

Умер Аполлон Григорьев 25 сентября 1864 г. - в возрасте 42 лет, от апоплексического удара, который был следствием беспорядочной и невоздержанной жизни. Поэт был противоречивым, хаотичным человеком - и в быту, и в творчестве. Однако, как сказал один из его биографов, хотя по своей рассеянности и неорганизованности он мог даже растратить чужие деньги, принципов своих не растрачивал никогда.

 

Молитва

По мере горенья
Да молится каждый
Молитвой смиренья
Иль ропотом жажды,
Зане, выгорая,
Горим мы недаром
И, мир покидая,
Таинственным паром,
Как дым фимиама,
Все дальше от взоров
Восходим до хоров
Громадного храма.
По мере страданий
Да молится каждый -
Тоскою желанья
Иль ропотом жажды!
1843

Ночь

Немая ночь, сияют мириады
Небесных звезд - вся в блестках синева:
То вечный храм зажег свои лампады
Во славу Божества.

Немая ночь, - и в ней слышнее шепот
Таинственных природы вечной сил:
То гимн любви, пока безумный ропот
Его не заглушил.

Немая ночь: но тщетно песнь моленья
Больному сердцу в памяти искать…
Ему смешно излить благословенья
И страшно проклинать.

Пред хором звезд невозмутимо-стройным
Оно судьбу на суд дерзнет ли звать
Или своим вопросом беспокойным
Созданье возмущать?

О нет! о нет! когда благословенья
Забыты им средь суетных тревог,
Ему на часть, в час общий примиренья
Послал забвенье Бог.

Забвение о том, что половиной,
Что лучшей половиною оно
В живую жертву мудрости единой
Давно обречено.
1845

Молитва

О Боже, о Боже, хоть луч благодати Твоей,
Хоть искрой любви освети мою душу больную,
Как в бездне заглохшей, на дне все волнуется в ней
Остатки мучительных, жадных, палящих страстей…
Отец, я безумно, я страшно, я смертно тоскую!
Не вся еще жизнь истощилась в бесплодной борьбе:
Последние силы бунтуют, не зная покою,
И рвутся из мрака тюрьмы разрешиться в Тебе!
О, внемли ж их стону, Спаситель! внемли их мольбе,
Зане я истерзан их страшной, их смертной тоскою.
Источник покоя и мира, - страданий пошли им скорей,
Дай жизни и света, дай зла и добра разделенья -
Освети, оживи их любовью Своей,
Дай мира, о Боже, дай жизни и дай истощенья.
1845

Иван Сергеевич Аксаков (1823 - 1886)

 

Иван Сергеевич Аксаков родился 26 сентября 1823 г. в селе Куроедово Белебеевского уезда Оренбургской губернии. Он происходил из старинного дворянского рода, оставившего заметный след в истории русской культуры. Отец Ивана Сергеевича - известный писатель Сергей Тимофеевич Аксаков, старший брат Константин известен как публицист, критик, поэт и историк. Литературным трудом занималась и сестра Вера. Раннее детство старших детей С.Т. Аксакова (всего в семье их было четырнадцать) прошло в Оренбургских имениях отца, в 1826 г. семья обосновалась в Москве. Воспитание детей совершалось дома, в патриархальном духе. Семья была на редкость дружной, дети глубоко любили и почитали отца("отесеньку") и мать. Вместе с тем, они получали серьезное домашнее образование. Своеобразны были их игры - например, братья и сестры разыгрывали в лицах эпизоды из "Истории" Н.М. Карамзина.

Начиная с 20-х гг. дом Аксаковых стал центром и ядром, вокруг которого группировались патриотически настроенные представители тогдашней интеллигенции. Аксаковские "субботы" посещали как единомышленники М.П. Погодин, С.П. Шевырев, Н.И. Надеждин, позднее - А.С. Хомяков, братья Киреевские, С.М. Соловьев, так и оппоненты - А.И. Герцен, В.Г Белинский, Т.Н. Грановский, П.Я. Чаадаев. Славянофильство как направление сложилось именно в кругу Аксаковых, и братья Константин и Иван сыграли в его формировании выдающуюся роль.

Окончив училище правоведения, Иван Аксаков поступил на службу. Вначале он ревностно взялся за дело, но столкнувшись с непробиваемым бюрократизмом и равнодушием, господствовавшими в чиновничьей среде, разочаровался в "государственной" деятельности. В 1849 г. он подвергся аресту (правительство относилось к славянофилам недоверчиво, подозревая заговор, причиной ареста были обличительные нотки в переписке Аксакова). Под стражей Иван Сергеевич пробыл всего несколько дней, но конфликт исчерпан не был. Еще три года Аксаков продолжал службу, занимаясь, в то же время литературной деятельностью. Когда ему предложили "оставить авторские труды", он подал в отставку. Дальнейшую свою жизнь Аксаков посвятил утверждению и пропаганде славянофильских взглядов, занимался книгоизданием, изучал экономическую и духовную жизнь русского народа, писал публицистические статьи. В Крымскую войну он вступил в Серпуховскую дружину, которая дошла до Бессарабии, но не участвовала в военных действиях, в 1856 г. служил в комиссии по расследованию злоупотреблений военного времени.

В 1866 г. Аксаков женился на старшей дочери Ф.И. Тютчева, Анне Федоровне, которая стала его помощницей и единомышленницей. Родство с Тютчевым для Аксакова не ограничивалось формальными родственными связями. Взгляды великого поэта оказали на него существенное влияние. Он написал биографию Тютчева, в 70-е гг. развивал его идеи - идеи панславизма, братства славянских народов, в котором России уготована ведущая роль. Взгляды Аксакова были близки другому великому русскому писателю - Ф.М. Достоевскому. Однако официальной идеологии они не соответствовали, и Аксаков был даже выслан из Москвы. Умер Иван Сергеевич 27 января 1886 г.

Анна Федоровна, воспитывавшаяся за границей, приехала в Россию, почти не зная ни языка, ни обычаев, ко многому ей было трудно привыкнуть. Хорошо знавший их семью В. Соловьев вспоминал, что при жизни мужа она нередко спорила с ним, высказываясь критически о некоторых вопиющих безобразиях, распространенных в народе, но после смерти Ивана Сергеевича она почувствовала своим долгом всецело проникнуться его убеждениями, - даже вопреки доводам собственного рассудка. Анна Федоровна пережила мужа всего на три года. Последние годы жизни она занималась изданием его литературных произведений и писем.

Писать стихи И.С. Аксаков начал в юности, писал лирические стихотворения и крупные эпические произведения. В лирике Аксакова ощущается преобладание мысли над чувством. Он и у Тютчева ценил то же качество: "У него не то, что мыслящая поэзия, а поэтическая мысль". Но лирический дар самого Аксакова заметно уступал тютчевскому отчего поэтому большинство его произведений кажутся чересчур ригористичными, схематичными. Поэтическую известность принесла ему поэма "Бродяга", написанная в 1846 - 1850 гг. По стилю и тематике она предвосхищает знаменитую некрасовскую поэму "Кому на Руси жить хорошо", многие ее страницы отражают живое и подлинное "русское чувство".

 

Зачем душа твоя смирна?

Зачем душа твоя смирна?
Чем в этом мире ты утешен?
Твой праздный день пред Богом грешен,
Душа призванью не верна!
Вокруг тебя кипят задачи,
Вокруг тебя мольбы и плачи
И торжествующее зло,
А ты... Ужель хотя однажды
Ты боевой не сведал жажды,
Тебя в борьбу не увлекло?

Ты возлюбил свое безделье
И сна душевного недуг.
В пустых речах, в тупом веселье,
Чредою гибнет твой досуг.
На царство лжи глядя незлобно,
Ты примиряешься удобно
С неправдой быта своего,
С уродством всех его увечий,
Не разъяснив противоречий,
Не разрешая ничего!

Пред Богом ленью не греши!
Стряхни ярмо благоразумья!
Люби ревниво, до безумья,
Всем пылом дерзостным души!
Освободись в стремленье новом
От плена ложного стыда,
Позорь, греми укорным словом,
Подъемля нас всевластным зовом
На тяжесть общего труда!

Безумцем слыть тебе у всех!
Но для святыни убежденья
Полезней казни и гоненья,
Чем славы суетный успех.
О, в этой душной нашей ночи,
Кому из нас бесстрашной мочи
Достанет правду возлюбить?
Кто озарит нас правды светом?.
Одним безумцам в мире этом
Дано лучей ее добыть!..

Из поэмы "Бродяга"

Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный!
Звонят ко всенощной,
К молитве благостной.
И звон смиряющий
Всем в душу просится,
Окрeст сзывающий,
В полях разносится!

В Холмах, селе большом
Есть церковь новая;
Воздвигла Божий дом
Сума торговая;
И службы Божии
Богато справлены,
Икон подножия
Свечьми уставлены.
И стар и млад войдет:
Сперва помолится;
Поклон земной кладет,
Кругом поклонится;
И стройно клирное
Поется пение,
И дьякон мирное
Твердит глашение:
О благодарственном
Труде молящихся,
О граде царственном,
О всех трудящихся,
О тех, кому в удел
Страданье задано...
А в церкви дым висел
Густой от ладана,
И заходящими
Лучами сильными,
И вкось блестящими
Столбами пыльными -
От солнца - Божий храм
Горит и светится;
Стоит Алешка там,
И также светится
Довольством, радостью,
Здоровьем в добрый час,
Удачей, младостью
И тем, что в первый раз
На кружку вынул он
Из сумки кожаной
И слышал медный звон
Копейки вложеной,
В труде добытой им...
В окно ж открытое
Несется синий дым,
И пенье слитое...

Звонят ко всенощной,
К молитве благостной...
Приди ты, немощный,
Приди ты, радостный!..
В Хохлове также звон;
В нем также храм стоит;
Бедней убранством он,
Поменьше свеч горит;
Но дружно клирное
Поется пение,
И дьякон мирное
Твердит глашение:
О благодарственном
Труде молящихся,
О граде царственном,
О всех трудящихся,
О тех, кому в удел
Страданье задано...
А в церкви дым висел
Густой от ладана,
Волнами синих туч
Все лица скрадывал,
И солнца слабый луч
Едва проглядывал
В стемневший Божий храм,
Сквозь рощи близкие...
Стоит Параша там,
Поклоны низкие
Перед иконами
Кладет не пo разу,
Вслед за поклонами
И свечку к образу
Усердно вправила:
Ему в спасение,
Ему во здравие,
На возвращение
Домой бродячего...
О ком же молишь так?
Худа ты для чего?
Что очи красны так?
Ты верно плакала,
Иль ночь работала?
Взгрустнув, поплакала,
Но не работала!..

Иван Саввич Никитин (1824 - 1861)

 

Иван Саввич Никитин родился в Воронеже 21 сентября 1824 г. Отец его происходил из духовного сословия, но по неизвестным причинам из него вышел, держал свечной завод и лавку. Это был человек умный и относительно образованный, любил читать книги религиозного содержания. При этом он был наделен большой физической силой, участвовал в кулачных боях. Нрав имел крутой и властный. Мать - из воронежских мещан, кроткая, тихая и безответная по характеру. Иван был единственным сыном в семье. Лицом он был похож на мать, характером - на отца. В пору его раннего детства семья жила очень хорошо.

В 1832 г. Иван поступил в духовное училище, по окончании его - в семинарию. Отец мечтал, что он поступит в университет и выучится на лекаря. Учился Иван Никитин отлично. В годы ученья он начал писать стихи. В Воронеже еще свежа была память о Кольцове; его пример вдохновлял юного поэта и вселял в него надежду на успех.

Иван еще учился в семинарии, когда торговые дела отца пошатнулись. Он начал выпивать и вскоре приохотил к рюмке и мать. Через три года она умерла, а отец после ее смерти стал пить запоем. Для Ивана начался самый мрачный период его жизни. Все его планы рухнули, в доме наступило полное разорение. Он пытался найти работу, но его никуда не принимали.

Неподготовленный к таким испытаниям юноша был на грани отчаяния. Неизвестно, какие мрачные мысли бродили в его уме, но однажды на пути его остановил совершенно незнакомый ему человек и сказал: "Ты задумал что-то недоброе! Ты, знать, порешить себя хочешь, - либо утопиться, аль удавиться? Иди же домой и молись Богу!" Эти слова подействовали на Никитина отрезвляюще.

Он начал "дворничать" - т.е. содержать постоялый двор. Трудовая жизнь пошла ему на пользу. Он успокоился душой, да и домашние дела понемногу пошли на поправку. Внешне Никитин сильно изменился: раньше он выглядел студентом, теперь стал похож на человека из народа. Но он по-прежнему писал стихи, пробовал печататься, хотя в столичные журналы пробиться не удавалось. Неожиданную известность и внимание критики принесло ему стихотворение "Русь", связанное с началом Крымской кампании.

При внешнем сходстве судьбы Никитина с судьбой Кольцова, между ними было существенное различие. Никитин не просто терпеливо переносил тягостные для него обстоятельства жизни, но стремился изменить мир вокруг себя - и это ему удавалось. Постепенно около него стал формироваться кружок единомышленников. Он любил собирать у себя вечеринки. В 1859 г. он открыл в Воронеже книжный магазин, который сделался чем-то вроде клуба. Поэт усердно занимался самообразованием, изучал немецкий язык. "Близкое общение с Никитиным поднимало ваш дух и возбуждало вашу энергию, - вспоминал один из его друзей. - Этот человек был олицетворение труда, живое воплощение идеи, замысла, вблизи его нельзя было ни задремать, ни опустить рук".

Дела Никитина шли все успешнее, но здоровье стало сдавать. В 1855 г. у него началась болезнь желудка, которая осложнилась горячкой. Некоторое время он был даже лишен возможности ходить: отнимались ноги, - потом ему стало несколько лучше. Но в 1860 г. он заболел чахоткой, и этот процесс был уже необратим.

Семьи Никитин так и не завел. Женщинам он нравился, в нем привлекала необыкновенная искренность в сочетании с мужественностью и внутренней силой. Но он был замкнут и несколько застенчив. Так, понравилась ему одна девушка из купеческой семьи, но просить ее руки он не решился. Второй его любовью была женщина, с которой он переписывался, но предложения не сделал. Причиной этого было, возможно, плохое состояние его здоровья: он не хотел никого обременять своими болезнями.

Никитин умер 16 октября 1861 г., перед смертью исповедавшись и причастившись Святых Христовых тайн. Похороны его были торжественными, в них участвовало все духовенство кафедрального собора.

"Таких цельных и крепких натур, как Никитин, мало вырабатывает наша русская жизнь, - писал один из его современников. - Такие люди не забываются. Это была натура преимущественно мужская, а не женственная, не пассивная. Таков он был и в дружбе - крепкий, независимый и лично свободный. Лучшая поэма, им созданная - его жизнь, лучший тип - он сам".

 

Монастырь

Крестом высоким осененный,
Вдали от сел и городов
Один стоишь ты, окруженный
Густыми купами дерев.

Вокруг глубокое молчанье
И только с шелестом листов
Однообразное журчанье
Живых сливается ручьев,

И ветерок прохладный веет,
И тень бросают дерева,
И живописно зеленеет
Полян высокая трава.

О, как сыны твои счастливы!
В твоем безмолвии святом
Они страстей своих порывы
Смирили бденьем и постом.

Их сердце отжило для мира,
Ум с суетою незнаком,
Как будто светлый ангел мира
Их осенил своим крестом.

И внемлет вечное Бог-Слово
Их тяжкий труд благословив,
Святых молитв живое слово
И гимнов сладостный призыв.
1849

* * *
Не отравляй минут успокоенья
Болезненным предчувствием утрат:
Таинственно небес определенье,
Но их закон ненарушимо свят!

И если бы от самой колыбели
Страдание досталося тебе, -
Как человек, своей высокой цели
Не забывай в мучительной борьбе.
1849

* * *
Присутствие непостижимой силы
Таинственно скрывается во всем:
Есть мысль и жизнь в безмолвии ночном,
И в блеске дня, и в тишине могилы,
В движении бесчисленных миров,
В торжественном покое океана,
И в сумраке задумчивых лесов,
И в ужасе степного урагана,
В дыхании прохладном ветерка,
И в шелесте листов перед зарею,
И в красоте пустынного цветка,
И в ручейке, текущем под горою.
1849

Русь

Под большим шатром
Голубых небес -
Вижу - даль степей
Зеленеется.

И на гранях их,
Выше зимних туч,
Цепи гор стоят
Великанами.

По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны.

Посмотрю на юг -
Нивы зрелые,
Что камыш густой,
Тихо движутся;

Мурава лугов
Ковром стелется,
Виноград в садах
Наливается.

Гляну к северу -
Там, в глуши пустынь,
Снег, что белый пух,
Быстро кружится;

Подымает грудь
Море синее,
И горами лед
Ходит пo морю;

И пожар небес
Ярким заревом
Освещает мглу
Непроглядную…

Это ты, моя
Русь державная,
Моя родина
Православная!

Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!

У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?

У тебя ли нет
Про запас казны,
Для друзей стола,
Меча недругу?

У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?

Перед кем себя
Ты унизила?
Кому в черный день
Низко кланялась?

На полях своих,
Под курганами,
Положила ты
Татар полчища,

Ты на жизнь и смерть
Вела спор с Литвой
И дала урок
Ляху гордому.

И давно ль былo,
Когда с Запада
Облегла тебя
Туча темная?

Под грозой ее
Леса падали,
Мать сыра-земля
Колебалася,

И зловещий дым
От горевших сел
Высоко вставал
Черным облаком!

Но лишь кликнул царь
Свой народ на брань -
Вдруг со всех концов
Поднялася Русь.

Собрала детей,
Стариков и жен,
Приняла гостей
На кровавый пир.

И в глухих степях,
Под сугробами
Улеглися спать
Гости нaвеки.

Хоронили их
Вьюги снежные,
Бури севера
О них плакали!..

И теперь среди
Городов твоих
Муравьем кишит
Православный люд.

По седым морям
Из далеких стран
На поклон к тебе
Корабли идут.

И поля цветут,
И леса шумят,
И лежат в земле
Груды золота,

И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.

Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,

Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
1851

Молитва

О Боже! дай мне воли силу,
Ума сомненье умертви, -
И я сойду во мрак могилы
При свете веры и любви.

Мне сладко под Твоей грозою
Терпеть, и плакать, и страдать,
Молю: оставь одну со мною
Твою святую благодать.
1851

* * *
Суровый холод жизни строгой
Спокойно я переношу
И у Небес дороги новой
В часы молитвы не прошу.

Отраду тайную находит
И в самой грусти гордый ум.
Так часто моря стон и шум
Нас в восхищение приводит.

К борьбе с судьбою я привык,
Окреп под бурей искушений:
Она высоких дум родник,
Причина слез и вдохновений.
1852

Сладость молитвы

Бывают минуты, - тоскою убитый,
На ложе до утра без сна я сижу,
И нет на устах моих теплой молитвы,
И с грустью на образ святой я гляжу.

Вокруг меня в комнатах тихо, безмолвно,
Лампада в углу одиноко горит,
И кажется мне, что святая икона
Мне в очи с укором и строго глядит.

И дума за думой на ум мне приходит,
И жар непонятный по жилам течет,
И сердце отрады ни в чем не находит,
И волос от тайного страха встает.

И вспомню тогда я тревогу желаний,
И жгучие силы тяжелых утрат,
Неверность надежды и горечь страданий
И скрытый под маской глубокий разврат.

Всю бедность и суетность нашего века,
Все мелочи жалких, ничтожных забот,
Все зло в этом мире, всю скорбь человека,
И грозную вечность, и с жизнью расчет.

И вспомню я крест на Голгофе позорной,
Облитого кровью Страдальца на нем,
При шуме и кликах насмешки народной
Поникшего тихо покорным челом…

И страшно мне станет от этих видений,
И с ложа невольно тогда я сойду,
Склоню пред иконой святою колени
И с жаркой молитвою ниц упаду.

И мнится мне, слышу я шепот невнятный,
И кто-то со мной в полумраке стоит:
Быть может, незримо, в тот миг благодатный
Мой ангел-хранитель молитву творит.

И в душу прольется мне светлая радость,
И смело на образ тогда я взгляну,
И, чувствуя в сердце какую-то сладость,
На ложе я лягу и крепко засну.
1854

 

Страница 1 - 10 из 10
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru