Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии.Часть 3

Юлия Валериановна Жадовская (1824 - 1883)

 

Юлия Валериановна Жaдовская родилась 29 июня 1824 г. в имении своего отца, с. Субботине, Ярославской губернии. Она появилась на свет с тяжелым физическим недостатком: у нее отсутствовала одна рука, а другая была короче, чем нужно, и на ней не доставало двух пальцев. Мать умерла, когда девочке был только год с небольшим, - ее воспитанием занялась бабушка с материнской стороны. И хотя маленькая Юлия была окружена любовью, она рано осознала и свое увечье, и сиротство - это наложило на ее характер отпечаток грусти. Ее отличала также глубокая религиозность и какое-то особое духовное рассуждение.

Когда ей было около пяти лет, ее стали учить читать, писать же девочка научилась сама, - бабушка не решалась принуждать ее к этому. В детстве Юлия уже много читала. В 15 лет ее отправили в Кострому, где сначала ее образованием занялась тетка, а затем, по желанию отца, она поступила в пансион. В пансионе учителем словесности был П.М. Перевлесский - впоследствии известный филолог. Заметив у своей ученицы проблески дарования, он стал заниматься с ней отдельно. Несмотря на физический недостаток, девушка была очень красива, - кончилось тем, что учитель и ученица полюбили друг друга. Но история их любви была коротка: отец воспротивился браку дочери с разночинцем.

Они оба молоды были,
И друг друга так нежно любили.
Мало счастья дано им в удел -
Им рассудок расстаться велел.
Они, бедные, плакали много,
И пошли в жизни разной дорогой. - писала впоследствии Жадовская. Отец очень любил дочь, но, обладая суровым и непреклонным характером, причинял ей немало страданий. Тем не менее, он не только не запретил ей писать стихи, но сам решил дать ход ее дарованию, и повез ее в Москву, где она завязала первое литературное знакомство - с М.П. Погодиным, и вскоре одно из ее стихотворений появилось в журнале "Москвитянин". Позднее Жадовская познакомилась с Тургеневым, Вяземским и другими писателями.

Терпеть характер стареющего отца становилось все труднее. Чтобы получить хотя бы какую-то самостоятельность, в 1862 г. Юлия Валериановна вышла замуж за пожилого человека - доктора К.Б. Севена. Они прожили вместе 20 лет - Жадовская пережила его всего на год. Отец ее умер в 1870 г. и она, продав родовое имение в Ярославле, купила маленькое поместье в Костромской губернии, где и окончила свои дни. В зрелом возрасте она писала прозу, потом совсем перестала писать, но живо интересовалась литературой.
Начиная с конца 50-х годов Жадовская постоянно болела. Незадолго до кончины, видимо, предчувствуя ее, поэтесса писала брату: "Я желаю, под старость, сбросить всякую тень и бремя гнева или досады и умереть христианкой, и потому прошу вас не питать на меня зла и, в чем находите меня виновной, простить меня… Пусть закат нашей жизни озарится светом любви Христовой и взаимного всепрощения: "Да не зайдет солнце во гневе вашем", и тем более солнце последнего дня вашей жизни". Умерла она в июле 1883 г., - как писал ее брат, "скоропостижно, при довольно странных обстоятельствах".

Свою литературную судьбу она тоже предчувствовала:

На бедный, грустный стих мой люди не ответят,
И, с многодумною и странною душой,
Я в мире промелькну падучею звездой,
Которую, поверь, не многие заметят.

Тем не менее, некоторые ее стихи получили широкую известность: это, прежде всего, стихотворение "Нива, моя нива…", входившее во многие хрестоматии, романс "Я все еще его, безумная, люблю…", наконец, - стихотворение "Мира Заступница, Мати Всепетая", ставшее одной из любимых монастырских песен.

Молитва

Молю Тебя, Спаситель мой:
Смири во мне страстей волненье,
Избавь меня от искушенья,
Исполни кротости святой!

От грешных чувств, от гордых дум
Оборони меня, Спаситель, -
И озари мне, Искупитель,
Небесным светом бедный ум.
(1844 - 47)

Молитва

К Тебе, Всемогущий,
С душой утомленной,
Печальной и мрачной,
Измученной жизнью,
К Тебе возношусь я,
Мольбою усердной:
Пошли, Всеблагой, мне
Отраду святую;
Своей благодатью
Печальное сердце
Мое озари,
И ум помраченный,
Премудрость святая,
Молю, просвети!
(1844 - 47)

Искушение

Все спит вокруг меня спокойным, сладким сном;
Не сплю лишь я одна в безмолвии ночном!
Полна томительных с самой собою битв
Напрасно я ищу спасительных молитв,
Напрасно их зову на грешные уста -
Душа моя земным, ничтожным занята!
Ей грустно, тяжело! Есть слезы на очах,
Но я их лью… не о грехах!
(1844 - 47)

Молитва

Мира Заступница, Матерь всепетая!
Я пред Тобою с мольбой:
Бедную грешницу, мраком одетую,
Ты благодатью прикрой,
Если постигнут меня испытания,
Скорби, утраты, враги -
В трудный час жизни, в минуту страдания,
Ты мне, молю, помоги!
Радость духовную, жажду спасения
В сердце мое положи;
В царство небесное, в мир утешения
Путь мне прямой укажи!
(1844 - 47)

Жажда небесного

Исцели меня, Благость превечная!
Исцели мои раны сердечные!
Пред Тобою я в прахе лежу
И небесной отрады прошу.

О, возьми Ты все блага ненужные,
Услади мою душу недужную,
И божественной силой любви
Благотворно меня оживи.

Уничтожь во мне силой чудесною
Все земное, пошли мне небесное!
О небесном молю я в тиши -
Не отвергни молений души!
(1844 - 47)

* * *
Много капель светлых
В сине море падает;
Много искр небесных
Людям посылается.
Не из каждой капли
Чудно образуется
Светлая жемчужина
И не в каждом сердце
Искра разгорается
Пламенем живительным!
(1844 - 47)

* * *
Я все еще его, безумная, люблю!
При имени его душа моя трепещет;
Тоска по-прежнему сжимает грудь мою,
И взор горячею слезой невольно блещет.

Я все еще его, безумная, люблю!
Отрада тихая мне душу проникает,
И радость ясная на сердце низлетает,
Когда я за него Создателя молю.
(1844 - 47)

Для милых

Я стою перед иконой
И без слов молюсь;
Я молюсь Тебе, Создатель, -
Об одном прошу:
Пусть пошлется мне страданье, -
Дух к нему привык;
Пусть меня забудут скоро
Все, кого люблю.
Пусть забудут, пусть разлюбят;
Только, Боже мой,
Посылай им чаще радость,
Счастья посылай;
Если есть его на долю
У Тебя мою,
Эту долю моим милым
Раздели, молю.
(1847 - 1856)

Полночная молитва.

Тихо все; горит лампада;
Полночь бьет; пора, проснись;
Встань, дитя, с своей постельки,
Встань и Богу помолись,
Помолись за дальних братий, -
Может быть, вкруг них теперь
Льется кровь, летают пули,
Не без ран, не без потерь.
Все они бесстрашны в битве;
Беспредельная горит
В них любовь к Царю, к Отчизне, -
Храбрых смерть не устрашит.
Не забудь и тех, что пали
В битве жертвою святой,
Без тоски их, без печали,
Чистым сердцем помяни.
Встань, дитя, и на колена!
К Богу с теплою мольбой,
Чтобы знаменем победы
Осенил Он страшный бой.
(1847 - 1856)

В Москве

Предо мной Иван Великий,
Предо мною - вся Москва.
Кремль-от, Кремль-от, погляди-ка!
Закружится голова.
Русской силой так и дышит…
Здесь лилась за веру кровь;
Сердце русское здесь слышит
И спасенье, и любовь.
Старине святой, невольно,
Поклоняется душа…
Ах, Москва, родная, больно
Ты мила и хороша.
(1847 - 1856)

Видение пророка Иезекииля
Божиим духом и Божией волей
Я приведен был в широкое поле, -
И на пространном, пустынном погосте,
Груда на груде, лежали там кости,
Кости людские, покрытые прахом!
И обошел я все поле со страхом,
И услыхал я Всевышнего слово:
"Могут ли кости ожить эти снова?"
"Ты это знаешь, о Боже!" - сказал я…
Снова Всевышнего глас услыхал я:
"Сын человеческий! Этим костям
Ты передай, что скажу тебе Сам:
Кости сухие! - глаголет Господь:
Дам вам живую, горячую плоть,
Духом Своим на бездушных повею,
Семя бессмертья меж вами посею;
Все оживете вы, - как вас ни много, -
Все вы Живого познаете Бога…"
И я исполнил по Божью веленью.
Вдруг поднялось меж костями волненье:
Быстро они меж собой съединялись,
Телом и кожею все покрывались;
Жизнь в них бродила неясно и глухо -
Не было в них еще Божия духа.
"Сын человеческий! Словом пророка
Духу вели в них проникнуть глубоко"
Рек мне Господь. Я веленье исполнил;
Вижу: дух жизни мгновенно наполнил
Мертвые трупы - и ожили, встали,
Новые силы чудесно познали.
Это собранье оживших людей,
Бывших лишь грудами мертвых костей,
Это - Израиль, в тоске безнадежной
Думавший: сгибли мы все неизбежно, -
Мертвы душою и рабством убиты,
В горе умрем мы, Всевышним забыты!..
Но не забыла их Божья любовь, -
Так говорил Вседержитель мне вновь:
"Волю мою передай ты народу,
И возвести ему жизнь и свободу, -
В истине Духом Моим их наставлю,
Буду им в Бога и рабства избавлю…"
<1847 - 1856>

* * *
Не святотатствуй, не греши
Во храме собственной души.
Поверь, молиться невозможно
При кликах суетных и ложных,
Пустых, ничтожных торгашей,
Средь пошлых сплетен и речей.
Очисти храм бичом познанья,
Всю эту ветошь изгони, -
Тогда, пред алтарем призванья
С мольбой колена преклони…
<1847 - 1856>

Современному человеку

Не истины святой то голос благородный,
Но страждущей души один порыв бесплодный,
Ума холодного безумная мечта;
Религия твоя темна и нечиста,
Ее душа с испугом отвергает
И странных доводов твоих не понимает.
Разочарован ты, и желчь в тебе кипит. -
Она то призраки нелепые творит.
Прилипчива твоя горячка заблуждений
И ложный блеск твоих фальшивых убеждений.
Но все ж на голос твой душа моя молчит,
Заветы прежние с любовию хранит,
И содрогается за участь человека,
И страждет за тебя, дитя больного века!
<1847 - 1856>

Молитва

Дух премудрости и разума, и силы,
Всеобъемлющей, божественной любви!
Нас, заглохших в суете, помилуй
И своим дыханьем оживи!
Пламенем иль бурей благодатной
Зачерствелых прикоснися душ,
Царство тьмы и злобы невозвратно
Силою спасительной разрушь.
О, Дух жизни, света и свободы!
На сердца жестокие повей!
Просвети заблудшие народы,
Свет и жизнь на страждущих пролей! -
Да свободно, в храме мирозданья,
И мольбы, и жертвы принесут,
И свое высокое призванье,
Жизни цель бестрепетно поймут…
<1847 - 1856>

 
* * *
Святая Дева! Пред Тобой
Стою с горячею мольбой…
Тебе дана благая власть
От смертных удалять напасть,
Целить недуги, - за себя,
Должна бы я просить Тебя:
Я так темна, я так грешна,
Страстей и дум земных полна;
Но в этот тихий, сладкий миг, -
Когда порыв грехов утих, -
Не о себе я слезы лью,
Не за себя Тебя молю:
Есть у меня один больной,
С тревожной, гордою душой,
Он уж давно, давно томим
Недугом тягостным и злым…
Святая Дева! Исцели
Страдальца бедного земли!
Пошли отраду и покой
Душе измученной, больной…
Ее от гибели храни,
И благодатью осени!
<1847 - 1856>

 

Иван Захарович Суриков (1841 - 1880)

 

Иван Захарович Суриков родился 25 марта 1841 г. - в праздник Благовещения - в деревне Новоселово Юхтинской волости Углицкого уезда. Его стихи о родной деревне с детства знает каждый:

Вот моя деревня,
Вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках
На горе крутой…

"Поэт-крестьянин" - написано на его надгробном памятнике. А между тем большую часть жизни Суриков прожил в Москве, где и похоронен на Пятницком кладбище. Но деревня, где он прожил первые восемь лет своей жизни, навсегда осталась для него источником вдохновения. На момент его рождения семья его была вынуждено разделена: отец с дядей, старшим своим братом, жили в Москве, держали овощную лавку в Знаменском переулке у Петровских казарм, а мать - со свекром и свекровью в деревне. В 1849 г. она с сыном перебралась к мужу в Москву. После сельского простора московская жизнь показалась мальчику безрадостной и душной. Учиться грамоте он начинал еще в деревне, у дьячка, - как на протяжении девяти веков учились русские дети, кругозор его расширялся и за счет полуфантастических рассказов разнообразных странников и странниц, паломников и бродяг. В Москве Иван продолжил обучение у двух пожилых девиц, дававших уроки - сестер Финогеевых, у которых приобщился, с одной стороны, древнерусской традиции прологов и житий, с другой - традиции городских романсов и чувствительной лирической поэзии. Систематического образования будущий поэт не получил - читал урывками то, что попадалось под руку и чем снабжали доброжелатели, заметившие в мальчике искру Божию.

Между тем, торговое дело отца расширялось и сына он готовил к тому же поприщу. Действительно, Сурикову почти всю жизнь пришлось заниматься торговлей, - по его стихам понять это почти невозможно. Только необходимость заниматься нелюбимым делом наложила отпечаток на характер его поэзии - Суриков стал поэтом скорби.

Не корите, други,
Вы меня за это,
Что в моих твореньях
Нет тепла и света.
Как кому на свете
Дышится, живется -
Такова и песня
У него поется…

Но скорбь его была мотивирована не только и не столько собственными невзгодами. В восприимчивом сердце поэта отражалась и концентрировалась вековая народная боль, природный пессимизм, неистребимый в русском народе, мечты о лучшей доле. Не случайно стихи его - в чуть измененном виде - стали народными песнями: "Степь да степь кругом…", "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?…" Но, конечно, не только "русская хандра" сделала его народным поэтом. И в поэзии и в личности Сурикова были качества, наиболее ценные в русском характере - сердечность и искренность.

В жизни поэта были и светлые стороны: в 1860 г. он женился на скромной и чуткой девушке, Марии Николаевне Ермаковой, ставшей его верной спутницей до конца дней; друзья помогли ему познакомиться с поэтом Плещеевым, который с участием отнесся к его таланту, постепенно к нему пришла известность. Но какая-то внутренняя склонность к депрессии подрывала его силы. С годами у него развилась чахотка. В 1878 г. он ездил лечиться на кумыс (именно эта поездка вдохновила его "степные" стихотворения), лечился в Крыму, но ничего не помогало - болезнь прогрессировала.

Великим постом 1880 г. стало ясно, что состояние больного безнадежно. В свои неполные 39 лет он казался стариком. На шестой неделе поста он с большим трудом, с помощью жены, добрался до храма, исповедался и причастился. Скончался "скорбный поэт" 24 апреля - в четверг Светлой седмицы.

Несмотря на общий пессимистический дух поэзии Сурикова, в ней не чувствуется ни бунтарства, ни ропота на Бога, вера для него есть нечто естественное, как воздух, что не подлежит ни сомнению, ни обсуждению. В отличие от многих поэтов-демократов, пренебрежительно относившихся к форме стиха, Суриков много работал над стилем - его стихи мелодичны и легко запоминаются.

* * *
Занялася заря -
Скоро солнце взойдет.
Слышишь… чу!.. соловей
Щелкнул где-то, поет.

И все ярче, светлей
Переливы зари;
Словно пар над рекой
Поднялся, посмотри.

От цветов, на полях
Льется запах кругом,
И сияет роса
На траве серебром.

Над рекой, наклонясь,
Что-то шепчет камыш,
А кругом, по полям
Непробудная тишь.

Как отрадно, легко,
Широко дышит грудь:
Ну, молись же скорей,
Ну, молись, да и в путь!
1865

* * *
В воздухе смолкает
Шум дневных тревог;
Тишь с небес на землю
Посылает Бог.

Тихо… Отчего же
В сердце у меня
Не стихает горе
Прожитого дня?

Отчего ж так больно
Скорбь сжимает грудь?..
Боже мой! От горя
Дай мне отдохнуть.
1866

Тихая постелька

Ночь; в углу свеча горит;
Никого нет, - жутко;
Пред иконою лежит
В гробике малютка.

И лежит он, точно спит
В том гробочке птенчик,
И живых цветов лежит
На головке венчик.

Ручки сложены крестом;
Спит дитя с улыбкой,
Точно в гробике он том
Положен ошибкой.

Няня старая дитя
Будто укачала.
В место люльки, да, шутя
В гробик спать уклала.

Хорошо ему лежать, -
В гробике уютно.
Горя он не будет знать,
Гость земли минутный.

Не узнает никогда
Светлый житель рая,
Как слезами залита
Наша жизнь земная.
1868

* * *
В тихом сумраке лампада
Светом трепетным горит;
Пред иконой белокурый
Внучек с дедушкой стоит.

Говорит ребенку тихо,
Наклоняся, дед седой;
"Помолилися за всех мы,
Мой малютка дорогой!

Помолились за родных мы,
Помолились за чужих,
За людей, почивших в мире,
За трудящихся живых.

Помолились, но забыли
Помолиться мы за тех,
Кто томится в злой неволе
Без отрад и без утех.

Чье в тоске сгорает сердце,
Гаснут очи под слезой…
Чья проходит жизнь сурово
За тюремною стеной.

Их не греет Божье солнце,
Чуть в окошко к ним светя…
Так помолимся же Богу
Мы за них, мое дитя.

Тяжела, горька их доля,
Скорбь да горе в их груди, -
Нет у них ни светлой веры,
Ни надежды впереди.

Даруй, Бог, им облегченье
В темноте тюрьмы глухой, -
Ниспошли им мир духовный,
И сердечный дай покой.

Воскреси их упованья,
С горькой долей примири,
Светлой верой и надеждой
Путь их скорбный озари…"

И кладет дитя поклоны
При мерцающем огне,
И за дедушкой молитву
Повторяет в тишине.
1868

* * *
Пройдет и ночь, пройдет и день,
Пройдут недели и года,
Как полем облачная тень, -
Пройдут - и нет от них следа.
Пройдет и жизнь, исчезнешь ты,
Исчезнут все твои мечты…
И для чего, Бог весть, ты жил -
И ненавидел, и любил?…
И тайна вечная Творца
Все будет тайной без конца.
1872

* * *
Догорела румяная зорька вдали, -
И по степи вечерние тени легли…
И ни звука кругом, - всюду тишь и покой, -
Прожужжит только жук, промелькнув над травой.

Степь исчезла во тьме, - а на небо взгляни:
Кто-то там высоко зажигает огни…
И над степью они, тихо зыблясь, горят -
В необъятной свой мир и зовут и манят.

И что скрылось в душе, притаилося днем,
То проснулось теперь и взмахнуло крылом,
И, стряхнув жизни гнет, в мир надзвездный парит,
И душа, умиляясь, молитвой звучит.
1878

 

Семен Яковлевич Надсон (1862 - 1887)

 

Семен Яковлевич Надсон родился 14 декабря 1862 г. в Петербурге. Его отец был музыкант - из крещеных евреев, мать - дворянского происхождения. Отца он лишился в раннем детстве, в 11 лет потерял и мать (в семье был наследственный недуг - чахотка). Учебу начал в классической гимназии и учился прекрасно, но мать незадолго до своей смерти, не имея средств платить за обучение, определила его пансионером в военную гимназию (кадетский корпус). Смерть матери и переход в пансион стали первым серьезным горем в жизни будущего поэта. Тем не менее, мальчик не сломался: продолжал усердно заниматься, много читал. Это была натура богато и разнообразно одаренная. У него были блестящие музыкальные способности, он учился играть на скрипке, по слуху играл на рояле; был наделен тонким чувством прекрасного, любовью к природе. Писать стихи начал с 9 лет, в возрасте 16 лет впервые напечатал свое стихотворение. С 11 - 12 лет вел дневник, - записи, сделанные уже в этом возрасте, поражают зрелостью суждений. Однокласники любили его за отзывчивость и справедливость: несмотря на слабое здоровье и хрупкое сложение, он никогда не боялся заступиться за слабого. В нем ценили также душевную чистоту и благородство.

Однако несчастья продолжали преследовать его. Первая его любовь - Наталия Дешевова, сестра одноклассника, - умерла незадолго до его выпуска из гимназии. Несмотря на потрясение, он все-таки сумел кончить курс и поступил в Павловское военное училище. Но на первом же учении сильно простудился, - в легких начался процесс. Несколько месяцев лечился в Тифлисе. Военная карьера его не привлекала, он мечтал поступить в университет, но обстоятельства складывались так, что ему пришлось продолжить учебу в военном училище. Закончив училище в 1882 г., два года служил офицером в Кронштадте. Военная служба пагубно сказалась на его здоровье. Беречь себя он не умел, - и болезнь прогрессировала.

Регулярно печататься Надсон начал с 1880 г. и к нему пришел успех. Когда в 1883 г. его состояние резко ухудшилось, друзья-литераторы помогли ему поехать на лечение за границу. Около 2-х лет поэт провел во Франции и Швейцарии, затем вернулся в Россию. Первое отдельное издание его стихотворений вышло в 1885 г., в 1886 г. он был удостоен Пушкинской премии. Однако здоровье его было подорвано непоправимо: началось туберкулезное воспаление мозга и 19 января 1887 г. 24-летнего поэта не стало.

Печальная лирика Надсона оказалась созвучна эпохе 1880-х гг. - он стал своего рода символом этого периода. Но музыкальность его стихов предвосхищает завоевания поэзии Серебряного века.

Собственно религиозных стихов у Надсона не так много, но вся его поэзия проникнута духом любви и сострадания к людям. Знаменательны слова, написанные им во время пребывания за границей: "Пасха бывает всюду, будет она и здесь, в Ницце, но Христос воскресает только в России, так мне, по крайней мере, сдается. Я всегда нашу Пасху любил, нельзя не увлечься теплотой и равенством, которые она хоть на несколько минут вносит в людские отношения".

Я чувствую и силы и стремленье
Служить другим, бороться и любить;
На их алтарь несу я вдохновенье,
Чтоб в трудный час их песней ободрить.
Но кто поймет, что не пустые звуки
Звенят в стихе неопытном моем,
Что каждый стих - дитя глубокой муки,
Рожденное в раздумье роковом.
Что каждый миг святого вдохновенья
Мне стоит слез, невидных для людей,
Немой тоски, тревожного сомненья
И скорбных дум в безмолвии ночей?..
1878

Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?
Святое Евангелие

Томясь и страдая во мраке ненастья,
Горячее, чуткое сердце твое
Стремится к блаженству всемирного счастья
И видит в нем личное счастье свое.
Но, друг мой, напрасны святые порывы:
На жизненной сцене, залитой в крови.
Довольно простора для рынка наживы
И тесно для светлого храма любви!..

Но если и вправду замолкнут проклятья,
Но если и вправду погибнет Ваал,
И люди друг друга обнимут как братья,
И с неба на землю сойдет идеал, -
Скажи: в обновленном и радостном мире
Ты, свыкшийся с чистою скорбью своей,
Ты будешь ли счастлив на жизненном пире,
Мечтавший о счастье печальник людей?

Ведь сердце твое, - это сердце больное,
Заглохнет без горя, как нива без гроз:
Оно не отдаст за блаженство покоя
Креста благодатных страданий и слез.
Что ж, если оно затоскует о доле
Борца и пророка заветных идей,
Как узник, успевший привыкнуть к неволе,
Тоскует о мрачной темнице своей?
1880

Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был, не падай душой.
Пусть неправда и зло полновластно царят
Над омытой слезами землей.
Пусть разбит и поруган святой идеал
И струится невинная кровь.
Верь, настанет пора - и погибнет Ваал,
И вернется на землю любовь!

Не в терновом венце, не под гнетом цепей,
Не с крестом на согбенных плечах, -
В мир придет она в силе и славе своей,
С ярким светочем счастья в руках.
И не будет на свете ни слез, ни вражды,
Ни бескрестных могил, ни рабов,
Ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды,
Ни меча, ни позорных столбов.

О, мой друг! Не мечта этот светлый приход,
Не пустая надежда одна:
Оглянись, - зло вокруг чересчур уж гнетет,
Ночь вокруг чересчур уж темна!
Мир устанет от мук, захлебнется в крови,
Утомится безумной борьбой, -
И поднимет к любви, к беззаветной любви,
Очи, полные скорбной мольбой!
1881

Я не Тому молюсь, Кого едва дерзает
Назвать моя душа, смущаясь и дивясь,
И перед Кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь Его стремясь.
Я не тому молюсь, пред чьими алтарями
Народ, простертый ниц, в смирении лежит,
И льется фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами
Священным трепетом исполненных духов
И чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных миров, -
Нет, перед Ним я нем! Глубокое смиренье
Моей ничтожности смыкает мне уста, -
Меня влечет к себе иное обаянье, -
Не власти царственной, - но пытки и креста
Мой Бог - Бог страждущих, Бог обагренный кровью,
Бог - человек и брат с небесною душой -
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..
1881

* * *
Христос! Где Ты, Христос, сияющий лучами
Бессмертной истины, свободы и любви!
Взгляни, - Твой храм опять поруган торгашами,
И меч, что Ты принес, запятнан весь руками,
Повинными в страдальческой крови!

Взгляни, кто учит мир тому, чему когда-то
И Ты учил его под тяжестью креста!
Как ярко их клеймо порока и разврата,
Какие лживые за страждущего брата,
Какие гнойные открылися уста!

О, если б только зло!.. Но рваться всей душою,
Рассеять это зло, трудиться для людей
И горько сознавать, что об руку с тобою
Кричит об истине, ломаясь пред толпою,
Прикрытый маскою, продажный фарисей.
1880

Из дневника

Я долго счастья ждал - и луч его желанный
Блеснул мне в сумерках: я счастлив и любим;
К чему ж на рубеже земли обетованной
Остановился я, как робкий пилигрим?
За мной - глухая ночь и годы испытаний,
Передо мной - весна, и ласки и привет,
А я… мне точно жаль умчавшихся страданий,
И с грустью я смотрю минувшему вослед…

Не называй меня безумным, дорогая,
Не говори, что я солгал перед тобой;
Нет, я люблю тебя, как мальчик, отдавая
Всю душу, все мечты, всю жизнь - тебе одной.
Но отголоски гроз недавнего ненастья,
Как голос совести, твердит душе моей:
"Есть дни, когда так пошл венок любви и счастья
И так прекрасен терн страданий за людей!"
1883

Верь в великую силу любви!..
Свято верь в ее крест побеждающий,
В ее свет, лучезарно спасающий
Мир, погрязший в грязи и крови…
Верь в великую силу любви!..
1884

 

Алексей Михайлович Жемчужников (1821 - 1908)

 

Алексей Михайльвич Жемчужников родился 10 февраля 1821 г. в местечке Почеп Черниговской губернии, в дворянской семье. До четырнадцатилетнего возраста воспитывался дома. Алексей был старшим ребенком. Мать, Ольга Алексеевна, в девичестве Перовская, принадлежала к тому же роду, что и Алексей Константинович Толстой. Она умерла 33-х лет, оставив шестерых детей. Уже после смерти матери, в 1835 г. Алексей был принят в Первую Санкт-Петербургскую гимназию, из которой вскоре вышел, чтобы держать экзамен в императорское училище правоведения, куда поступил в том же году. "Дух училища в мое время был превосходный", - вспоминал впоследствии поэт. Наставники старались привить воспитанникам "чувство собственного достоинства, человечности и уважения к справедливости, законности и просвещению". В эти годы он начал писать стихи. Заложенные в училище добрые основания помогли Жемчужникову в последующий период, не давая с головой погрузиться в соблазны светской жизни. В 1841 г. окончил училище и поступил на службу в сенат. По службе участвовал в деятельности ревизионных комиссий. Это позволило ему ближе познакомиться с жизнью в провинции. Служба - в различных ведомствах - продолжалась до 1855 г. Перед Жемчужниковым открывалась перспектива дальнейшей карьеры, но постепенно он стал тяготиться своими служебными обязанностями, почувствовав в себе потребность "выражать свои собственные мнения, а не редактировать чужие". За годы службы он почти полностью отошел от литературной деятельности, а возобновив ее, сначала обратился к прозе. К лирической поэзии его сильно влекло, но ему казалось, что его муза "не обладает ни лиризмом, ни красотою".

Выйдя в отставку, Жемчужников уехал из Петербурга и жил сначала в Калуге, где женился на Елизавете Дьяковой, происходившей из семьи, близкой к Л.Н. Толстому; потом в Москве, затем за границей - в Германии, Швейцарии, Италии, Франции. За границей он вновь начал писать стихи. За это время, по его собственном словам, он "убедился на опыте в разумности и в высоком нравственном значении многих сторон западноевропейского быта и проникся глубоким к ним уважением и сознательным сочувствием". В 1875 г. умерла жена поэта - эта смерть была для него тяжелой утратой. В 1884 г. Жемчужников вернулся в Россию. Последние годы жизни поэт провел в деревне - живя то в своем имении в Орловской губернии, то в Рязанской губернии у родственников.

Лирический талант Жемчужникова вполне раскрылся лишь в старости. Первый отдельный сборник его стихов вышел в 1892 г. "Я представляю едва ли не единственный у нес пример поэта, дожившего до 71 года и не издавшего ни одного такого собрания", - писал он. Побудительным мотивом и к творчеству, и изданию стихов было стремление поделиться своим богатым внутренним опытом:

Напутствовать юное хочется мне поколенье;
От мрака и грязи умы и сердца уберечь.
Быть может, средь нравственной скверны, иных от паденья
Спасет задушевная речь.

Талант Жемчужникова полностью раскрылся лишь в старости - и в своих стихах он создает своеобразную "эстетику старости", показывает, что и эта пора жизни имеет свои радости.

С большим участием относился Жемчужников к молодым писателям. В 80 - 90-е гг. он сближается с Владимиром Соловьевым, с которым роднило его, в частности, и блестящее чувство юмора. Одним из тех, кому Жемчужников помог в начале литературной карьеры, был И.А. Бунин. "Пишите не как-нибудь, а хорошо, - напутствовал он молодого писателя. - Это для Вас вполне возможно, я в этом убежден". Бунин с благодарностью воспринял советы старого поэта. Позднее в статье о творчестве Жемчужникова он назвал его "рыцарем духа".

 

* * *
Восторгом святым пламенея,
На все, что свершается в мире,
Порой я взираю яснее,
Я мыслю свободней и шире.

Я брат на земле всем живущим
И в жизнь отошедшим иную;
И, полон мгновеньем бегущим,
Присутствие вечности чую.

Надзвездные слышны мне хоры,
И стону людскому я внемлю, -
И к небу возносятся взоры,
И падают слезы на землю.

Из "Сельских впечатлений и картинок"
Весною

На той же я сижу скамейке,
Как прошлогоднею весной;
И снова зреет надо мной
Ожившей липы листик клейкий.

Опять запели соловьи;
Опять в саду - пора цветенья;
Опять по воздуху теченье
Ароматической струи.

На все гляжу, всему внимаю
И, солнцем благостным пригрет,
Опять во всем ловлю привет
К земле вернувшемуся маю.

Вновь из соседнего леску,
Где уже ландыш есть душистый,
Однообразно, голосисто
Ко мне доносится: ку-ку!..

За цвет черемухи и вишни,
За эти песни соловья,
За все, чем вновь любуюсь я -
Благодарю Тебя, Всевышний!
1891

О правдивости

Все тайны - наголo! Все души - нараспашку!..
Так люди не были правдивы никогда.
Но можно маску снять; зачем снимать рубашку?
Пусть лицемерья нет; зачем же нет стыда?
Что ж! Просто их теснят привычные одежды?
Иль представляются им выше, наконец:
Гонитель знания - стыдливого невежды,
И робкого льстеца - отъявленный подлец?

* * *
Христу не надобны ни страстность изувера,
Ни фарисейское приличье ханжества.
Лишь добрые дела Ему угодны. Вера
Без дел - мертва.

Подумайте ж о всех тяжелой доли жертвах,
О вы, которых рок взлелеял и вознес!
Подумайте о них в тот день, когда из мертвых
Воскрес Христос!

И может оживить вас благодать Господня,
Как землю мерзлую весенний луч с небес;
И вы воскликните: "Во мне самом сегодня
Христос воскрес!"
1890

Прелюдия к прощальным песням

Дни жизни моей пронеслись быстролетной чредою.
И утро, и полдень, и вечер мои - позади.
Все ближе ночной надвигается мрак надо мною;
 Напрасно просить: подожди!

Так пусть же пылает светильник души среди ночи;
Пусть в песнях прощальных я выскажу душу мою,
Пока еще сном непробудным смежающий очи 
 Конец не пришел бытию.

Пусть выскажу то, о чем прежде молчал я лениво;
И то, что позднее мне опытом жизни дано.
Моя не заглохла средь терний духовная нива;
 В ней новое зреет зерно.

Добром помяну все, что было хорошего в жизни;
Что ум мой будило, что сердце пленяло мое;
В последнем признании выскажу бедной отчизне,
 Как больно люблю я ее.

Напутствовать юное хочется мне поколенье;
От мрака и грязи умы и сердца уберечь.
Быть может, средь нравственной скверны, иных от паденья
 Спасет задушевная речь.

А если бы песни мои прозвучали в пустыне, -
Я все же сказал бы, им честность в заслугу вменя:
"Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне,
 О жизнь, отпускаешь меня".
1891

Ранняя весна
I
Три последние года подряд я встречал весну в деревне. Казалось бы, что я, как любитель природы, должен радоваться, что мог следить шаг за шагом за постепенным ее оживлением; а между тем именно в пору ранней весны я тоскую по городу. Вторая половина марта возбуждает во мне особое духовное настроение, которое сильнее и глубже любви к природе. В это время я живо вспоминаю те давно минувшие годы, когда, мистически религиозный юноша, я жил в Петербурге и любил посещать великопостную службу.
II
Бывало, на первой или на страстной неделе, выйдешь на улицу - обычной сутолоки не замечаешь; движение народонаселения - спокойное; пьяных, которых будет так отвратительно много после, в праздник, - вовсе не видно; везде слышится монотонный, приятно раздражающий звук железных лопат, соскабливающих мокрый снег с тротуаров; на солнечной стороне каплет с крыш; легко дышится мягким воздухом; и говоришь себе: постом великим пахнет;
И благовест над городом звучит;
Не радостный, обыкновенно в праздник
Сзывающий во все колокола;
Но медленным и тихим перезвоном,
Задумчиво и грустно с высоты
Он падает, слезам подобен крупным.
"Во храм иди!" - так плачет этот звон. -
"Сегодня там в молитвах поминают
Жестокие мучения и казнь
Учителя любви и милосердья".
И я иду, глубоких полон дум,
Страстям Христа с молитвой поклониться.
III
Я понимал, что значит для людей
Смерть на кресте Учителя благого:
То - мировой судьбы переворот!
Явленье в жизнь и чувств, и мыслей новых;
Между людьми падение преград;
Вознесено, что было в доле низкой,
Низвергнуто, что было высоко;
Исканье благ нетленных, жажда правды,
И торжество духовной красоты,
И сладость слез, неведомая прежде...
IV
О сладкие молитвенные слезы!
Я их знавал. Мне памятны оне.
Уж никогда я после так не плакал,
Как в юности восторженной моей.
На утренней заре духовной жизни
Я возлюбил учение Христа
И мыслию, и сердцем умиленным.
В те грубые бесправья времена
Один Христос смягчал людское сердце.
Он юного меня учил любить
Трудящихся и всех обремененных...
Чем был бы я на старости - как знать! -
Когда б в те дни евангельского слова
Не снизошла мне в сердце благодать:
V
От юности сперва борола много
Меня страстей безумная тревога.
Потом ко мне, мечтательности враг,
Пришло чредой законной размышленье;
И, засорен отбросами сомненья,
Источник слез молитвенных иссяк.
Но, увлечен забвеньем ли преступным,
В холодное ль раздумье погружен, -
Лишь раннею весной заслышу звон,
Что падает, слезам подобен крупным,
Задумчиво и грустно с высоты, -
О молодость! в душе всплываешь ты;
И хочется тогда мне возвратиться
К утраченным раскаянья слезам;
И я иду в забытый мною храм
Страстям Христа с молитвой поклониться.
VI
Опять под сводами церковными стою;
И сердце смягчено; и духа прибывает;
И совесть я блюду свободную мою
Пред Тем, Кто лишь хулы на Духа не прощает.
Стою среди толпы, склоняющейся в прах;
И чувствую: душа участьем к ней согрета,
Источник истины, любви, добра и света,
Один лишь Бог Христа - помощник ей в скорбях.
В надежде, что придут ей свыше утешенья,
Она лишь просит сил в страданьях и в борьбе;
И, с нею заодно, я полон умиленья
При пенье: "Господи! воззвах к Тебе"...
VII
Выносится в толпу святая плащаница.
Все расступаются, склоняясь перед ней.
Я слышу тихий плач. Заплаканные лица
Мне видны сквозь огни бесчисленных свечей.
Свершилось! Кончены предсмертные страданья.
Умерший на кресте положен в гроб Христос.
И в песне клироса мне слышится рыданье,
И я роняю сам скупые капли слез...
VIII
Благодарю мое задумчивое детство,
И юность пылкую мою благодарю;
Я не растратил их духовного наследства,
Я прежним пламенем порой еще горю.
Но я - отжившего потомок поколенья...
О, прежде чем придут последние мгновенья, -
Тот дух евангельский пусть овладеет мной,
Что веял благостно мне раннею весной!
И мой к могиле путь, среди житейских терний,
Тогда бы озарил свет тихий, свет вечерний.
1891

Осенью в деревне

О, тот воистину блажен,
Кто этой осенью прелестной
Не замкнут улицею тесной,
не заслонен громадой стен!

Блажен, кто в эти дни не слышит
Докучных шумов городских;
Здесь Божий мир теперь так тих;
Здесь воздух листья чуть колышет.

Замолкли речи о труде;
Поля свободны; всход озимый,
Кустяся, льнет к земле родимой;
Дыханье замерло везде.

Лишь паутин клубки летают,
Блестящи, белы и легки;
То в даль куда-то паучки
Воздухоплаванье свершают.

Чуть шелестя в вершинах, лес,
Весь в облаченье золотистом,
Как бы стремится к высям чистым
Над ним синеющих небес.

О, как средь светлого раздолья
Душа блаженствует моя!..
Теперь не то гуляю я,
Не то хожу на богомолье.
1891

 

Афанасий Афанасьевич Фет (1820 - 1892)

 

Афанасий Афанасьевич Фет родился 23 ноября 1820 в деревне Новоселки Мценского уезда. Его отец, Афанасий Неофитович Шеншин, принадлежал к старинному дворянскому роду и был богатым помещиком. Мать, Шарлотта (в православном крещении Елизавета Петровна) Фёт, немка по национальности, ушла к А.Н. Шеншину от первого мужа, оставив дочь. Расторжение первого брака и заключение нового заняли определенное время, и Афанасий, первый ребенок, родился до того, как родители обвенчались. Этот факт сыграл трагическую роль в его жизни. До 14 лет мальчик носил фамилию Шеншин, сознавал себя старшим сыном и наследником всех дворянских привилегий, но потом внезапно обнаружилось, что он не имеет права называться законным сыном своего отца. Ему пришлось взять фамилию матери, и главной его задачей на протяжении большей части жизни стало возвращение дворянства и отцовской фамилии. То имя, под которым он стяжал всероссийскую поэтическую славу, Афанасий Афанасьевич ненавидел: "Если спросите, как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им - Фет". И враги, и друзья равно недоумевали по этому поводу, но Фет шел к своей цели с невероятным упорством, нередко "становясь на горло собственной песне".

Чтобы выслужить дворянство, он в 1845 г. поступил на военную службу- унтер-офицером в кирасирский полк. Прослужив 13 лет, вышел в отставку ротмистром, на тот момент так и не достигнув дворянских прав, потому что по мере его продвижения по службе чиновный ценз повышался. Годы службы были временем расцвета его лирики. Первый сборник стихов Фета вышел в 1850 г. и был встречен похвалами.

Выйдя в отставку, Фет женился на сестре своего друга, М.П. Боткиной. Сначала жил в Москве и родовом имении Новоселки, затем купил хутор Степановку под Мценском и в течение 17 лет большую часть годы проводил там, лишь зимой ненадолго приезжая в Москву. Он серьезно занялся сельским хозяйством, 10 лет служил мировым судьей. В эти годы стихов он почти не писал.

Дворянская фамилия поэта была утверждена только в 1873 г. "Как Фет, вы имели имя, как Шеншин, Вы имеете только фамилию" - писал ему Тургенев. В дальнейшем, оставшись Фетом в литературе, в личной переписке Афанасий Афанасьевич подписывался исключительно Шеншиным.

В 1877 г. он бросил Степановку, купил другое имение - Воробьевку в Курской губернии и, поручив ее заботам управляющего, вернулся к литературе. Итогом его поздних лет стали четыре сборника "Вечерние огни", выходившие с 1883 по 1891 г.

Современников поражало внешнее несовпадение реальной и поэтической биографии Фета. Его утонченный и сентиментальный лирический герой не вязался с обликом бравого офицера и практичного хозяина. Между тем, лирическая исповедь поэта была абсолютно искренней, - но свои сокровенные чувства он высказывал исключительно в стихах, и душа его была изломана.

Только спустя годы после смерти Фета удалось восстановить трагическую историю его первой и главной любви. Предметом ее была Мария Лазич - девушка из небогатой дворянской семьи, фактически бесприданница. В выборе между личным счастьем и карьерой Фет предпочел второе, и влюбленные расстались. Вскоре Мария трагически погибла при невыясненных до конца обстоятельствах: она уронила на платье зажженную спичку, платье загорелось и спасти девушку не удалось. Возможно, это было самоубийство. Фет никогда не произносил ее имени, но память о ней мучила его долгие годы, найдя наиболее полное отражение в "Вечерних огнях".

Смерть самого Фета тоже была трагична. 21 ноября 1891 г. он попытался вскрыть себе жилы, но его успели удержать. От потрясения с ним сделался сердечный приступ, и он умер - все-таки своей смертью.

Ответить на вопрос, был ли Фет религиозным человеком, довольно сложно. "Ты верил в доброе и в Бога", - сказал в стихотворении, посвященном его памяти, близкий ему поэт К.Р., сам человек глубоко верующий. Тем не менее Фет нередко шокировал своих знакомых атеистическими высказываниями. Но все же, по-видимому, это был не атеизм, а ропот на Бога, попытка на Него возложить вину за свою искалеченную судьбу. Однако в минуты душевного примирения поэт ощущал природу как храм, тонко чувствовал связь веры с любовью к близким. Эти, хотя и нечастые, проблески искреннего религиозного чувства нашли достойное воплощение в его творчестве.

 

* * *
Владычица Сиона, пред Тобою
Во мгле моя лампада зажжена.
Все спит кругом, - душа моя полна
Молитвою и сладкой тишиною.

Ты мне близка… Покорною душою
Молюсь за ту, кем жизнь моя ясна.
Дай ей цвести, будь счастлива она -
С другим ли избранным, одна, или со мною.

О нет! Прости влиянию недуга!
Ты знаешь нас: нам суждено друг друга
Взаимными молитвами спасать.

Так дай же сил, простри святые руки,
Чтоб ярче мог в полночный час разлуки
Я пред Тобой лампаду возжигать!
<1842>

Ave Maria

Ave Maria - лампада тиха,
В сердце готовы четыре стиха:

Чистая Дева, Скорбящего Мать,
Душу проникла Твоя благодать.
Неба Царица, не в блеске лучей,
В тихом предстань сновидении ей!

Ave Maria - лампада тиха,
Я прошептал все четыре стиха.
<1842>

* * *
Тихо ночью на степи;
Небо ей сказало: спи!
И курганы спят;
Звезды ж крупные в лучах
Говорят на небесах:
Вечный - свят, свят, свят!

В небе чутко и светло.
Неподвижное крыло
За плечом молчит, -
Нет движенья; лишь порой
Бриллиантовой слезой
Ангел пролетит.
<1847>

* * *
Когда Божественный бежал людских речей
И празднословной их гордыни,
И голод забывал, и жажду многих дней,
Внимая голосу пустыни.

Его, взалкавшего, на темя серых скал
Князь мира вынес величавый.
"Вот здесь, у ног твоих, все царства, - он сказал, -
С их обаянием и славой.

Признай лишь явное, пади к моим ногам,
Сдержи на миг порыв духовный -
И эту всю красу, всю власть Тебе отдам
И покорюсь в борьбе неровной".

Но Он ответствовал: "Писанию внемли:
Пред Богом Господом лишь преклоняй колени!"
И сатана исчез - и ангелы пришли
В пустыне ждать Его велений.
1874

* * *
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем.

И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы,
Все пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я - добыча суеты,
Игралище ее непостоянства, -
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.
1879

1 марта 1881 года

День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.

Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.

Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.

Она сияет правдой новой, -
Благословив ее зарю,
Он крест Свой и венец терновый
Земному передал царю.

Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства
Святыней вековечной нам.

* * *
Молятся звезды, мерцают и рдеют,
Молится месяц, плывя по лазури,
Легкие тучки, свиваясь, не смеют
С тесной земли к нам притягивать бури.

Видны им наши томленья и горе,
Видны страстей неподсильные битвы,
Слезы в алмазном трепещут их взоре,
Все же безмолвно горят их молитвы.

* * *
Дух всюду сущий и единый
Державин

Я потрясен, когда кругом
Гудят леса, грохочет гром,
И в блеск огней гляжу я снизу,
Когда, испугом обуян,
На скалы мечет океан
Твою серебряную ризу.
Но, просветленный и немой,
Овеян властью неземной,
Стою не в этот миг тяжелый,
А в час, когда, как бы во сне,
Твой светлый ангел шепчет мне
Неизреченные глаголы.
Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю
В томленьях крайнего усилья
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья.
29 августа 1885

Аполлон Николаевич Майков (1821 - 1897)

 

Аполлон Николаевич Майков происходил из старинного дворянского рода. П.А. Плетнев, критик и поэт, связанный с кругом Пушкина, сказал о семье Майкова: "Это - фамилия талантов". К этому роду принадлежал один из почитаемых российских учителей монашества - преподобный Нил Сорский. В XVIII в. несколько представителей семьи Майковых приобрели известность как поэты. Отец А.Н. Майкова, вначале - военный, участник Бородинского сражения, впоследствии пристрастился к рисованию, и, выйдя в отставку, всецело отдался живописи. Мать была писательницей, подписывала свои произведения "Е. М-ва" или "Е. Подольская". Из братьев наиболее известны Валериан - рано умерший талантливый литературный критик и Леонид - вице-президент Академии наук.

Аполлон Николаевич был старшим из детей. Он родился 23 мая 1821 г. Детство провел частично в Москве, частично в имении отца близ Троице-Сергиевой Лавры. В 1834 г. семья переехала в Петербург, но Майков никогда не забывал о своих московских корнях. Много лет спустя он писал:

Мы - москвичи! Что делать, милый друг!
Кинь нас судьба на север иль на юг, -
У нас везде, со всей своею славой,
В душе - Москва и Кремль золотоглавый.
В нас заповедь великая жива,
И вера в нас досель не извелася,
На коих древле создалась Москва,
И чрез нее - Россия создалася.

Родители стремились дать детям серьезное образование. Учителем словесности у них был будущий писатель И.А. Гончаров, который вспоминал: "Семья Майковых кипела жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусств".

В 1837 г. Аполлон Майков поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Выбор был обусловлен тем, что там давалось серьезное не только специальное, но и общее образование, изучалась словесность, древние языки.

Аполлон с детства любил рисование и серьезно им занимался. Одна из его картин - "Распятие" - в 1837 г. была приобретена в католическую капеллу, устроенную для бракосочетания великой княжны Марии Николаевны с герцогом Лейхтенбергским. Занятия живописью наложили отпечаток и на поэзию Майкова.

В 1841 г. Аполлон Майков закончил курс первым кандидатом прав, написав диссертацию на тему "О первоначальном характере законов по источникам славянского права" и в январе 1842 г. поступил на службу в Департамент Государственного Казначейства. следующем году он напечатал первый сборник стихов. Стихи были благожелательно встречены критиками (в том числе и Белинским). Сборник представили и императору Николаю I, и тот, ознакомившись с его содержанием, спросил, чего желает поэт. Ему доложили, что он мечтает поехать в Италию, и император пожаловал ему 1000 рублей на поездку.

В 1842 - 43 гг. Майков жил в Италии. Зимой 1843 г. поэт побывал в Париже, а потом, на пути в Россию, в Дрездене и Праге. Пребывание в Праге было для него особенно важно, т. к. он присмотрелся к славянскому быту и пришел к выводу, что "спасение славянства от ига чуждой власти и чуждой народности заключается в России".

По возвращении на родину, Майков был назначен помощником библиотекаря Румянцевского музея.

Результатом поездки стал сборник "Очерки Рима".. Демократическая критика встретила его отрицательно, однако он удостоился высокой оценки В.А. Жуковского, который писал в письме другу Майкова П.А. Плетневу: "Дай ему Бог понять свое назначение, дай Бог ему приобресть взгляд на жизнь с высокой точки… Пусть напитается историею и знанием природы, и более всего - знанием Руси, той Руси, которую нам создала история, - Руси богатой будущим,… Руси самодержавной, Руси христианской, … - пуская проникнет свою душу святынею христианства, без которой наши знания не имеют цели и всякая поэзия не что иное, как жалкое сибаритство, - русалка, убийственно щекочущая душу". Майков воспринял эти слова как завещание.

В конце 1852 г. он перешел на работу в Петербургский комитет иностранной цензуры, в котором и состоял до своей кончины, дослужившись до чина тайного советника.

Жизнь Майкова представлялась современникам гармоничной и тихой, лишенной страстей и гонений, а его поэзия многим казалась холодной и далекой от жизни, оторванной от повседневности. Это было неверно. Поэт легко проникался патриотическим воодушевлением, да и сама должность цензора не оставляла его в стороне от того, что волновало умы современников. Но в нем постепенно вызревала духовная мудрость, которая и определяла его жизненную позицию и помогала спокойно переносить любые невзгоды. Миссию поэта Майков видел в пророческом служении - и в этом смысле он являлся прямым наследником пушкинской традиции. В поздние годы он говорил о смысле жизни с простотой, свойственной лишь великим поэтам.

Последняя его пора была тихим и ясным закатом в сиянии славы. Умер Аполлон Николаевич Майков 8 марта 1897 г. О нем - да и о других - последних поэтах "золотого века" - писал Владимир Соловьев:

Тихо удаляются старческие тени,
Душу заключавшие в звонкие кристаллы,
Званы еще многие в царство песнопений,
Избранных, как прежние, уж почти не стало…

Ангел и демон

Подъемлют спор за человека
Два духа мощные: один
Эдемской двери властелин
И вечный страж ее от века;
Другой во всем величье зла,
Владыка сумрачного мира:
Над огненной его порфирой
Горят два огненных крыла.

Но торжество кому ж уступит
В пыли рожденный человек?
Венец ли вечных пальм он купит
Иль чашу временную нег?
Господень ангел тих и ясен,
Его живит смиренья луч,
Но гордый демон так прекрасен,
Так лучезарен и могуч!
1841

* * *
Зачем средь общего волнения и шума
Меня гнетет одна мучительная дума?
Зачем не радуюсь при общих кликах я?
Иль мира торжества не праздник для меня?
Блажен, кто сохранил еще знаменованье
Обычаев отцов, их темного преданья,
Ответствовал слезой на пение псалма,
Кто, волей оторвав сомнения ума,
Святую Библию читает с умиленьем
И, вняв церковный звон, в ночи, с благоговеньем,
С молитвою зажег пред образом святым
Свечу заветную, и плакал перед ним.
1841

* * *
Когда гоним тоской неутешимой,
Войдешь во храм и станешь там в тиши,
Потерянный в толпе необозримой,
Как часть одной страдающей души:
Невольно в ней твое потонет горе,
И чувствуешь, что дух твой вдруг влился
Таинственно в свое родное море,
И заодно с ним рвется в небеса.
1857

* * *
Осенние листья по ветру кружат,
Осенние листья в тревоге вопят:
"Все гибнет, все гибнет! Ты черен и гол,
О, лес наш родимый, конец твой пришел!"

Не слышит тревоги их царственный лес.
Под темной лазурью суровых небес,
Его спеленали могучие сны,
И зреет в нем сила для новой весны
1864

<Из цикла "Дочери">

* * *
1. Новая, светлая звездочка
В сумрак души моей глянула!
Это она, моя девочка!
В глазках ее уже светится
Нечто бессмертное, вечное,
Нечто, сквозь мир сей вещественный,
Дальше и глубже глядящее…
1856

Вербная неделя
(Посв. маленькой К-и)

Чтo это сделалось с городом нашим?
 Право, совсем не узнаешь его!
Сдернута с неба завеса туманов,
Пo небу блеск, на земле торжество!

С вербами идут толпы за толпами
 Шум, экипажей ряды, пестрота,
Машут знаменами малые дети,
 Лица сияют, смеются уста!

Точно какой победитель вступает
 В город - и все пробудилось от сна…
Да - победитель! и вот ему птицы
 Словно уж грянули: "Здравствуй, Весна!"
1870

Нива

По ниве прохожу я узкою межой,
Поросший кашкою и цепкой лебедой.
Куда ни оглянись - повсюду рожь густая!
Иду - с трудом ее руками разбирая.
Мелькают и жужжат колосья предо мной,
И колют мне лицо.. Иду я наклоняясь,
Как будто бы от пчел тревожных отбиваясь,
Когда перескочив чрез ивовый плетень,
Средь яблонь в пчельнике проходишь в ясный день.

О, Божья благодать!.. О, как прилечь отрадно
В тени высокой ржи, где сыро и прохладно!
Заботы полные, колосья надо мной
Беседу важную ведут между собой.
Им внемля, вижу я - на всем полей просторе
И жницы, и жнецы, ныряя точно в море,
Уж вяжут весело тяжелые снопы;
Вон - на заре стучат проворные цепы:
В амбарах воздух полн и розана и меда,
Везде скрипят возы; средь шумного народа
На пристанях кули валятся; вдоль реки,
Гуськом, как журавли, проходят бурлаки,
Нагнувши головы, плечами напирая,
И длинной бичевой по влаге ударяя…

О, Боже! Ты даешь для родины моей
Тепло и урожай, дары святые неба,
Но, хлебом золотя простор ее полей,
Ей также, Господи, духовного дай хлеба!
Уже над нивою, где мысли семена
Тобой посажены, повеяла весна,
И непогодами несгубленные зерна
пустили свежие ростки свои проворно -
О, дай нам солнышка! пошли Ты ведра нам,
Чтоб вызрел их побег по тучным бороздам!
Чтоб нам, хоть опершись на внуков, стариками
Прийти на тучные их нивы подышать,
И, позабыв, что мы их полили слезами,
Промолвить: "Господи, какая благодать!"
1856

* * *
Дорог мне, перед иконой
В светлой ризе золотой,
Этот ярый воск, возженый
Чьей неведомо рукой…
Знаю я - свеча пылает,
Клир торжественно поет:
Чье-то горе утихает,
Кто-то слезы тихо льет:
Светлый ангел упованья
Пролетает над толпой…
Этих свеч знаменованье
Чую трепетной душой.
Это - медный грош вдовицы,
Это - лепта бедняка,
Это… может быть… убийцы
Покаянная тоска…
Это - светлое мгновенье
В диком мраке и глуши,
Память слез и умиленья
В вечность глянувшей души.
1869

Из цикла "Вечные вопросы"

* * *
Для них свобода - что виденье…
Плывет в тумане золотом -
Они бегут за ним и в нем
Народам чают все спасенье…

Но что она, и в чем она,
Чтo скрыто золотым покровом, -
Ошеломленные лишь словом,
Им дела нет! Их мчит волна,

У них ни зренья нет, ни слуха,
И тщетно Распятый стоит
У всех в глазах и говорит:
"Свобода - только в царстве духа!"

Мани-факел-фарес

В диадиме и порфире,
Прославляемый как Бог,
И как Бог единый в мире,
Весь собой, на пышном пире
Наполняющий чертог. -

Вавилона, Ниневии
Царь за брашной возлежит,
Что же смолкли вдруг витии?
Смолкли звуки мусикии?..
С ложа царь вскочил - глядит -

Словно светом просквозила
Наверху пред ним стена,
Кисть руки по ней ходила
И огнем на ней чертила
Странной формы письмена.

И при каждом начертанье
Блеск их ярче и сильней.
И, как в солнечном сиянье,
Тусклым кажется мерцанье
Пирных тысячи огней.

Поборов оцепененье,
Вопрошает царь волхвов,
Но волхвов бессильно рвенье,
Не дается им значенье
На стене горящих слов.

Вопрошает Даниила -
И вещает Даниил:
"В Боге - крепость царств и сила;
Длань его тебе вручила
Власть - и Им ты силен был:

Над царями воцарился,
Страх и трепет был земли, -
Но собою ты надмился, -
Сам себе ты поклонился, -
И твой час пришел. Внемли:

Эти вещие три слова…"
Нет, о Муза, нет! постой!
Что ты снова их и снова,
Так жестоко, так сурово,
Выдвигаешь предо мной!

Что твердишь: "о горе! горе!
В суете погрязший век!
Без руля, на бурном море,
Сам с собою в вечном споре,
Чем гордишься, человек?

В буйстве мнящий быти Богом,
Сам же сын Его чудес -
Иль не зришь, в киченье многом,
Над своим уж ты порогом
Слов: "мани - факел - фарес!"
1888

Рассказ духа
(Отрывок)

…И как же умирал ты? Как свершился
Ужасный этот переход из здешней
К загробной жизни?…
  … И на вопрос мой начал дух:
… "Боль унялася, и я вдруг
Почувствовал, иль лучше - догадался,
Что умираю. Несказанный страх
Меня объял. Все близкое, земное
Передо мной исчезло. Страх один -
И точно враг извне - меня борол.
А извнутри меня - я живо помню -
Живое нечто бросилося с ним
Бороться и отстаивать меня -
И этого б союзника я назвал
Надеждой: так, быть может, стала б мать
За своего ребенка биться…
Ум между тем - он бодрствовал и жадно
Среди борьбы их вглядывался, слушал,
И отстранял их, силясь проглянуть
Вперед, глубоко, в даль и бесконечность.

Но тьмы завеса перед ним лежала.
Я думал: миг еще - и тьма меня
Охватит и удушит… Но внезапно
Надежда, страх, все смолкло. Впереди
Завеса дрогнула и расступилась.
И вкруг меня все - люди и предметы
Каким-то чудным озарились светом,
Который им как бы прозрачность придал -
И этот свет шел сверху - и ужасен
Мне в первый миг казался. "Это - Смерть?"
Я спрашивал себя. - "Нет, быть не может!…"
И все не верил и глядел упорно
В ужасную зарю - и ждал, все ждал, -
А между тем давно уж совершилось -
Все кончено - я понял наконец.
И уж извне смотрел на труп свой -и
Был поражен загадочной улыбкой
Застывшей на губах: как будто в ней
Навек отпечатлелся переход
От изумленья к радости… Рыданья
Раздались вкруг - о, милые мои!
Как мне хотелось их обнять, утешить,
Сказать им, чтo я пережил - но тщетно -
И было мне их жаль…
1876

Гр. О.А. Г. К-й

Жизнь - достиганье совершенства,
И нам победа над собой
Едва ль не высшее блаженство
В борьбе с ветхозаветной тьмой.
1891

* * *
В чем счастье?.
  В жизненном пути,
Куда твой долг велит - идти,
Врагов не знать, преград не мерить,
Любить, надеяться и - верить.

Завет старины

Снилось мне: по всей России
Светлый праздник - древний храм -
Звон, служенье литургии,
Блеск свечей и фимиам, -
Звон, служенье литургии,
Блеск свечей и фимиам, -

На амвоне ж, в фимиаме
Точно в облаке, стоит
Старцев сонм, и нам, во храме
Преклоненным, говорит:

"Труден в мире, Русь родная,
Был твой путь; но дни пришли -
И в свой новый век вступая,
Ты у Господа моли,

Чтоб в сынах твоих свободных
Коренилось и росло
То, что в годы бед народных,
Осенив тебя, спасло;

Чтобы ты была готова, -
Сердце чисто, дух велик, -
Стать на Судище Христово
Всем народам каждый миг;

Чтоб в вождях своих сияя
Сил духовных полнотой,
Богоносица святая,
Мир вела ты за собой

В свет - к свободе бесконечной
Из-под рабства суеты, -
На исканье правды вечной
И душевной красоты"…
1880

Из цикла "Из Аполлодора Гностика"

1. Дух века ваш кумир, а век наш - краткий миг.
Кумиры валятся в забвенье, в бесконечность…
Безумные! ужель ваш разум не постиг,
Что выше всех веков - есть Вечность!...
 
2. Верю я в разум и Благость Великого Духа, зову Его Богом;
В сонм неисчетных духов, вызванных Им в бытие!
Мир сотворен, чтобы им, воплощенным, в пути к совершенству,
В срочной борьбе с естеством, вящую силу принять.

3. Не говори, что нет спасенья,
Что ты в печалях изнемог:
Чем ночь темней, тем ярче звезды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог…

4. Близится Вечная Ночь.. В страхе дрогнуло сердце…
Пристальней стал я глядеть в тот ужасающий мрак…
Вдруг в нем звезда проглянула, за нею другая, и третья,
И наконец засиял звездами весь небосклон.
Новая в каждой из них мне краса открывалась всечасно,
Глубже мне в душу они, глубже я в них проникал…
В каждой сказалося слово свое, и на каждое слово,
С радостью чувствовал я, отклик в душе моей есть.
Все говорили, что где-то за ними есть Вечное Солнце,
Солнце, которого свет - блеск и красу им дает…
О, как ты бледно пред Ним, юных дней моих солнце!
Как он ничтожен и пуст гимн, чтo мы пели тебе!
1892

5. Эпитафия
(Списано с гробницы)
Здесь почивающей жребий выпал не тот, чтo всем людям.
Да! Умерла - и живет, и немеркнущий свет созерцает.
Вечно жива - для живых! Кто же мертвой ее почитает -
Мертв тот, поистине, сам! - О, земля! чтo дивишься
Новой еще для тебя этой тени? Чтo значит твой страх?..
1882

6. Заката тихое сиянье,
Венец безоблачного дня, -
Не ты ли нам знаменованье
Иной ступени бытия?...
Взор очарованный трепещет
Пред угасанием твоим,
Но разгорается и блещет
Все ярче звездный мир над ним…
Земного, бедного созданья
Угаснут бледные лучи, -
Но в наступающей ночи
Лишь перерыв существованья:
От уз освобожденный дух
Первоначальный образ примет
И с вечных тайн пред ним подымет
Завесу смерть - как старый друг -
И возвратит ему прозренье,
Сквозь все преграды вещества,
Во все духовное в творенье,
О чем в телесном заключенье
Он и мечтать дерзал едва.
1888

7. Катись, катися надо мной,
Все просвещающее Время!
Завесу тьмы влеки с собой
Что нам скрывает Свет святой
И на душе лежит как бремя, -
Чтобы мой дух, в земных путях
Свершив свое предназначенье,
Мог воспринять в иных мирах
И высшей Тайны откровенье.
1892

8. "Прочь идеалы!" Грозный клик!..
"Конец загробной лжи и страху!
Наш век тем славен и велик,
Что рубит в корень и со взмаху!
Мир лишь от нас спасенья ждет -
Так - без пощады! и вперед!.."
И вот, как пьяный, как спросонок,
Приняв за истину символ,
Ты рушить бросился… Ребенок!
Игрушку разломал, и зол,
Что ничего в ней не нашел!..
Ты рушишь храмы, рвешь одежды,
Сквернишь алтарь, престол, потир -
Но разве в них залог Надежды,
Любви и Веры видит мир?
Они - в душе у нас, как скрытый
Дух жизни в семени цветка -
И чтo тут меч твой, ржой покрытый,
И детская твоя рука!..
1889

9. Творца как духа, постиженье,
О человек, душой твоей -
Что звезд и солнца отраженье
В великом зеркале морей!
Ты сам, пришелец в сей юдоли
Ты - тоже дух, созданный Им,
И даром разума и воли
Стоишь как царь над всем земным.
Свободен ты - но над тобою
Есть судия. В дни ветхой тьмы
Он налетал огнем, войною,
Как гром, как трус, как дух чумы…
Его лица, ни даже тени,
Никто из смертных не видал, -
И лишь костями поколений
В пустыне путь Его сверкал…

Теперь - не то…
Неслышный входит. Весь - сиянье.
С крестом, поправшим Смерть и тлен;
В раскрытой книге - начертанье
Святых евангельских письмен;
Глубокий взор помалу светом
Охватит внутрь всего тебя,
И ты, прозрев во свете этом,
Осудишь сам уже себя,
И сам почуешь, что в паденье
Твоей мятущейся души
Одно ей жизнь и воскресенье -
Его: "иди и не греши!"
1889

Из бездны Вечности, из глубины Творенья,
На жгучие твои запросы и сомненья
Ты, Смертный, требуешь ответа в тот же миг,
И плачешь, и клянешь ты Небо в озлобленье,
Что не ответствует на твой душевный крик…
А Небо на тебя с улыбкою взирает,
Как на капризного ребенка смотрит мать,
С улыбкой - потому, что все, все тайны знает,
И знает, что тебе еще их рано знать!
1892

10. Аскет! Ты некогда в пустыне,
Перед величьем божества,
Изрек, восторженный, и ныне
Еще не смолкшие слова:
"Жизнь эта - сон и сновиденье,
Мираж среди нагих песков,
Лишь в смерти - полное забвенье
Всей этой лжи, успокоенье,
Сон в лоне Бога - и без снов".

Ты прав, мудрец; все в мире тленье,
Все в людях ложь… Но что-нибудь
Да есть же в нас, что жаждет света,
Чему вся ложь противна эта,
Что рвется в Вечность проглянуть…
На все моленья без ответа,
Я знаю, Время мимо нас
Несет событья, поколенья
Подымет нас в своем стремленье
И в бездну бросит тот же час;
Я - жертва вплоть и до могилы
Всей этой бешеной игры, -
Ничто пред Разумом и Силой,
В пространство бросившей миры, -
Но говорит мне тайный голос,
Что не вотще душа моя
Здесь и любила, и боролась:
В ней есть свое живое я!
И жизнь - не сон, не сновиденье,
Нет! Это пламенник святой
Мне озаривший на мгновенье
Мир и небесный, и земной,
И смерть - не миг уничтоженья
Во мне того живого я,
А новый шаг, и восхожденье
Все к высшим сферам бытия!
1893

Яков Петрович Полонский (1819 - 1898)

 

Яков Петрович Полонский родился в 1819 г. в Рязани, в семье мелкого чиновника. Атмосфера его семьи была патриархальной, мальчик воспитывался в духе веры. Писать стихи начал с детства, мечтал поступить на филологический факультет университета, но семейных средств недоставало, чтобы дать ему соответствующую подготовку по языкам, а кроме того, у него была плохая память. Однако в университет он все же поступил, правда, не на филологический, а на юридический факультет. Годы учебы были сопряжены с бедностью - как многие разночинцы, чтобы прокормиться, Полонский давал уроки в аристократических домах. Однако сближения с "демократической интеллигенцией" не получалось - молодой человек остро чувствовал, что в студенческих кружках попираются устои, заложенные в его душу с детства. Одиночество и чувство ущемленного самолюбия придали лирике Полонского характер грусти и неуверенности.

Несмотря на материальные затруднения, уже в 1844 г. Полонский издает первый сборник своих стихов. Критика встретила его благосклонно, однако существовать на литературный заработок Полонский не мог. Ему пришлось искать места. Некоторое время он служил в Одессе, затем в Тифлисе, в канцелярии наместника Грузии графа Воронцова. Впечатления Грузии отразились во втором сборнике его стихов - "Сазандар". Из Тифлиса Полонский вернулся в Москву, а затем переехал в Петербург.

В 1855 г. вышло собрание сочинений Полонского. Но и став уже довольно известным поэтом, он по-прежнему терпел материальные затруднения. Вскоре ему пришлось поступить домашним учителем в семью А.О. Смирновой-Россет. В этом качестве он выехал за границу и там расстался с подопечными, намереваясь заняться живописью, к которой имел большие способности. Но стать свободным художником Полонскому не удалось.

В 1858 г. он вернулся в Петербург, где занял место секретаря Комитета иностранной цензуры и наконец обрел относительно стабильное материальное положение.

Несмотря на постоянную житейскую неустроенность, необходимость вести борьбу за существование, Полонский не растерял своих природных качеств. В отношениях с людьми его отличала доброта и кротость. Не поколебалась и его вера. Уже незадолго до смерти Полонский писал Л.Н. Толстому, резко возражая против идей, содержащихся в его трактате "Что есть искусство": "Между нами пропасть, так как вы отрицали все для меня святое - все мои идеалы: Россию, как народ и как государство, Церковь и проповедь, таинство брака и семейную жизнь, искусство и присущую ему красоту".

В последние годы у Полонского на литературных "пятницах" собирались писатели разных поколений. Он обладал даром примирять людей разных убеждений. "Я всю жизнь был ничей, для того, чтобы принадлежать всем, кому я понадоблюсь" - писал поэт о себе.

* * *
О Боже. Боже!
Не Ты ль вещал,
Когда мне дал
Живую душу:
Любить - страдать -
Страдать и жить -
Одно и то же.

Но я роптал,
Когда страдал,
Я слезы лил,
Когда любил,
Негодовал,
Когда внимал
Суду глупцов
Иль подлецов...

И утомленный,
Как полусонный,
Я был готов
Борьбе тревожной
Предпочитать
Покой ничтожный,
Как благодать.

Прости! - И снова
Душа готова
Страдать и жить,
И за страданья
Отца созданья
Благодарить...
1840-1845

Молитва

Отче наш! сына моленью внемли!
Всепроникающую,
Всесозидающую,
Братскую дай нам любовь на земли!

Сыне, распятый во имя любви!
Ожесточаемое,
Оскудеваемое
Сердце Ты в нас освежи, обнови!

Дух Святый! Правды источник живой!
Дай силу страждущему!
Разуму жаждущему
Ты вожделенные тайны открой!

Боже, спаси Ты от всяких цепей
Душу проснувшуюся
И ужаснувшуюся
Мрака и зла, и неправды людей!

Вставших на глас Твой услыши мольбу,
И цепенеющую,
В лени коснеющую
Жизнь разбуди на святую борьбу!

Мировая ткань
Н.Н. Страхову

Ткань природы мировая -
Риза - Божья, может быть...
В этой ризе я - живая,
Я - непорванная нить.
Нить идет, трепещет, бьется,
И уж если оборвется,
Никакие мудрецы
Не сведут ее концы:
Вечный ткач их так запрячет,
Что (пускай кто хочет плачет!)
Нити порванной опять
Не найти и не связать...
Нити рвутся беспрестанно, -
Скоро, скоро мой черед! -
Ткач же вечный неустанно
Ткань звездистую ведет;
И выводит он узоры:
Голубые волны, горы,
Степи, пажити, леса,
Облака и небеса;
И куда мудрец ни взглянет,
Ни прорехи, ни узла нет:
Светозарна и ровна
Божьей ризы тонина.

* * *
(Гипотеза)

Из вечности музыка вдруг раздалась
И в бесконечность она полилась,
И хаос она на пути захватила, -
И в бездне, как вихрь, закружились светила:
Певучей струной каждый луч их дрожит.
И жизнь, пробужденная этою дрожью,
Лишь только тому и не кажется ложью,
Кто слышит порой эту музыку Божью,
Кто разумом светел, в ком сердце горит.

* * *
Что мне она? - не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее доля проклятая
Спать не дает мне всю ночь!?

Спать не дает, оттого что мне грезится
Молодость в душной тюрьме:
Вижу я - своды... окно за решеткою...
Койку в сырой полутьме...

С койки глядят лихорадочно-знойные
Очи без мысли и слез,
С койки висят чуть не до полу темные
Космы тяжелых волос...

Не шевелятся ни губы, ни бледные
Руки на бледной груди,
Слабо прижатые к сердцу без трепета
И без надежд впереди...

Что мне она! - не жена, не любовница,
И не родная мне дочь!
Так отчего ж ее образ страдальческий
Спать не дает мне всю ночь?

* * *
Век девятнадцатый - мятежный, строгий век -
Идет и говорит: "Бедняжка-человек!
О чем задумался? бери перо, пиши:
В твореньях нет Творца, в природе нет души,
Твоя вселенная - броженье сил живых,
Но бессознательных, - творящих, но слепых,
Нет цели в вечности; жизнь льется на поток,
И, на ее волнах мелькнувший пузырек,
Ты лопнешь, падая в пространство без небес, -
Туда ж, куда упал и раб твой, и Зевес,
И червь, и твой кумир; фантазию твою
Я разбиваю в прах… покорствуй, я велю!"
Он пишет - век идет; он кончил - век проходит,
Сомненья вновь кипят, ум снова колобродит, -
И снова слушает бедняжка-человек,
Чтo будет диктовать ему грядущий век…

* * *
То в темную бездну, то в светлую бездну,
Крутясь, шар земли погружает меня:
Питают, пытают мой разум и веру
То призраки ночи, то призраки дня.
Не верю я мраку, не верю я свету, -
Они - грезы духа, в них ложь и обман...
О, вечная правда, откройся поэту,
Отвей от него разноцветный туман,
Чтоб мог он, великий, в сознанье обмана,
Ничтожный, как всплеск посреди океана,
Постичь, как сливаются вечность и миг,
И сердцем проникнуть в Святая Святых.

У храма

Душный день догорал,
Дальний звон меня звал,
И как в рай, в Божий храм
Запросилась душа.
И спеша, и дыша
Тяжело, по пескам,
По лесистым буграм
Шел я, бледен и хил,
Точно крест волочил,
И дошел до ворот,
Где теснится народ.

Жаждал видеть я ряд
Посребренных лампад,
Запрестольных свечей
Седмь горящих огней;
Созерцать в золотых
Ризах лики святых,
Певчим хором внимать
И блаженно вздыхать,
В теплом дыме кадил,
Чуя Господа сил.

Но я, хил и убог,
В храм пробраться не мог:
Суетливой толпой,
Теснотой, толкотней,
Я - безжалостно смят,
Я - отброшен назад,
И, как нищий старик,
У решетки поник.

Крест на храме сиял,
Он один затмевал
Сотни наших свечей,
Весь в багрянце лучей
Он сиял от зари,
Что твои алтари!
Там стрижи вверх и вниз
Чуть мелькая, вились,
И, забывчиво-тих, -
Я заслушался их.

Как над былием лес,
Над землей, надо мной,
Над церковной главой
Вековечных небес
Расстилалася высь.

"Маловерный, молись!"
Как журчанье волны,
Пронеслось с вышины...
И уж я сознавал,
Что я в храме стоял, -
В храме, полном огней,
Перелетных лучей,
И невидимых крыл,
И неведомых сил.

Светлое воскресенье
Для детского журнала

Весть, что люди стали мучить Бога,
К нам на север принесли грачи... -
Потемнели хвойные трущобы,
Тихие заплакали ключи...
На буграх каменья - обнажили
Лысины, прикрытые в мороз,
И на камни стали капать слезы
Злой зимой ощипанных, берез.

И другие вести, горше первой,
Принесли скворцы в лесную глушь:
На кресте распятый, всех прощая,
Умер - Бог, Спаситель наших душ.
От таких вестей сгустились тучи,
Воздух бурным зашумел дождем...
Поднялись - морями стали реки...
И в горах пронесся первый гром.

Третья весть была необычайна:
Бог воскрес, и смерть побеждена!!
Эту весть победную примчала
Богом воскрешенная весна... -
И кругом луга зазеленели,
И теплом дохнула грудь земли,
И, внимая трелям соловьиным,
Ландыши и розы расцвели.

15 июля 1888 года
В 900-летний юбилей крещения России

Жизнь без Христа - случайный сон.
Блажен, кому дано два слуха -
Кто и церковный слышит звон,
И слышит вещий голос Духа.
Тому лишь явны небеса,
Кто и в науке прозревает
Неведомые чудеса
И Бога в них подозревает… -
Как высочайший идеал,
Как истинный залог спасенья, -
Любовь и самоотверженье
Христос народам завещал.
В тот день, когда мы облечемся
Душой в нетление Христа,
От черных дел мы содрогнемся
И, обновленные, очнемся, -
И ложь не свяжет нам уста.
Сегодня, в первый день крещенья,
Быть может, в бедные селенья,
В обители труда и слез,
Не в нищем рубище Христос
Сойдет, а с ветвию оливы,
И скажет: "Будьте все счастливы,
Все - пожелайте всем добра!..
Сегодня день, когда впервые
Владимир и Мои святые
Крестили Русь в волнах Днепра!.."
Князь Киевский, когда-то гневный,
В союзе с греческой царевной
В златом венце и на своем
Великокняжеском престоле
Для пахаря в далеком поле,
Для гусляра на вольной воле
И для дружинника с копьем -
Для всех стал другом и отцом
И Красным Солнышком желанным…
Пришла Андреем Первозванным
Предвозвещенная пора:
Взыграли омуты Днепра,
Славян пугающие боги
Разбились об его пороги
И дрогнули богатыри,
И разбежались дикари…
О, как от утренней зари
Бегут, шатаясь, тени ночи,
И солнце радует нам очи
И озаряет алтари,
Так в день великого крещенья
Сияй нам, вера! Прочь сомненья!
Русь не была бы никогда
Такой великою Россией,
Когда б она была чужда
Любви, завещанной Мессией.
Пусть охлажденные умы
Все отрицать готовы, - мы
Не даром приняли с Востока
Святую веру, - видит око
И слышит ухо наше, - мы
Еще не оскудели сердцем;
Еще мы рады помогать
Разрозненным единоверцам
И пленных братьями считать:
Без нас не встала бы Эллада,
Ей не помог бы Римский трон,
Не рухнул бы Наполеон
И грозных войск его громада.
Под тяжким игом мусульман
Без нас забыли бы славян, -
Мы жизнь несли на их могилы…
Расшатывая вражьи силы,
Мы не считали наших ран…
Мы за геройские деянья
Не ждали злата и сребра…
За дело славы и добра
Мы не просили воздаянья…
И если перст Господний вновь
Нам цель высокую укажет, -
Чтo делать, сердце нам подскажет
И христианская любовь!
В сей день торжественный и славный
Россия, веру призови!
Нас бережет Отец Державный
Для новых подвигов любви…

Стансы

Не нужны Божьим небесам
Явленья призрачные… Вечность
Одно спасет и сохранит:
Божественную человечность.

Земля земную втянет плоть, -
В мрак унесет ее химеры, -
Одна бессмертная любовь
Нам оправдает силу веры.

Но вера скудная моя
Могучих крыл не отрастила:
Страшна ей вечность впереди
И омерзительна могила.

Быть человеком не легко, -
Труднее, чем создать поэму,
Сломить врага, воздвигнуть храм,
Надеть в алмазах диадему.

* * *
После зимы и разлива весеннего - лето,
После цветов, после свежих плодов - увяданье,
После ночной темноты - золотой час рассвета,
После беспечно-веселых ночей - ночь страданья...
После покоя душевного - бури и грозы,
Или томящие дни без надежды и ласки,
После паденья - раскаянья поздние слезы,
Или - все то, что в былом было сладко нам - сказки!
После великого подвига - смятая сила,
После горячего проблеска веры - сомненье,
После напрасных, последних усилий - могила,
"Вечная память" и - вечное в мире забвенье...
Жить нелегко... в жизни вечно есть что-то грозящее, -
Между прошедшим и будущим наше сознание
Ловит лишь то, что бросает нам время летящее...
Счастлив, кто ищет спасенья от зол и страдания
В лоне Того, Кто во веки веков - Настоящее.

Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов (1848 - 1913)

 

Граф Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов родился в Царском селе 26 мая 1848 г. День его рождения был также днем рождения Пушкина и смерти Белинского - поэт видел в этом совпадении указание на свое призвание. Отец поэта служил товарищем министра Статс-Секретаря по делам Царства Польского и по долгу службы почти безотлучно находился в Петербурге. Мать с двумя детьми зимой жила в Петербурге, а на лето переезжала в имение Шубино Тверской губернии.

Отец умер, когда Арсению было 10 лет. Мать, оставшись, несмотря на графский титул, с довольно скромными средствами, переселилась в Москву. В воспитании детей ей немало помогала ее сестра - монахиня Мария, насельница Зачатьевского монастыря.

Арсения отдали в гимназию, помещавшуюся тогда в доме Пашкова (Румянцевский музей еще не существовал). Преподавание в этом учебном заведении было поставлено прекрасно. Ученье давалось мальчику легко и успешно. Одноклассники любили его за мягкий и приветливый нрав, и в то же время уважали, так как он мог постоять за себя. Писать стихи он начал рано, однако в семье эта его склонность не встретила сочувствия: его близкие боялись, что поэзия помешает его учебе. Мальчик замкнулся и долго никому не показывал своих поэтических опытов.

Окончив гимназию с золотой медалью, Арсений поступил на юридический факультет Московского университета. Здесь в среде товарищей его поэтический талант нашел сочувствие. Однако самолюбивый и требовательный к себе автор не решался отдать свои произведения на суд публики, - друзья отдали стихи в печать за него. Вскоре Голенищев-Кутузов тяжело заболел и вынужден был, прервав обучение, отправиться в Карлсбад лечиться. По возвращении он вместе с матерью переселился в Петербург и заканчивал образование уже в Петербургском университете.

После окончания университета Голенищев-Кутузов недолгое время служил, а затем вышел в отставку и всецело предался литературной деятельности. Сильно увлекала его и музыка. Он сблизился со Стасовым, и особенно с Мусоргским, которому много помогал. Мусоргский написал на слова Голенищева-Кутузова целый сборник романсов - "Без солнца".

В 1876 г. Голенищев-Кутузов встретил девушку, которую полюбил, и вскоре женился. Молодые отправились в заграничное путешествие, рассчитывая по возвращении вернуться в Петербург. Однако будучи за границей, они узнали, что родовое имение Шубино, отошедшее к старшему брату Голенищева-Кутузова, назначено к продаже за долги. Супруги решились спасти ускользавший уголок земли, и, срочно вернувшись в Россию, выкупили его. Однако на это ушли почти все их сбережения, и жизнь в Петербурге стала для них не по средствам.

Голенищевы-Кутузовы переселились в Шубино и занялись хозяйством. Арсений Аркадьевич был также уездным предводителем дворянства. Сельская жизнь весьма способствовала его вдохновению. Однако прибыль от хозяйства была невелика, так что семья едва сводила концы с концами. Чтобы поправить свои дела, Голенище-Кутузов вновь поступил на службу в Петербурге и жил попеременно то в городе, то в деревне, что было для него довольно тяжело. Служба продвигалась успешно, в конце концов он был назначен управляющим двумя петербургскими банками и смог перевезти семью в Петербург. Годы службы в творческом отношении были почти бесплодны. Однако в это время расширились его литературные связи. Он поддерживал дружеские отношения с Достоевским, Фетом, Полонским, Владимиром Соловьевым, и особенно подружился с Майковым.

В 1895 г. Арсений Аркадьевич занял место секретаря императрицы Марии Федоровны, и занимал его до конца жизни. Этот пост дал ему возможность возобновить литературную деятельность. Однако многих своих замыслов он так и не смог осуществить. Причинами тому были пошатнувшееся здоровье и депрессивное настроение порой подолгу владевшее им. По своим убеждениям он был идеалистом, в литературе - верным последователем Пушкинской школы и приверженцем того течения, которое недальновидно называли "чистым искусством". Близкие ему писатели один за другим уходили, он чувствовал себя одиноким и непонятым. За два года до смерти он поселился в Царском селе, где вел жизнь почти затворническую, наедине с собой и своими думами. Но перед самым концом он вернулся в свою петербургскую квартиру, слег в постель и больше не вставал. Умер он 28 января 1913 г.

Несмотря на ноты пессимизма и сомнения, мелькающие в его стихах, Голенищев-Кутузов никогда не терял веры. Один из близких ему людей вспоминал: "Мысль его непрестанно стремилась в звездные вершины и "память смертная" не покидала его. У него была необыкновенная сила прозрения. Она не давала ему довольствоваться одним "земным" и отходящим в землю; она неотразимо стремилась к горным высям, озаренным солнцем правды, добра и красоты. Им остался он верен до конца".

 

Молитва

Я лампаду зажег пред иконой,
Осветился божественный лик,
Восклицанья мольбы заученной
Стал шептать мой привычный язык.

Не смирилася сердца тревога.
Луч надежды во тьме не светил;
Я умолк - и далекого Бога
Близкий взор и пугал, и томил.

Но усталый от жизненной битвы,
Одинокий, с иззябшей душой,
Слово новой и смелой молитвы
В тишине произнес я ночной.

Я просил, чтобы солнце блеснуло
Теплым светом победных лучей,
Иль чтоб ночь навсегда развернула
Свой покров над душою моей.

Сердце билось в тоске ожиданья,
Но иконы безмолвствовал взор, -
В нем не мог я понять обещанья
И не смел свой прочесть приговор.

* * *
В годину смут, унынья и разврата
Не осуждай заблудшегося брата;
Но, ополчась молитвой и крестом,
Пред гордостью - свою смиряй гордыню,
Пред злобою - любви познай святыню
И духа тьмы казни в себе самом.

Не говори: "Я капля в этом море!
Моя печаль бессильна в общем горе,
Моя любовь бесследно пропадет..."
Смирись душой - и мощь свою постигнешь;
Поверь любви - и горы ты подвигнешь;
И укротишь пучину бурных вод!

* * *
Мой умер дух - хоть плоть еще жива.
Я вижу свет, мне внятны жизни звуки;
Но мысль молчит - недвижна и мертва,
И в сердце нет ни радости, ни муки.

Мой умер дух... Он не воскреснет вновь.
Когда ж огонь на алтаре потухнет?
Нет Божества! - Пусть храм ненужный рухнет,
Где теплились молитва и любовь...

Бог зовет

Пусть мир во зле лежит, пусть тьма царит кругом -
Я верю, высшему внушению послушен,
Что храм красы стоит и цел, и неразрушен,
Что светлый Бог Добра живет во храме том.
И чем земная ночь сдвигается теснее,
Чем глубже сердца скорбь и стон души больнее,
Чем оргия людских страстей и суеты
Все безобразнее, все злее, все развратней
Беснуется впотьмах - тем раздается внятней
Божественный призыв с небесной высоты.
И, пира грешного бесчинство презирая,
Душой стремясь к лучам божественных высот,
Я чую - даль зовет; я верю - жизнь иная
В иной предел зовет; я слышу - Бог зовет:
"Ко Мне идите все, вы - сирые скитальцы,
С печатью вещего избранья на челе,
Колючим тернием венчанные страдальцы,
Глашатаи добра и правды на земле!
Вы все - в ком творчества горит живое пламя,
Кто высоко в бою земном подъемлет знамя
Искусства, красоты... ко Мне! Сюда! В Мой храм!
Я окрылю ваш дух, Я одарю вас властью
Победно привлекать сердца к любви и счастью,
Я мощь волшебную напевам вашим дам,
Да сгинет ночь греха, паденья и разврата
Пред торжествующей денницей Духа Свята!
А вы - под масками искусств и красоты,
Рабыни и рабы порочных вожделений, -
Питомцы жалкие душевной нищеты -
Прочь! здесь не место вам! Бегите вон из храма;
Его скверните вы красу и чистоту.
Для ваших песен, игр, и похоти, и срама
Притонов потайных ищите темноту.
Над алтарем Моим лазурь небес сияет;
Из храма изгнан грех - и да не внидет вновь
Туда, где фимиам молитв благоухает,
Где вдохновения огонь святой пылает,
Где солнце, и весна, и вера, и любовь!"

Молитва

В день светлой радости дай мне, о Боже,
Помнить лишь то, что всего мне дороже,
Что исцеляет все раны мои:
Вешней любви лучезарные сказки,
Верной любви утешенья и ласки,
Счастие вечной любви.

Все ж безобразное, низкое, пошлое,
Все, что мрачит мое скорбное прошлое,
Дай в этот день мне забыть навсегда,
Чтоб, погруженное в бездну презрения,
Под непроглядным покровом забвения
Сгибло оно без следа.

К.Р. (Великий князь Константин Константинович Романов) (1858 - 1915)

 

Великий князь Константин Константинович Романов родился 10 августа 1858 г. в Стрельне, близ Петергофа. Он принадлежал к царствующему дому, приходился внуком императору Николаю I, двоюродным братом - Александру III и, соответственно, двоюродным дядей последнему русскому самодержцу Николаю II. Его отец, Константин Николаевич, в звании генерал-адмирала управлял русским флотом и во времена царствования Александра II считался одним из влиятельных сторонников правительственных реформ. При этом он славился как покровитель наук и искусств. 

Будущему поэту с детства была определена карьера в армии и флоте, но его эстетическому воспитанию также уделялось немалое внимание. Он получил блестящее образование, его учителями были, в частности, историки К.Н. Бестужев-Рюмин и С.М. Соловьев. Однако путь профессионального литератора не считался достойным занятием для представителя царствующей фамилии, - отчасти поэтому, а отчасти из природной скромности Константин Романов всегда подписывал свои произведения только инициалами - К.Р. Под этим именем он и вошел в русскую литературу.

В тринадцать лет Константин Романов был возведен в чин генералиссимуса и совершил плаванье вокруг Европы на фрегате "Светлана". Во время русско-турецкой войны он принимал участие в боевых действиях на Дунае. После падения Плевны в 1877 г. покинул действующую армию и вернулся в Петербург. В последующие несколько лет он много путешествовал - побывал в Греции, Италии, Алжире, Палестине. Его написанная позднее драма на евангельский сюжет - "Царь Иудейский" содержит немало реалий, известных поэту по живым впечатлениям.

В 1884 г. Константин Романов начал командовать ротой Измайловского полка. В те годы создавались его "Солдатские сонеты" - ободряющие и полные любви обращения к новобранцу, кадету, юнкеру, часовому и др. Одно из его "солдатских" стихотворений "Умер бедняга в больнице военной" стало любимой народной песней. Под его покровительством в полку был создан музыкально-литературный кружок "Измайловские досуги", на собраниях которого бывали артисты, музыканты, поэты. К. Р. был дружен с А.А. Фетом, А.Н. Майковым, Я.П. Полонским, высоко ценившими его лирический талант. Фет даже прямо называл К.Р. своим преемником. Дружеские отношения связывали поэта и с П.Я. Чайковским, написавшим на слова К.Р. целый ряд романсов. Музыку на стихи К.Р. писали также А. Глазунов, Р. Глиэр, А. Гречанинов, С. Рахманинов и др. - его произведения привлекали внутренней музыкальностью. Поэт и сам был музыкально одарен и даже сочинял музыку.

В 1886 г. вышел первый поэтический сборник "Стихотворения К.Р.", впоследствии сборники его стихов выходили еще дважды. Издавал их поэт на свои средства и никак не выделял себя среди прочих поэтов. Сам о себе он судил с большим смирением: "Я поэт, но поэт не великий".

В 1889 г. указом Сената К.Р. был назначен президентом Российской Академии наук, и на этому посту оставался до конца жизни. При его участии Академия провела юбилейные торжества в честь 100-летия Пушкина. По инициативе К.Р. в Петербурге был основан Пушкинский Дом - крупнейший литературный архив и исследовательский центр.

С началом Первой мировой войны четыре сына Константина Константиновича приняли участие в военных действиях. В скором времени семью постигло горе: один из сыновей, - Олег Константинович, необыкновенно одаренный и благородный юноша, - был тяжело ранен и скончался от ран. В память о нем в подмосковном имении великого князя - Осташеве (под Волоколамском) - был построен храм. Переживания ускорили смерть поэта. Он умер 15 июня 1915 г.

Судьба семьи Константина Константиновича тесно переплетена с историей Церкви. В 1818 г. другой его сын - Иоанн Константинович, - был казнен вместе с семьей Николая II в Алапаевске. Дочь Татьяна Константиновна - игумения Тамара - впоследствии управляла Спасо-Вознесенским русским монастырем на горе Елеон в Святой Земле.

Великий князь Константин Константинович всю жизнь был человеком глубоко религиозным. Его поэзия запечатлела отличительные свойства его души - доброту и смирение.

Молитва

Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить,
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.

Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердную волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.

Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью,
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить.
Павловск
4 сентября 1886

* * *
Не говори, что к небесам
Твоя молитва недоходна:
Верь, как душистый фимиам,
Она Создателю угодна.

Когда ты молишься, не трать
Излишних слов; но всей душою
Старайся с верой сознавать,
Что слышит Он, что Он с тобою.

Чтo для него слова? О чем
Счастливый сердцем иль скорбящий,
Ты не помыслил бы, - о том
Ужель не ведает Всезрящий?

Любовь к Творцу в душе твоей
Горела б только неизменно,
Как пред иконою священной
Лампады теплится елей.
Мраморный дворец
25 января 1888

* * *
Любовью ль сердце разгорится, -
О, не гаси ее огня!
Не им ли жизнь твоя живится
Как светом солнца яркость дня?
Люби безмерно, безответно,
Всей полнотой душевных сил,
Хотя б любовию ответной
Тебе никто не отплатил.
Пусть говорят: как все в творенье,
С тобой умрет твоя любовь, -
Не верь во лживое ученье:
Истлеет плоть, остынет кровь,
Угаснет в срок определенный
Наш мир, а с ним и тьмы миров,
Но пламень тот, Творцом возженный,
Пребудет в вечности веков.
Павловск
10 октября 1889

* * *
Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.

Но если вслед за отреченьем
Нам улыбнется счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем,
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?
Красное село
10 июня 1899

* * *
Блаженны мы, когда идем
Отважно, твердою стопою
С неунывающей душою
Тернистым жизненным путем;

Когда лукавые сомненья
Не подрывают веры в нас,
Когда соблазна горький час
И неизбежные паденья

Нам не преграда на пути,
И мы, восстав, прах отряхая,
К вратам неведомого края
Готовы бодро вновь идти;

Когда не только дел и слова,
Но даже мыслей чистоту
Мы возведем на высоту,
Все отрешаясь от земного;

Когда к Создателю, как дым
Кадильный, возносясь душою,
Неутомимою борьбою
Себя самих мы победим.
Иматра
1 августа 1907

* * *
О, если б совесть уберечь,
Как небо утреннее, ясной,
Чтоб непорочностью бесстрастной
Дышали дело, мысль и речь!
Но силы мрачные не дремлют,
И тучи - дети гроз и бурь -
Небес приветную лазурь
Тьмой непроглядною объемлют.

Как пламень солнечных лучей
На небе тучи заслоняют -
В нас образ Божий затемняют
Зло дел, ложь мыслей и речей.

Но смолкнут грозы, стихнут бури
И - всепрощения привет -
Опять заблещет солнца свет
Среди безоблачной лазури.

Мы свято совесть соблюдем,
Как небо утреннее, чистой
И радостно толпой тернистой
К последней пристани придем.
Стрельна,
21 августа 1907

* * *
Еще и марта нет, а снег
Уж тает, обнажая землю.
Я вешних вод веселый бег
Опять, обрадованный, внемлю.

Струи взломали хрупкий лед,
Грачи обратно прилетели…
Пройдет еще две-три недели -
И мир воскреснет, зацветет.

Пригрей, о солнце, землю лаской
Твоих живительных лучей
И оживи весенней сказкой
Глухую мертвенность ночей!

Зазимовавшею душою
Пора очнуться ото сна:
Добра и света дай, весна,
И мне в борьбе со злом и тьмою.
Павловск
28 февраля 1910

Из цикла "Времена года"

1. Зимой
О, тишина
Глуши безмолвной, безмятежной!
О, белизна
Лугов под пеленою снежной!

О, чистота
Прозрачных струй обледенелых!
О, красота
Рощ и лесов заиндевелых!

Как хороша
Зимы чарующая греза!
Усни, душа,
Как спят сугробы, пруд, береза…

Сумей понять
Природы строгое бесстрастье:
В нем - благодать,
Земное истинное счастье.

Светлей снегов
Твои да будут сновиденья
И чище льдов
Порывы сердца и стремленья.

У ней учись,
У зимней скудости прелестной
И облекись
Красою духа бестелесной.
Павловск
18 марта 1906

Из цикла "В альбом"

1.Великой княгине Елизавете Федоровне

Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно, под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!

Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих очах таится глубина;
Как ангел, ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина, стыдлива и нежна.

Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
Создавшего такую красоту!
Село Ильинское
24 октября 1884

Из цикла "Сонеты к ночи"

1.Люблю, о ночь, я погружаться взором
В безоблачность небесной глубины.
Какая чистота! Как с вышины
Ласкаешь ты лазоревым убором!

Ты так светла, что меркнет лик луны,
Пустыней горнею плывя дозором,
И сонмы звезд бледнеющим узором
Двойной зари сияньем спалены.

О, нежная, прозрачно-голубая!
Гляжу с тебя очей не отрывая,
Лицом к лицу пред тайною твоей.

Дай от тебя, о ночь, мне научиться
Средь дольней тьмы душою становиться,
Как ты сама, все чище и святей.
Новгород
21 июня 1899

* * *
2. О, лунная ночная красота,
Я пред тобой опять благоговею.
Пред тишиной и кротостью твоею
Опять немеют грешные уста.

Так непорочна эта чистота,
Так девственна, что омовенный ею
Восторгом я томлюсь и пламенею.
Как эта ночь, будь, о душа, чиста!

Отдайся вся ее целебной власти,
Забудь земли и помыслы, и страсти,
Дай пронизать себя лучом луны.

И просветленней, бестелесней ночи,
И мира полная, и тишины,
Ты вечности самой заглянешь в очи.
Осташево
17 августа
1909

 

Владимир Сергеевич Соловьев (1853 - 1900)

 

Владимир Сергеевич Соловьев - великий русский философ - родился 16 января 1853 г. Он был сыном историка С.М. Соловьева, автора многотомной "Истории России". Дед Вл. Соловьева был священником. "Священническая наследственность многое в нем объясняет, - писал исследователь творчества философа К.В. Мочульский. - Соловьев читал лекции, писал богословские сочинения, апологетические трактаты, духовно-назидательные книги; вел переговоры о соединении церквей, обличал славянофилов, миссионерствовал, сочинял стихи, но внутренне, в сердце своем, всегда священнодействовал. Никакая тяжелая и черная работа его не пугала, ибо все это было "делом Господним"".

Детство Вл. Соловьева прошло в атмосфере традиционной церковности: домашняя молитва, посещение храма по воскресеньям, чтение житий святых. Мальчик нередко воображал себя аскетом в пустыне, ночью сбрасывал с себя одеяло, чтобы терпеть холод "во славу Божию". Однако к осознанной вере Соловьев пришел далеко не сразу. За тихим, мечтательным детством последовали мятежные, бурные отрочество и юность.

Шестидесятые годы XIX в. известны как эпоха нигилизма, отрицания традиционных ценностей. "Была пора в его жизни, - вспоминал один из друзей Соловьева, - когда он был совершенным материалистом, - правда, в юные годы, начиная лет с пятнадцати, и считал за окончательную истину то, против чего впоследствии так энергично боролся. Я не встречал материалиста, столь страстно убежденного". Окончив гимназию с золотой медалью, Соловьев поступил на историко-филологический факультет Московского университета, но вскоре перешел на физико-математический и три года с увлечением изучал естественные науки. Но постепенно интерес к ним ослабел. "Это знание само по себе совершенно пустое и призрачное, - писал он в одном из писем, - Достойны изучения сами по себе только человеческая природа и жизнь". Вследствие этого Соловьев вернулся на историко-филологический факультет вольнослушателем и в 1873 г. сдал кандидатский экзамен. В 187374 гг. слушал лекции в московской Духовной Академии. Магистерская диссертация его была озаглавлена "Кризис западной философии. (Против позитивистов)".

Соловьев пришел к убеждению, что только благодаря вере в Христа человечество способно возродиться. Впоследствии он создал единую всеобъемлющую систему, представляющую собой синтез науки, философии и религии. В поисках синтеза он стремился к объединению положительных качеству культуры Востока и Запада, ратовал за универсальную религию - христианство, за союз православной и католической религий. Пытаясь осуществить это соединение в самом себе, в 1896 г. он подписал акт о присоединении к католичеству. Однако католиком он себя не считал и не стал им. Со временем он понял неканоничность своего действия и покаялся.

Личность Владимира Соловьева производила на современников колоссальное впечатление. Замечательна была сама его наружность. "Не будучи аскетом… имел вид изможденный и представлял собой какие-то живые мощи. Густые локоны, спускавшиеся до плеч, делали его похожим на икону… С этой наружностью аскета резко контрастировал его звучный, громкий голос: он поражал своей неизвестно откуда шедшей, мистической силой и глубиной" - писал Е. Н. Трубецкой. - Своим духовным обликом он напоминал тот созданный бродячей Русью тип странника, который ищет вышнего Иерусалима, а потому проводит жизнь в хождении по всему необъятному простору земли, чтит и посещает все святыни, но не останавливается надолго ни в какой здешней обители".

Действительно, Соловьев не имел постоянного дома - переезжал с места на место, подолгу жил в гостиницах, у друзей. Мог, не задумываясь, отдать последние деньги, если кто-то их у него просил. Но при всей возвышенности своего духовного облика, не чуждался самых обычных человеческих слабостей: любил дружеские сборища за рюмкой вина, был общителен, остроумен, ему нравилось возиться с детьми, он обладал также даром общения с животными.

Бесприютная, странническая жизнь, которую Соловьев вел много лет, напряженная умственная работа и горение духа подорвали его здоровье. Предсмертная болезнь его была непродолжительна, но свою смерть он предчувствовал заранее. Перед самой кончиной исповедался у православного священника - по свидетельству очевидцев, "с истинно христианским смирением". Смерть наступила 31 августа 1900 г. Последние слова его на смертном одре были: "Трудна работа Господня".

Поэтическое наследие Соловьева невелико, и сам он никогда не считал себя первоклассным поэтом. Но сила его личности, и те идеи, которыми он жил, отразились и в его поэзии и через нее стали доступны многим читателям, далеким от философии.

* * *
Как в чистой лазури затихшего моря
 Вся слава небес отражается,
Так в свете от страсти свободного духа
 Нам вечное благо является.

Но глубь недвижимая в мощном просторе
 Все та же, что в бурном волнении, -
Могучий и ясный в свободном покое,
 Дух тот же и в страстном хотении.

Свобода, неволя, покой и волненье
 Проходят и снова являются,
А он все один, и в стихийном стремленье
 Лишь сила его открывается.
Март 1875

* * *
В сне земном мы тени, тени…
 Жизнь - игра теней,
Ряд далеких отражений
 Вечно светлых дней.

Но сливаются уж тени,
 Прежние черты
Прежних ярких сновидений
 Не узнаешь ты.

Серый сумрак предрассветный 
 Землю всю одел;
Сердцем вещим уж приветный
 Трепет овладел.

Голос вещий не обманет.
 Верь, проходит тень, -
Не скорби же: скоро встанет
 Новый вечный день.
9 июня 1875

* * *
О, как в тебе лазури чистой много
 И черных, черных туч!
Как ясно над тобой сияет отблеск Бога,
Как злой огонь в тебе томителен и жгуч.

И как в твоей душе с невидимой враждою
Две силы вечные таинственно сошлись,
И тени двух миров, нестройною толпою
 Теснясь в тебе, причудливо сплелись.

Но верится: пройдет сверкающий громами
Средь этой мглы божественный глагол,
И туча черная могучими струями
 Прорвется вся в опустошенный дол.

И светлою росой она его омоет,
 Огонь стихий враждебных утолит,
 И весь свой блеск небесный свод откроет
И всю красу земли недвижно озарит.
1881

* * *
В стране морозных вьюг, среди седых туманов
 Явилась ты на свет,
И, бедное дитя, меж двух враждебных станов
 Тебе приюта нет.

Но не смутят тебя воинственные клики,
 Звон лат и стук мечей,
В раздумье ты стоишь и слушаешь великий
 Завет минувших дней:

Как древле Вышний Бог избраннику еврею
 Открыться обещал,
И Бога своего, молитвой пламенея,
 Пророк в пустыне ждал.

Вот грохот под землей и гул прошел далеко,
 И меркнет солнца свет,
И дрогнула земля, и страх объял пророка,
 Но в страхе Бога нет.

И следом шумный вихрь и бурное дыханье,
 И рокот в вышине,
И с ним великий огнь, как молнии сверканье -
 Но Бога нет в огне.

И смолкло все, украшено смятенье,
 Пророк недаром ждал:
Вот веет тонкий хлад, и в тайном дуновенье
 Он Бога угадал.
1882

* * *
От пламени страстей, нечистых и жестоких,
От злобных помыслов и лживой суеты
Не исцелит нас жар порывов одиноких,
Не унесет побег тоскующей мечты.

Не средь житейской мертвенной пустыни,
Не на распутье праздных дум и слов
Найти нам путь к утраченной святыне,
Напасть на след потерянных богов.

Не нужно их! В безмерной благостыне
Наш Бог земли своей не покидал
И всем единый путь от низменной гордыни
К смиренной высоте открыл и указал.

И не колеблются Сионские твердыни,
Саронских пышных роз не меркнет красота,
И над живой водой, в таинственной долине,
Святая лилия нетленна и чиста.
23 декабря 1884 года.

* * *
Бедный друг, истомил тебя путь,
Темен взор, и венок твой измят.
Ты войди же ко мне отдохнуть.
Потускнел, дорогая, закат.

Где была и откуда идешь,
Бедный друг, не спрошу я, любя;
Только имя мое назовешь -
Молча к сердцу прижму я тебя.

Смерть и Время царят на земле, -
Ты владыками их не зови;
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
18 сентября 1887

Ex oriente lux

"С Востока свет, с Востока силы!"
И, к вседержительству готов,
Ирана царь под Фермопилы
Нагнал стада своих рабов.

Но не напрасно Прометея
Небесный дар Элладе дан.
Толпы рабов бегут, бледнея,
Пред горстью доблестных граждaн.

И кто ж до Инда и до Ганга
Стезею славною прошел?
То македонская фаланга,
То Рима царственный орел.

И силой разума и права -
Всечеловеческих начал -
Воздвиглась Запада держава,
И миру Рим единство дал.

Чего ж еще недоставало?
Зачем весь мир опять в крови?
Душа вселенной тосковала
О духе веры и любви!

И слово вещее - не ложно,
И свет с Востока засиял,
И то, что было невозможно,
Он возвестил и обещал.

И, разливаяся широко,
Исполнен знaмений и сил,
Тот свет, исшедший от Востока,
С Востоком Запад примирил.

О Русь! в предвиденье высоком
Ты мыслью гордой занята;
Каким ты хочешь быть Востоком:
Востоком Ксеркса иль Христа?
1890

* * *
В час безмолвного заката
Об ушедших вспомяни ты, -
Не погибло без возврата,
Что с любовью пережито.

Пусть синеющим туманом
Ночь на землю наступает -
Не страшна ночная тьма нам:
Сердце день грядущий знает.

Новой славою Господней
Озарился свод небесный,
И дойдет до преисподней
Светлый благовест воскресный.
1892

* * *
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами -
Только отблеск, только тени
От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий -
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете -
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?
1892

* * *
Если желанья бегут, словно тени,
Если обеты - пустые слова, -
Стоит ли жить в этой тьме заблуждений,
Стоит ли жить, если правда мертва?

Вечность нужна ли для праздных стремлений,
Вечность нужна ль для обманчивых снов?
Что жить достойно, живет без сомнений,
Высшая сила не знает оков.

Высшую силу в себе сознавая,
Что ж тосковать о ребяческих снах?
Жизнь только подвиг, - и правда живая
Светит бессмертьем в истлевших гробах.
1893

Ночь на Рождество
(посвящается В.Л. Величко)

Пусть все поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,
Но совести укор сильнее всех сомнений,
И не погаснет то, чтo раз в душе зажглось.

Великое не тщетно совершилось;
Недаром средь людей явился Бог;
К земле недаром небо приклонилось,
И распахнулся вечности чертог.

В незримой глубине сознанья мирового
Источник истины живет не заглушен,
И над руинами позора векового
Глагол ее звучит, как похоронный звон.

Родился в мире Свет, и Свет отвергнут тьмою,
Но светит Он во тьме, где грань добра и зла.
Не властью внешнею, а правдою самою
Князь века осужден и все его дела.
24 декабря 1894

Вновь белые колокольчики
В грозные, знойные,
Летние дни
Белые, стройные
Те же они.

Призраки вешние
Пусть сожжены,
Здесь вы, нездешние,
Верные сны.

Зло позабытое
Тонет в крови.
Всходит омытое
Солнце любви.

Замыслы смелые
В сердце больном.
Ангелы белые
Встали кругом.

Стройно-воздушные
Те же они,
В знойные, душные,
Тяжкие дни.
1900 г.

 

Константин Константинович Случевский (1837 - 1904)

 

Константин Константинович Случевский родился 26 июля 1837 г. в семье крупного чиновника, сенатора. Внешняя канва его биографии довольно скудна и по ней не так легко проследить внутреннюю жизнь его души, хотя определенные поступки раскрывают его устремления. Так, вначале он блестяще начал военную карьеру: в 1855 г. с отличием окончил 1-й кадетский корпус, затем служил в лейб-гвардии Семеновском полку, в 1859 г. поступил в Академию Генштаба. Однако затем молодой человек вышел в отставку и уехал за границу учиться. Он изучал философию и естественные науки в университетах Берлина, Парижа, Лейпцига. В Гейдельберге получил степень доктора философии.

Неудивительно, что высокообразованный и самостоятельно мыслящий поэт не встретил сочувствия в 60-е годы, в эпоху повального увлечения примитивным материализмом. Первые попытки печататься встретили яростные нападки демократической критики. Однако Случевского печатали в "Современнике" и "Отечественных записках", его талант начал приобретать своих поклонников. Высокую оценку дал ему Аполлон Григорьев: "Давно, давно неизведанное физическое чувство испытывал я, читая эти могучие, стальные стихи!.. Да! Стальные... блестящие как сталь, гибкие как сталь... Тут сразу является настоящий поэт, не похожий ни на кого поэт.. а коли уж на кого похожий - так на Лермонтова". Однако издевательское зубоскальство преобладало, имя Случевского понемногу сделалось одиозным, и он надолго перестал печататься.

Оставив литературное поприще, Случевский переключился на служебную карьеру. Вернувшись в 1866 г. из-за границы, он поступил в Главное управление по делам печати, где и служил постепенно поднимаясь по иерархической лестнице. С 1891 по 1902 г. он - главный редактор официальной газеты "Правительственный вестник", в последние годы жизни - член Совета министра внутренних дел, член Ученого комитета министерства народного просвещения, гофмейстер двора.

Вновь печататься Случевский начал в 70-е гг., выступив в качестве не только поэта, но и прозаика. Он печатает повести и романы, а также географо-этнографические труды - плод путешествий по России, совершенных в свите одного из великих князей.

Широкая известность пришла к Случевскому только в последние годы его жизни. Его поэзия нашла отклик у представителей зарождающегося модернизма, воспользовавшихся его формальными достижениями. Авторитет его удержался и в советский период - сборники его стихов неоднократно переиздавались.

Вместе с тем, и поэзия, и человеческий облик поэта до сих пор понимаются превратно. Очень часто Случевского представляют ироничным и мрачным пессимистом. Однако это не так. Случевский был человеком не только мыслящим, но и верующим. Свет веры - спокойной и непоколебимой - пронизывал его творчество, вера определяла и его жизненную позицию. В 90-е гг. Случевский продолжил традицию литературных собраний, заведенную Я.П. Полонским. На его "пятницы" собирались писатели самых разных направлений, встречи проходили в непринужденной, дружеской атмосфере, хозяин умел всех примирить, с большим участием относился к начинающим литераторам, независимо от их убеждений и социального статуса.

Случевский умер 25 сентября 1904 г. За два года до смерти вышла последняя его книга - "Песни из Уголка". "Уголком" называлась дача-усадьба в Усть-Нарве под Петербургом, где поэт проводил летние месяцы. В одном из стихотворений он с предельной ясностью передал светлый душевный настрой - итог своей жизни:

Здесь счастлив я, здесь я свободен, -
Свободен тем, что жизнь прошла,
Что ни к чему теперь не годен,
Что полуслеп, что эта мгла

Своим могуществом жестоким
Меня не в силах сокрушить,
Что светом внутренним, глубоким
Могу я сам себе светить

И что из общего крушенья
Всех прежних сил, на склоне лет,
Святое чувство примиренья
Пошло во мне в роскошный цвет...

Поэтический талант унаследовали и дети Случевского - сын и дочь. Сын поэта, тоже Константин Константинович Случевский, избравший военное поприще и печатавшийся под псевдонимом "Лейтенант С.", меньше, чем через год после смерти отца погиб в Цусимском сражении.

 
Перед статуей Богоматери

Только что слезы не льются из глаз ежечасно,
Так ты изваяна чудно, стоишь, как живая!
Матери Божьей страданья проходят безгласно,
Скорбь ее - скорбь молчаливая, грустно-немая!

Но не прекрасна ль и ты, что недвижно припала
К ней, к Богоматери, в долгом и жарком моленье?
Та - скорбь небесную, эта - земную прияла...
Родственны обе те скорби в своем воплощенье.

* * *
Час ночи! Погасли по окнам огни,
Одни за другими исчезли они;
Исчезли, как души умерших людей...
Судьбы наши сходны с судьбами огней!

Замолкли на улице говор и гул,
И кажется, будто весь город уснул.
Волненьем минувшего дня утомлен,
Измаян... Не умер ли также и он?

Какое мученье! Ни яви, ни сна!
Заря золотая - о, где же она!..
А в сердце тревожном шумней и шумней,
Все больше и больше каких-то гостей;
Те гости незванные - думы да сны,
Так ярко одеты, так жизни полны,
Так шумно ликуют, так радуют глаз...

О, Господи! В этот предутренний час
Ты в сердце горящем огни погаси,
Виновную совесть Ты Сам допроси,
Ты Сам оправдание ей усмотри,
Дай тьмы непроглядной, чтоб мне до зари
Светил, вместо этих тревожных огней
Огонь одинокой лампады Твоей!

* * *
Наш ум порой что поле после боя,
Когда раздастся ясный звук отбоя:
Уходят сомкнутые убылью ряды,
Повсюду видятся кровавые следы,
В траве помятой лезвия мелькают,
Здесь груды мертвых, эти умирают,
Идет, прислушиваясь к звукам, санитар,
Дает священник людям отпущенья -
Слоится дым последнего кажденья...
А птичка Божия, являя ценный дар,
Чудесный дар живого песнопенья,
Присев на острый штык, омоченный в крови,
Поет, счастливая, о мире и любви...

Ночь и день

Ночь зарождается здесь, на земле, между нами...
В щелях и темных углах, чуя солнце, таится;
Глянуть не смеет враждебными свету очами!
Только что время наступит, чтоб ей пробудиться -
Быстро ползут, проявляясь везде, ее тени,
Ищут друг дружку, бесшумно своих нагоняют,
Слившись в великую тьму, на небесные сени
Молча стремятся и их широко наводняют...
Только не гасят они ярких звезд, их сияний!
Звезды - следы световые минувшего дня,
Искрятся памятью прежних, хороших деяний,
День загорится от их мирового огня.

День опускается с неба. Глубокою тьмою,
В сырость и холод чуть видными входит лучами;
Первым из них погибать! - Им не спорить с судьбою...
Но чем светлее, тем больше их бьется с тенями;
Шествует день, он на дальнем востоке зажегся!
Солнца лучи полны жизни, стремленья и красок,
Каждый на смерть за великое дело обрекся!
Воины неба, малютки без броней и касок,
Мчатся и гонят ленивые тени повсюду,
И воцаряется день и его красота...
И озаряет погибшего за ночь Иуду
И, по дороге к селу Эммаусу - Христа!

На Рождество

Верь завету Божьей ночи!
И тогда, за гранью дней,
Пред твои предстанет очи
Сонм неведомых царей,

Сонм волхвов, объятых тайной,
Пастухов святой земли,
Тех, что вслед необычайной,
Ведшей их звезде пошли!

Тех, что некогда слыхали
Песню неба... и, склонясь,
Перед яслями стояли,
Богу милости молясь!

Подле, близко, с ними рядом
Обретешь ты право стать
И своим бессмертным взглядом
Созерцать и познавать!

* * *
Не заря занимается в небе ночном, -
Чувство доброе светится в мире дурном,
И откуда - не знаешь, откуда взялись -
У него побратимы нашлись.

Здравствуй, светлый посол! Как тебя нам принять?
Вифлеемской ли ночи опять воссиять?..
Ночь-красавица! Жгучие раны земли
Ты прохладой своей исцели.

Пусть придут, как тогда, в час вечерней зари
Созерцать - мудрецы, поклониться - цари.
Вифлеемская ночь! Сонмам бедных людей
Ты светися, светися ясней!..

Где же хоры небес? Отчего не летят
Светоносные призраки их мириад?
А ведь есть же они где-нибудь и поют,
Только знать о себе не дают.

Заблудились в пространствах, далeко ушли...
И назрела великая немочь земли,
Чтоб, как прежде, опять Искупителя ждать,
Преклониться пред Ним и - продать!..

* * *
По сугробам снега, по обледенелым,
Повествуя в полночь про какой-то день,
От небес ложится отблеском несмелым
Северных сияний золотая тень...

В совести глухие, по сердцам усталым,
Только помышленью видимый едва,
На мирскую бледность, осененьем алым,
От небес ложится отблеск Рождества.

Без пути, без спроса, в прах земной пустыни,
В горе, в злобу, в ярость помышлений злых,
Льет от язв Христовых миро благостыни -
Язвы Бога глубже быстрых язв людских...

Обратись к нам, Боже, голосом приветным!
Отврати суровый и грозящий лик!
По земному кругу сонмищем несметным
В тяжком испытанье наш народ поник...

На Пасху

1
Над плащаницею

Он мертв! С закрытыми очами...
Белее снега пелена!
Никем не зримыми лучами
Вся церковь вкруг позлащена,

И в тех лучах, вполне живые,
В сердцах молельщиков встают
Явленья нежно-световые
Хороших мыслей и минут...

Под звуки слов надгробной песни
Они так чисты, так светлы...
Воскресни, Господи! Воскресни!
Довольно зла! Довольно мглы...

2
После причастия

И вот, в конце Страстной недели,
Сквозь полумрак, в туман сырой,
И в грязь, и в рoстепель, с зарею
Спешат причастницы домой.

В мерцанье утра выделяясь
Весенней яркостью одежд,
Они мелькают торопливо,
Полны и счастья, и надежд!

Спешат... На лицах их - улыбки;
И, мнится, что в сердцах людских
Весна, приблизившись тихонько,
Запела свой причастный стих...

3
Воскрес!

День наступал, зажглась денница,
Лик мертвой степи заалел;
Заснул шакал, проснулась птица...
Пришли взглянуть - гроб опустел!..

И мироносицы бежали
Поведать чудо из чудес:
Что нет Его, чтобы искали!
Сказал: "Воскресну!" и - воскрес!

Бегут.. молчат... признать не смеют,
Что смерти - нет, что - будет час,
Их гробы тоже опустеют,
Пожаром неба осветясь!

Гимн св. князю Владимиру

Верою русской свободна,
Незыблема наша Держава!
Древлепрестольного Киева
Князю Владимиру слава!

Девять веков миновало
В пене девятой волны,
Щит нашей веры надежен,
Крепок завет старины!
Веет хоругвь Православья,
Всюду далеко светясь!
Радуйся, княже Владимир,
Равноапостольный князь!

Сердцу народа любезный,
Ставленник веры святой,
Днесь славословим мы, княже,
День твой над русской землей!
Если ее не измерить,
Если в ней весей не счесть -
Господу силы - молитва!
Князю Владимиру - честь!

Верою русской свободна,
Незыблема наша Держава!
Древлепрестольного Киева
Князю Владимиру слава!

* * *
Да! молча сгинуть, жизнь отдать,
Нам, русским, не учиться стать!
Вот чем, чужой нас не поймет,
Так самобытен наш народ.
Чтo в том, чтоб с блеском умереть,
Когда толпы идут смотреть,
И удивляться, и кадить? -
Нет, тут легко героем быть!
Один уж ценный мавзолей,
Имеющий на свет явиться,
Который, в тишине ночей,
Герою до геройства снится -
Он стoит, чтоб идти страдать!
Но - за ничто себя отдать,
Не мысля никакой награды,
Себя нимало не беречь,
И, если надобно, полечь
За чувство темное, за вклады
Отцов духовные, за что-то,
Что неизменно ни на йоту,
Чему антипод слово "грех"!
Носить в крови, в мозгу народа
Самозабвенья идеал,
Тот, что не даст одна свобода
В своих потугах без исхода;
Которого, как ни искал,
В науке ум не обретал...
Да! Эта музыка терпенья
Полна великого значенья.

Две молитвы

Молитва ариев древней других! Она,
Тончайшей плотью слов облечена,
Дошла до нас. В ней просит человек,
Чтоб солнце в засуху не выпивало рек,
Чтоб умножалися приплодами стада,
Чтоб червь не подточил созревшего плода,
Чтобы огонь не пожирал жилищ,
Чтоб не был человек болезнен, слаб и нищ!
Какая детская в молитве простота!
Когда сравнишь ее с молитвою Христа,
Поймешь, как много зла на жизненном пути
По человечеству должно было взрасти,
Чтобы оно могло понять и оценить -
Божественную мысль, мысль новую: простить!

* * *
Опять Христос! Что Он не с нами,
Что каплет кровь с Его креста
На нас, здесь, подле, пред глазами,
Не видеть - злая слепота!

Христос везде! В скитаньях духа,
В незнанье - где Ты, Бог живой?..
В обманах мысли, взгляда, слуха,
В гордыне мудрости людской!

Он - в незаконности желаний,
Он - в криках страждущих больных,
В ужасной музыке рыданий
Бессчетных горестей людских.

Он - у безвинно-прокаженных,
Он - в толчее людских страстей;
Он - в грезах мыслей воспаленных
И даже в творчестве людей.

Крест - у безвременной могилы;
Крест - в безобразье диких снов,
И в нерешительности силы,
И в ржавой дряблости оков...

Да, снова слышатся пророки,
И рухнул всякий идеал...
Блестят евангельские строки:
"Я к вам приду!" Он долго ждал...

* * *
Ты подарил мне лучшую из книг -
Евангелье! Но миновали годы,
Коснулись книги всякие невзгоды,
Я добыл новую. И снова ты возник,
Ты - подаривший первую когда-то...
Давно ты умер; все забвеньем взято,
Но в памяти моей, для сердца, для меня -
Ты жив в сиянии таинственного дня!
Таких таинственностей в мире духа много,
И в каждой видится какая-то дорога...

 
* * *
Люблю я службу в сельском храме.
Открыты окна, воздух льет;
По лику oбраза, по раме
Тихонько бабочка снует.

И в церкви сад: над головами
Пришедших девушек цветы
Живыми тянутся рядами,
Полны весенней пестроты;

Святым словам молитвы вторя
При освящении даров,
Пичужки резвые, гуторя,
Щебечут в окна из кустов.

* * *
Животворящий блеск весны
Взглянул на землю с вышины;
Из-под разрыхленных снегов
Зеленый тронулся покров,

Сквозь голубые полыньи
Вздохнули волны и струи,
И день намного стал длинней,
И небо дальнее синей...

И первый виден мотылек,
И первый беленький цветок,
И полон первых песен лес,
И солнце... и "Христос воскрес!"

 

Константин Михайлович Фофанов (1862 - 1911)

 

Константин Михайлович Фофанов родился 18 мая 1862 г. в Петербурге. Его дед был крестьянин Олонецкой губернии, отец торговал дровами и перешел в купеческое сословие. Наследственной чертой семьи будущего поэта была крайняя нервная возбудимость, проявившаяся и в нем. Отец поэта в юности собирался в монастырь, впоследствии, разорившись, искал утешения в вере. Однако в детские годы Константина семья жила безбедно. Детей было десять человек, но относительный достаток позволял обучать их в дешевых частных пансионах и школах. Правда, законченного образования Константин так и не получил, дойдя лишь до четвертого класса. Недостатки образования восполнялись беспорядочным чтением. Тем не менее память у мальчика была прекрасная. "Десяти лет я почти знал наизусть "Горе от ума", - вспоминал он впоследствии, - И страшно любил читать биографии поэтов. Сочинители казались мне существами сверхъестественными, не такими, как все". Особенно любил он Пушкина, и эту любовь сохранил до конца дней.

Писать стихи Фофанов начал рано. Печататься стал с 19 лет и с тех пор жил исключительно литературным трудом. По количеству напечатанных стихотворений это один из самых плодовитых русских поэтов.

В возрасте 16 - 18 лет его охватило религиозно-мистическое настроение. Он писал многочисленные стихи на библейские темы. Это увлечение сочеталось с сочувствием революционному движению: в категориях библейских пророческих книг он осмысливал казнь народовольцев. Такое толкование повлекло для автора неприятности: его чуть было не отлучили от Церкви. Бунтарем он, однако, не стал и христианского взгляда на мир до конца не утратил, хотя вера понималась им романтически и не была реальной опорой в жизни.

В 1887 г. Фофанов женился. Будущая жена училась в гимназии вместе с одной из его сестер. Родители невесты вначале были против их брака, и она даже собиралась уйти в монастырь, но затем издание сборника стихотворений жениха несколько реабилитировало его в глазах потенциальных родственников. Период с 1887 по 1895 г. был для Фофанова наиболее счастливым - как в творческом отношении, так и в личной жизни. К этому времени относится портрет поэта, написанный Репиным: романтический худой юноша с устремленным вдаль сосредоточенным взглядом и откинутыми назад длинными волосами. В жизни он был таким же романтиком, как на портрете. В его стихах мир "лазурной" мечты противопоставлялся темной и мрачной действительности. Однако поэзия его не дает представления о реальном трагизме его положения.

Уже в 1890 г. у Фофанова появились первые признаки тяжелого душевного заболевания. Со временем болезнь прогрессировала, еще более ее осложнял алкоголизм. В семье один за другим рождались дети - всего их было одиннадцать, двое умерли в младенчестве, а обеспечить потребности растущего семейства Фофанов не мог. Жена, как могла, старалась поддержать материальное равновесие, но со временем душевная болезнь настигла и ее. Нищета стала безысходной.

Нельзя сказать, что Фофанов не был признан. Его талант ценили и представители старой школы, и зачинатели новых течений. Его стихи охотно печатали. Но помочь ему было практически невозможно: болезнь делала его непредсказуемым и непереносимым в обществе. В творческом отношении поэт был очень неровен, годы обострения болезни были временем творческого упадка - даже ценителей его поэзии отталкивала небрежность, с которой он обращался с языком. Однако некоторые его поздние произведения еще хранят отблеск таланта, хотя основное настроение их - горечь разочарования в мечтах и в жизни.

В 1904 - 1905 гг. Фофанов жил в Новгороде и Старой Руссе, где жил тогда также М. Горький. Они были едва знакомы, но Горький часто видел поэта на улицах. Фофанов "был невыносим, до страшного жалок, всегда пьяный, оборванный и осмеиваемый, но как бы ни был он сильно пьян, его небесно-голубые глаза сияли именно так, как это изобразил Репин".

В мая 1911 г. Фофанов заболел воспалением легких. Средств на лечение не было. Жена поэта пришла в одну из столичных редакций с просьбой о помощи. Больного поэта поместили в благоустроенную лечебницу. Однако было уже поздно: крайне истощенный организм был не в состоянии бороться с болезнью. 17 мая 1911 г. Фофанов скончался.

* * *
Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов
К нам летит весна из дальних,
Из полуденных краев.

В зеленеющем уборе
Млеют темные леса.
Небо блещет - точно море,
Море - точно небеса.

Сосны в бархате зеленом,
И душистая смола
По чешуйчатым колоннам
Янтарями потекла.

И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылом мотыльком.
1887

В тихом храме

Все в храме безмолвно, -
Ни вздохов вокруг, ни молений...
Все свято и полно
Таинственных снов и видений.
Чуть брезжут лампады -
Последние искры во храме,
И волны прохлады
В остывшем бегут фимиаме...
Бесшумный и кроткий
В молчании храм точно вырос...
За шаткой решеткой
Безмолвствует сумрачный клирос.
И тихою тайной
Разлился здесь Бог благодатный,
Незримый, случайный,
Как жизнь, как мечта необъятный...
Все в сердце безмолвно, -
Не ищет оно песнопений,
Но страстно и полно
Томится тоской впечатлений.
Чуть блещут в нем слезы -
Последние вспышки печали,
И смутные грезы,
Рассеявшись, вдаль убежали.
И тихою думой
Разлился в нем Бог благодатный,
Как вечность, угрюмый,
Как жизнь, как мечта, непонятный.
1887

* * *
Долго я Бога искал в городах и селениях шумных.
Долго на небо глядел - не увижу ли Бога,
Что искал я в деяньях природы разумных,
В бедности мрачной подвала, в роскоши пышной чертога.

Долго я Бога искал, преисполнен мучительной жажды
Лик его светлый увидеть, царящий над миром.
Долго я Бога искал - провидел Его я однажды
В сердце своем, озаренном любовью к несчастным и сирым.
(1891)

* * *
На волне колокольного звона
К нам плывет голубая весна
И на землю из Божьего лона
Сыплет щедрой рукой семена.

Проходя по долине, по роще,
Ясным солнцем роняет свой взор
И лучом отогретые мощи
Одевает в зеленый убор.

Точно после болезни тяжелой
Воскресает природа от сна,
И дарит всех улыбкой веселой
Золотая, как утро, весна.

Ах, когда б до небесного лона
Мог найти очарованный путь, -
На волне колокольного звона
В голубых небесах потонуть!..
1892

* * *
У меня горит лампада,
А в раскрытое окно
Слышен тихий лепет сада,
Видно траурное дно
Ночи, блещущей мирами.
И как будто тишина
Дышит влажными устами
Из раскрытого окна.

Поцелуй ее так сладок,
Так светлы огни небес,
Что не хочется загадок,
Ни сомнений, ни чудес.
Так все просто, так все ясно,
Так все понято легко,
И с природою согласной
Так я верю глубоко!
1898

* * *
Этот бледный цветок в скромных травах полей
Как любовь расцветал и струил аромат…
Что ж он вянет в сияющей вазе твоей,
Среди стен расписных золоченых палат?
Или душно ему в мертвотканной парче?
Или он загрустил о бессмертном Ткаче,
Что и облако ткал, и воздушных стрекоз,
Чье дыханье к тебе в лепестках он принес?
<1899>

На молитве

Необычайные мечты, -
Невыразимое волненье!
Но кто их знает? Я да ты,
Да разве с нами... Провиденье!

Мгновенье - сон и вечность - сон.
А Человек стоит пред нами...
Но Он - Христос и вечность - Он,
И... с распростертыми руками
На крест Голгофы пригвожден
Мгновеньем, созданным веками!.
1899

* * *
В соборе сумрак и прохлада;
Звучны шаги на камнях плит,
Перед Пречистою - лампада,
Свеча - пред Вечерей горит.

Все тихо, все полно покоя,
Все ожидания полно, -
И брезжут пятна у налоя
Сквозь разноцветное окно.

Смущенный, слушаю молчанье
И сам молитвенно молчу,
Да примет Бог мой покаянье
И я возжгу свою свечу!..

Пускай горит она несмело,
Как жертва мирная без слов,
Когда воспримут Кровь и Тело
Во оставление грехов.

Когда ж растает ладан синий
И клир замолкнет, отзвуча…
Перед мерцающей святыней
Пусть догорит моя свеча!
<1899>

В дороге

Мой голос слаб, мой факел темен,
Иду неверною ногой.
А ночь глуха, а мир огромен,
И смотрят звезды надо мной.

Где сеять мне? Какое семя?
Кого мне зернами питать?
Господь! Пошли иное время,
Чтобы посеять и пожать.

Вокруг безлюдье... Свились тени
Глубокой тьмы, как щит врага.
Слабеет взор, дрожат колени,
Скользит над пропастью нога.

О Боже мой, внемли страданьям
Души, идущей за Тобой!
Не усыпи ее молчаньем,
Не разбуди ее грозой!
1904

Терпение

Коль призван жить, твори и мысли,
И беды все переживи,
И все страдания исчисли
Во имя Бога и любви.

Не умирай от испытаний,
От тяжких, будничных забот,
Есть много светлых заклинаний,
Могуч терпения полет!

Терпенье вечности подобно!
Оно и так же холодно,
Спокойно так же и незлобно,
И так же с небом заодно.
12 января 1907

Мирра Александровна Лохвицкая (1869 - 1905)

 

Мирра (Мария) Александровна Лoхвицкая родилась 19 ноября 1869 г. в Петербурге в дворянской семье. Ее отец был известным адвокатом и человеком разносторонних интересов, мать увлекалась литературой. Литературная одаренность в той или иной степени проявилась у всех детей. Особой известности достигла одна из сестер - Надежда Александровна (1872 - 1952), - писательница-юморист, печатавшаяся под псевдонимом Тэффи.

Училась Лохвицкая в московском Александровском институте (семья некоторое время жила в Москве). Поэтический талант проявился у нее очень рано: еще не умея писать, она уже пела песни собственного сочинения. У нее были прекрасные музыкальные данные, и она даже готовилась стать певицей. Поэзией всерьез занялась в возрасте 15 лет. Видимо, тогда же возникло ее литературное имя - Мирра, - причина появления которого была не очень ясна даже близким. Как бы то ни было, это имя - название благовония, с древности используемого в культовом обиходе, - предопределило основную линию ее поэзии: идею благоговейного служения любви, красоте, Богу.

Регулярно печататься Мирра Лохвицкая начала с 1889 г. и сразу же завоевала признание. Ее произведения дважды удостаивались Пушкинской премии, ее называли "Русской Сафо"; нередко говорилось, что по масштабу дарования она "на голову выше" поэтов своего поколения. Но вместе с тем, многое в ее поэзии было современникам непонятно и чуждо. Она была первой русской поэтессой, которая стала писать о любви с откровенностью, прежде дозволявшейся лишь мужчинам, - многих это шокировало. Вокруг имени Лохвицкой был создан ореол "вакханки". Однако те, кто ее знал, с удивлением отмечали, что, несмотря на "смелость" стихов в жизни она была женщиной очень скромной и целомудренной. В 1891 г. она вышла замуж и до конца жизни оставалась "верной супругой и добродетельной матерью". Те, кто знал ее лично, вспоминали о ней с большой теплотой. Так И.А. Бунин, беспощадный в оценках многих современников, относил свои воспоминания о ней к числу самых приятных. "И все в ней было прелестно: звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая легкая шутливость…"

Поэзия Лохвицкой во многом предвосхитила те достижения в области формы, которые обычно связываются с именами поэтов-символистов. Тем не менее, ее отношения с представителями новой поэзии складывались непросто. В жизни часто бывает, что красота женщины, если она сочетается с отсутствием хищнической жилки и порядочностью в традиционном понимании этого слова, становится для своей обладательницы причиной нелегких испытаний. Так было и с Лохвицкой. Роковую роль в ее судьбе сыграли взаимоотношения с поэтом К.Д. Бальмонтом. Их встреча вначале показалась обоим "встречей душ". Однако "нашумевший роман" между ними существовал главным образом в стихах. Когда Бальмонт стал добиваться продолжения в реальности, Лохвицкая ответила отказом, - этого ей не простили идеологи модернизма, добивавшиеся "слияния литературы с жизнью".

С годами в поэзии Лохвицкой стали все яснее звучать религиозные мотивы и тревожные предостережения, адресованные, прежде всего, игравшим в опасные игры поэтическим собратьям. Однако понята и услышана она не была. Одиночество среди враждующих литературных лагерей, пристрастная и недоброжелательная критика, старавшаяся дискредитировать поэтессу, нараставшее непонимание читателей оказывали гнетущее воздействие на ее легко ранимую натуру. Несомненно, подтачивал ее силы и продолжавшийся "роман в стихах", со временем перешедший в своего рода поединок.

С конца 1890-х гг. здоровье Лохвицкой стало ухудшаться. У нее началась "сердечная жаба" (стенокардия). В конце 1904 г., после рождения пятого ребенка, болезнь резко обострилась. Приступы были столь мучительны, что больная всякий раз удивлялась, что все еще жива. Но последние стихи Лохвицкой, написанные в период жестоких физических страданий, не несут в себе ни ропота, ни отчаяния, а напротив, полны светлым чувством примирения и веры в будущую жизнь.

Мирра Лохвицкая умерла 27 августа 1905 г. В разгаре была революция, - возможно, поэтому смерть поэтессы была воспринята, как было написано в одном из некрологов, "со странной и нечуткой холодностью". Один из наиболее неформальных откликов на ее кончину принадлежал известному духовному писателю Е. Поселянину: "Сквозь образ любимого человека ей просвечивала вечность, - писал он, - Вот - высокий образец любви в русской душе, не знающей иных границ для своей любви, кроме безграничной вечности". А критик А. Курсинский сказал так: "Она ободряла нас на пути к вожделенному граду, даря нам отражение лучшей, изящной жизни, в красоте и свете, к которым так беззаветно стремилась ее душа".

 

Звезды

Посмотри на звезды; чистое сиянье
Льют они на землю из лазурной дали.
Что пред ними наши страсти и страданья, -
Мелкие утраты, детские печали?
Все пройдет бесследно, минет скоротечно, -
Только звезды людям не изменят вечно.

Если грусть на сердце, если жизнь постыла,
Если ум тревожат дум тяжелых муки, -
Ты вглядись поглубже в вечные светила,
И утихнет горе и тоска разлуки.
Все пройдет бесследно, минет скоротечно, -
Только звезд сиянье не погаснет вечно!

Quasi una fantasia

I
Однообразны и пусты -
Года томительные шли,
Напрасно тайные мечты
В туманной реяли дали.
Не много счастья, - больше зла
И мук мне молодость дала:
И жизни гнет, и смерти страх,
И наслажденье лишь в мечтах...

II
Чудес ждала я. - Как в чаду,
Я мнила в гордости слепой,
Что жизни путь я не пройду
Бесследно, общею тропой.
Что я не то, что все, - что Рок
Мне участь высшую предрек
Великих подвигов и дел,
И что бессмертье - мой удел.

III
Но доказала мне судьба,
Что жизнь не сказка и не сон,
Что я - страстей своих раба,
Что плотью дух порабощен…
Что грешный мир погряз во зле,
Что нет бессмертья на земле,
И красота, и славы цвет -
Все тлен, все суета сует!

IV
Потом заботою иной
Сменились дни моих тревог, -
Души я жаждала родной,
И душу ту послал мне Бог.
И вот, любовь узнала я
И смысл, и радость бытия,
И чувство матери - из всех
Высоких высшее утех.

V
Была ль я счастлива? - О, да!
Но вечный страх за жизнь детей,
За прочность счастия - всегда
Отравой жизни был моей…
Но час настал, и пробил он, -
И смерть подкралася, как сон,
Коснулась бренного чела
И жизни нить оборвала…

VI
Как будто вдруг на странный бал
Попала я, казалось мне...
Так мрачно там оркестр играл,
Кружились пары, как во сне…
Жар… холод… лабиринт дверей…
- "Домой!" - молила я, - "скорей!"
Мы сели в сани: я и он,
Знакомый с давних мне времен…

VII
Мы едем; вижу я, вдали
Мелькнул и скрылся мирный дом,
Где тихо дни мои текли
В заботах жалких о земном.
- "О, пусть ничтожна жизнь моя,
Я жить хочу! - взмолилась я, -
Мой спутник, сжалься надо мной,
Еще велик мой путь земной!"

VIII
Но он молчит! - И снова я:
 - "Мой друг, прошу я за того,
С кем связана судьба моя. -
Я не могу забыть его…
Назад!… остановись, молю!
Мне жизни жаль, я жизнь люблю!…"
 - "Молчи - промолвил он в ответ. -
К прошедшему возврата нет!"

IX
Мы мчимся... Снежной мглой крутя,
Несется вьюга впереди...
Мне вспомнилось мое дитя,
И сердце сжалося в груди,
 - "Назад! - я вскрикнула. - домой!..
Остался там ребенок мой! -
Он будет плакать, звать, кричать…
Пойми, я жить должна… я мать!" -

X
Молю напрасно, - он в ответ
Качает странно головой.
 - "Что значит горе детских лет?
Утешится ребенок твой". -
"Еще…" - я молвила, стеня, -
"Еще осталось у меня…
Ты знаешь, что!" - Но он в ответ
Твердит одно: - "Возврата нет!"

XI
- "Возврата нет, пойми! Забудь
Земную скорбь с земной тоской"…
Я поняла, - и тотчас в грудь
Влился божественный покой…
Отчизна есть у нас одна, -
Я поняла, что там она,
Что прав чудесный спутник мой:
Гостила я, - пора домой!

XII
И вот… какая красота!..
Какой могучий, яркий свет!..
Родные вижу я места,
Знакомый слышу я привет!
И узнаю… о, сколько их, -
Бесплотных, чистых, но живых,
Всех близких мне - забытых мной
В чужом краю, во тьме земной!..
22 января 1894

Мое небо

Небо и все наслаждения неба я вижу
В личике детском - и глаз оторвать не могу я…
Ангел безгрешный, случайно попавший на землю,
Сколько ты счастья принес! Как ты мне дорог, дитя!

Вьются и золотом кудри твои отливают,
Блещут вкруг милой головки твоей ореолом,
Весь ты - как облачко, светом зари залитое,
Чистый, как ландыш лесной, - майский прелестный цветок!

С кроткою ласкою иссиня-темные глазки
В душу мне смотрят и цветом походят на небо,
Вмиг потемневшее перед грозою весенней…
Небо во взоре твоем я созерцаю, дитя!

Где та страна, о которой лепечут нам сказки?
В край тот чудесный тебя на руках бы снесла я,
Молча, босая, по острым каменьям пошла бы,
Лишь бы избавить тебя - терний земного пути!

Боже! Послав мне ребенка, Ты небо открыл мне,
Ум мой очистил от суетных, мелких желаний.
В грудь мне вдохнул непонятные, новые силы
В сердце горячем зажег пламя бессмертной любви!
30 июня 1894

В час полуденный

 И был искушен Адам в час полуденный,
когда уходят ангелы поклоняться перед престолом Божиим.
(из Апокалипсиса Моисея)

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу.
Духи злые, нелюдимые, по земле блуждая,
Отвращают очи праведных от преддверья рая.

У окна одна сидела я, голову понуря
С неба тяжким зноем парило. Приближалась буря
В красной дымке солнце плавало огненной луною
Он - нежданный, он - негаданный тихо встал за мною.

Он шепнул мне: "Полдень близится, выйдем на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу
В этот час мы, духи вольные, по земле блуждаем,
Потешаемся над истиной и над светлым раем.

Полосой ложится серою скучная дорога,
Но по ней чудес несказанных покажу я много".
И повел меня неведомый по дороге в поле.
Я пошла за ним, покорная сатанинской воле.

Заклубилась пыль, что облако, на большой дороге.
Тяжело людей окованных бьют о землю ноги.
Без конца змеится-тянется пленных вереница,
Все угрюмые, все зверские, все тупые лица.

Ждут их храма карфагенского мрачные чертоги,
Ждут жрецы неумолимые, лютые как боги.
Пляски жриц, их беснования, сладость их напева
И колосса раскаленного пламенное чрево.

"Хочешь быть, - шепнул неведомый, - жрицею Ваала,
Славить идола гудением арфы и кимвала,
Возжигать ему курения, смирну с киннамоном,
Услаждаться теплой кровию и предсмертным стоном?"

-- "Прочь, исчадья, прочь, хулители!" я сказала строго, -
Предаюсь я милосердию всеблагого Бога".
Вмиг исчезло наваждение. Только черной тучей
Закружился вещих воронов легион летучий.

Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу,
В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,
В этот час бесовским воинствам власть дана такая,
Что трепещут души праведных у преддверья рая!
<1898 - 1900>

Молитва о гибнущих

О, Боже праведный!
Внемли моления
За души гибнущих
Без искупления;
За всех тоскующих,
За всех страдающих,
К Тебе стремящихся,
Тебя не знающих!

Не вам, смиренные,
Чья жизнь - молчание,
Молю покорности
И упования.
Вам, духом кроткие,
Вам, сердцем чистые,
Легки и радостны
Тропы тернистые.

Но вам, мятежные,
Глубоко павшие,
Восторг с безумием,
И злом смешавшие;
За муки избранных,
За боль мгновения -
Молю познания
И откровения!
<1900 - 1902>

Святое пламя

Напрасно в безумной гордыне
Мою обвиняют мечту
За то, что всегда и поныне
Я Духа Великого чту.

Горда осененьем лазурным
Его голубого крыла,
Порывам ничтожным и бурным
Я сердце свое заперла.

Но храма высот не разрушу,
Да светочи к свету ведут!
Несу я бессмертную душу,
Ее же представлю на Суд.

Мой разум стремится к вершине
И к зову вседневного глух.
Со мною всегда и поныне
Великий и благостный Дух.

Поправших Его наказуя,
Он жив и могуч для меня.
Бессмертную душу несу я
Как пламя святого огня!
<1900 - 1902>

* * *
Что можем мы в своем бессилии?
Чья грусть больнее и безмернее?
Мы насаждали мирт и лилии -
И возросли… волчцы и терние.

Не нам святые откровения,
Не нам владеть великой властию,
В любовь мы верили, как в гения -
И предавались … любострастию.

Не нам уйти от мира ложного,
Стремиться к счастью возрожденному.
Мы ожидали невозможного -
И поклонились … обыденному.
<1902 - 1904>

Красный цвет

Мне ненавистен красный цвет,
За то, что проклят он.
В нем - преступленья долгих лет,
В нем - казнь былых времен.

В нем - блеск дымящихся гвоздей
И палачей наряд.
В нем - пытка вымысел людей,
Пред коим бледен ад.

В нем - звуки труб, венцы побед,
Мечи - из рода в род…
И кровь, текущая вослед,
Что к Богу вопиет!
<1902 - 1904>

Отрава мира

На лугу, где звонко бьет источник чистый
Светлою волною, радостной, как день,
Я нашла ягненка с шерстью серебристой…
Между ним и мною тихо встала Тень.

Шепчет, нож тяжелый мне влагая в руки:
"Пред тобою жертва, - жертву заколи.
Не создай кумира из бессильной муки,
В ней отрава мира, в ней печаль земли.

Вырастет из крови пышное растенье,
На стебле колючем красные цветы.
Первый - дерзновенье, а другой - забвенье,
Третий - опьяненье. Их познаешь ты!"

 - Знаю, Темный, знаю, - кротостью блаженной
Никогда не билось сердце у меня.
Но в душе есть жажда правды совершенной,
Есть святое пламя звездного огня.

Знаю, Темный, - в каждом дремлет сила злая,
Зверь, непостижимый воле и уму.
Зверя клятвой вечной крепко заперла я,
Тайный ключ вручила Богу моему.

Верю, верю, Боже, - избранным Тобою
Ты удержишь руку от греха и зла! -
И пошла я смело новою тропою,
И отраву мира в сердце понесла.
<1902 - 1904>

В скорби моей

В скорби моей никого не виню.
В скорби - стремлюсь к незакатному дню,
К свету нетленному пламенно рвусь,
Мрака земли не боюсь, не боюсь.

Счастья ли миг предо мной промелькнет,
Злого безволья почувствую ль гнет, -
Так же душою горю как свеча,
Так же молитва моя горяча.

Молча пройду я сквозь холод и тьму,
Радость и боль равнодушно приму,
В смерти иное прозрев бытие,
Смерти скажу я: "Где жало твое?"
<1904 - 1905>

Злая сила
(моему сыну Валерию)

Печать дара Духа Святаго!
(Слова, произносимые священником
при таинстве миропомазания)

Спаси и помилуй нас, крестная сила,
В час утренней ночи и серых теней.
С зарей я усталые вежды смежила,
Дремал мой ребенок у груди моей.

И чудится спящей - упорно и звонко
Тяжелая муха кружит надо мной.
"Мадонна, Мадонна, отдай мне ребенка!" 
Звенит надо мной неотвязной струной.

"За радость карая, за грех наказуя,
Ваш рок неизбежный тяжел и суров.
Отдай мне ребенка, - его унесу я
На бархат моих заповедных лугов.

Там тихо, там сладко, там зыблются травы
Там дикий жасмин и шиповник расцвел.
Веселье, веселье, цветы и забавы,
И гулы шмелей, и жужжание пчел.

Из меда и млека чудесные реки
Там льются, журча ароматной волной,
И пьющий от них - не возжаждет вовеки.
И минет избранника жребий земной". -

"Исчезни, исчезни, лукавая муха!"
В дремоте мои прошептали уста.
"В тебе узнаю я могучего духа,
Но сила твоя от тебя отнята.

Спасен мой ребенок от снов обольщенья
И духам воздушным его не качать.
Вчера он воспринял святое крещенье
И вышнего дара благую печать".
<1904 - 1905>

День Духа Святого

День Духа Святого блюдите, избранники,
Суровые странники с бледным челом.
Живыми молитвами, всечасными битвами,
Боритесь, боритесь с ликующим злом.

В день Духа Святого молитесь, избранники,
Усталые странники призрачных стран,
Молитесь о знаменье - небесного пламени,
Да славою будет ваш путь осиян.

В день Духа Святого стучитесь, избранники,
Могучие странники давних времен,
Во храмы безлюдные, в сердца непробудные,
Поведайте миру, что Враг побежден.
<1904 - 1905>

 

 

Страница 1 - 10 из 10
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru