Жизнь блаженного Иеронима Стридонского

Неутомимый в ученых занятиях, которые назначались прямо для пользы верных чад Церкви, Иероним в то же время не мог быть спокойным свидетелем того, как заблуждение, возмущая чистоту веры христиан, в невежестве своем думало торжествовать, не вдруг встречая опровержение против себя. С душою кипучею и всегда бодрою, он зорко следил за явлением и действиями неправомыслия в области вероучения и не мог молчать, когда ересь гласно высказывалась со своими воззрениями и основаниями. Считая врагов Церкви своими личными врагами, он борьбу с ними считал высоким, святым делом и, начавши борьбу, не жалел ни сил, ни трудов своих. Главный прием его в подобной борьбе — строгий анализ ереси или, как сам выражался, побеждать противника собственным его оружием. Мы видели, как прежде он обличал Гельвидия и люцифериан; теперь явился новый еретик Іовиниан, за ним последуют и другие, Вигилянций, оригенисты, пелагиане. Они теперь вызвали против себя ученую деятельность Иеронима.

Іовиниан, после довольно долгой жизни в монастыре, вдруг возненавидел свой образ жизни, бросил монастырь и, явившись в Рим (ок. 390 г.), начал проповедовать свои ложные убеждения, к соблазну неопытных и легковерных. Обольстительное учение его, особенно на счет девства и воздержания, оправдываемое его жизнью, которую стал проводить среди удовольствий чувственности развращенного Рима вскоре нашло себе довольно последователей. Осужденное сначала в Риме папою Сирицием, оно проникло в Милан; но и здесь бдительный пастырь стада, св. Амвросий, осудил его на соборе с епископами северной Италии и в то же время написал опровержение ереси в послании к папе. Иовиниан упорствовал. Он так мало сознавал свою вину, что заблуждения свои собрал в одну книгу и пустил в свет. Желая остановить разливающийся поток зла, Паммахий и Домнион послали к бл. Иерониму еретическую книгу, прося его "обличить нелепости ее, и евангельским и апостольским оружием сокрушить Эпикура христианского". Иероним не замедлил выступить против врага Православия с оружием слова и написал (392 г.) в обличение Иовиниана две книги, довольно обширные по объему и проникнутые сильною ревностью по вере. Первую из них он посвятил в особенности защищению высокого достоинства безбрачной жизни, основывая мысли свои на учении ап. Павла, некоторых других мест Писания и на Предании церковном. Здесь же, пользуясь ученостью светскою, он собирает все, что только можно было сказать в пользу девства у народов языческих, с тою целью, как говорит он, чтобы жены, презирающие христианский закон о целомудрии, узнали значение его, по крайней мере, от язычников. Во второй книге Иероним обличает прочие заблуждения еретика, се особенною силою опровергая лжеучение его о посте и воздержании. "Конечно, говорит он, Бог ничего не создал нечистым и потому все должно принимать с благодарением. Но закон ветхий и Новый Завет повелевают, чтобы дух господствовал над плотью, чтобы чувственные пожелания были ограничиваемы. Моисей на вершине Синая постился 40 дней и 40 ночей. Для чего? Чтобы принять от Бога закон Израилю. Народ, напротив, ест и пьет, предается играм и сливает золотого тельца, которому покланяется, как Богу. Ниневия смиряется постом и отводит от себя удары небесного правосудия. То, что так прославлено в Ветхом Завете, не отменено и в Новом. Предтеча Христов, сей священный прообраз иночества, питался в пустыне только диким медом и акридами. Постился и сам Спаситель"…В порыве негодования против наглого учения, покровительствующего безнравственности и распутству, он обращается опять за примерами к язычеству и из него старается привести различные мысли, благоприятствующие его предмету. Он хотел бы, так сказать, вызвать из гробов тени великих философов и мудрецов и от них услышать слово в пользу своей истины, которую они, хотя не вполне ясно, чувствовали еще в свое время..... Это одно из любопытнейших мест книги, одно из тех, где расточаются доказательства и разнообразные и занимательные.

Зато книги эти, только что появившись в свет, тотчас встречены были возражениями со стороны самых православных. Иероним, вполне предавшись ревности, его одушевлявшей, поставлял в них (в 1 кн.) жизнь девственную так высоко в сравнении с состоянием брачным, что, кажется, смотрел на брак, как на порок, более терпимый, чем позволенный законно. Многие римляне смущены были этим. Поэтому, друг Иеронимов, Паммахий, предвидя возможность опасных следствий от этого, старался было задержать, сколько можно было, быстрое распространение сочинения. Но когда и это не помогало делу, тогда, уведомленный о том, Иероним решился написать другое сочинение для объяснения и защиты своих мыслей, адресовав его в Рим на имя Паммахия при особом письме к самому Паммахию. Сознавал ли Иероним справедливость сделанных ему замечаний или по другим причинам, только в аналогии своей он далек от всякого раздражения, и нетерпимости и спокойно старается объяснить то, против чего ему возражали. "Разве серебро, говорил он о брачной жизни, перестает быть серебром потому только, что оно менее драгоценно, чем золото? Разве значило бы унижать дерево и корень, если предпочитают плоды корню, пшеницу — соломе и колосу? Хвалю брак, хвалю супружество, по потому, что они рождают дев; отличаю от шипов розу, от земли — золото, от раковины жемчуг". Ясно, что таким объяснением нельзя было успокоить возражающих. Возражения принимали характер волнения умов. Иероним пытался еще уяснять свою точку воззрения на предмет в письме к Домниону, но и этот опыт не много изменил дела. Оставаясь при своем мнении, Иероним жалел только, что не все принимают это учение его.

Вигилянций, — родом из южной Галлии, низкого происхождения, разными происками и покровительством некоторых лиц успевший достигнуть пресвитерского сана. Прибывши на восток и имея с собою и письмо к бл. Иерониму от своего покровителя Павлина, он радушно принят этим старцем и долго пользовался дружеским доверием и расположенностью его и нередко вступал с ним в продолжительные беседы о предметах веры и благочестия. Потом, когда поднялись на востоке толки по поводу ереси оригенистов, Вигилянций присоединился к противникам Иеронима и думал было обвинить его в заблуждениях Оригена. Иероним написал письмо и Вигилянцию и силою своего слова заставил его молчать. Оставаясь в душе при своем и скрывая завистливую вражду против Иеронима, Вигилянций показал вид, будто вразумился, просил прощения, и однажды (в восхищении от проповеди Иеронима о воскресении тела) торжественно, в церкви, свидетельствовал о Православии вифлеемского учителя. Казалось, все тем и кончилось. Но оставив восток в добром, по-видимому, расположении к Иерониму, Вигилянций, на пути в Рим, опять объявил себя врагом Иеронима, называл его еретиком и, распространяя это в народе, с хвастовством утверждал, что он лично обвинял в ереси Иеронима, который будто не мог устоять против сильного и красноречивого его слова. Под ложным предлогом ревности по вере, а в самом деле по зависти к славе Иеронима и по пустому хвастовству, Вигилянций начал обличать христиан, в отступлении от истины и дошел до того, что стал называть их идолопоклонниками за почитание останков мучеников и святых, порицал всенощные бдения, употребление свеч при гробах мучеников, осуждал девство и другие предметы благочестия христианского. Рипарий, пресвитер таррагонский, опасаясь соблазна верующих, просил (404 г.) Иеронима во время отвратить зло, — обличить еретика. Иероним написал письмо к Рипарию, в котором изъявляет полную готовность обличить еретика, как скоро ересь его будет обнародована письменно. Около 403 года Вигилянций успел уже письменно обнародовать свои мысли. В 406 году, получив от Рипария и самую еретическую книгу, Иероним в одну ночь написал книгу опровержений учения Вигилянция.

В этой книге бл. Иероним обличает еретика вначале как своего личного противника, а потом как врага церкви и ее спокойствия. "Мы не служим и не поклоняемся ни солнцу, ни луне, ни другим тварям, говорил он в защиту почитания св. мощей, но чтим останки мучеников и святых для того, дабы честь, которую мы им воздаем, обратилась к Богу. О безумная голова! кто воздавал когда либо божеское поклонение мученикам? Кто почитал человека как Бога? Уж не Павел ли и Варнава, которые, когда ликаоняне приняли их за Юпитера и Меркурия и хотели им принести жертвы, разодрали свои одежды и объявили о себе, что они люди?... "Если апостолы и мученики, говорил он в подтверждение действительности наших молитв к святым, еще будучи во плоти, могли умолять Бога о людях, то не более ли они могут ходатайствовать о нас теперь, когда совершили свои победы и получили венцы?".

Доказывая Преданием и всегдашним обычаем Церкви святость и необходимость почитания останков мучеников и святых, бл. Иероним пишет: "Чтобы согласиться с ним (Вигилянцием), для этого надлежало бы осудить благочестивое попечение Иосифа о погребении Иакова, осудить народ Божий за то, что он вынес из Египта кости самого Иосифа, апостолов за то, что они воздали последнюю честь телу св. Стефана; царей христианских за то, что они давали повеления о перенесении мощей; епископов, — что перенесли сии священные останки с великим торжеством и почестями; всех христиан за то, что они посещают храмы мучеников и возносят к ним свои молитвы".

Имея в виду одни злоупотребления и беспорядки, какие иногда совершались во время всенощных бдений при гробах мучеников, Вигилянций вооружался против самых бдений и порицал их. "Но, возражал ему Иероним, неосновательно было бы уничтожить эти бдения потому только, что злоупотребляют ими некоторые юноши и жалкие женщины; эти люди и вне бдений могут производить беспорядки в своих домах или в чужих; иначе, притом, надлежало бы отменить и пасхальное бдение".

Употребление свечей при богослужении и зажигание их пред гробами святых Вигилянций также сделал предметом осуждения и на этот вековой обычай Церкви смотрел как на подражание языческим празднествам, особенно ему казалось странным зажигание свечей среди белого дня. Бл. Иероним обличает еретика и по этому предмету, стараясь убедить его, что неприличное у язычников, в их служении божествам ложным, должно быть похвальным и священным у христиан — прославляющих мучеников Иисуса Христа. После этого доказательства он указывает еретику на употребление огня в церкви подзаконной, его там божественное установление (Лев. IV, 13; Исх. 27, 20. 21), освященное наконец примерами самих апостолов (Деян. 20, 7. 8).

Увлеченный духом своего предшественника, Вигилянций осуждал жизнь иноческую и его развращенному сердцу казались несогласными с духом христианства те постоянные испытания и подвиги, каких требует обет девства и целомудрия; он порицал, наконец, бывший тогда в употреблении обычай посылать в Иерусалим милостыню и продавать свое имущество для бедных. Всегда жаркий до увлечения защитник девства, Иероним и теперь отдается этому чувству и вместо того, чтобы рассуждать, доказывать и силою доказательств опровергать своего противника, он на вопросы большей частью отвечает вопросами и не опровергает возражений, а рассекает их.

Сочинение это важно для нас особенно по тем подробностям, какие сообщает оно о вере и благочестивых обычаях Православной Церкви в продолжении первых трех веков.
Настает продолжительный и жаркий спор в церкви восточной и отчасти западной с оригенистами. Неправые мысли Оригена, поддерживаемые, развиваемые и распространяемые некоторыми наставниками и воспитанниками из школы александрийской, питавшими особенное уважение к знаменитому учителю своему, вскоре нашли себе многих слепых приверженцев в самих даже представителях церквей. Пока эти мысли оставались одним личным убеждением их, — никому не было до них дела; но когда большая часть востока явно увлекалась ими и проповедовала их, как учение православное, тогда, в числе многих других, и бл. Иероним, при всем уважении своем к Оригену, принужден был стать против возникающего зла, и на первых порах пожертвовать для этого даже искреннею дружбою своею с Руфином. Дело оригенистов тесно связано с некоторыми предварительными событиями в церкви и начато другим поборником Православия, св. Епифанием Кипрским.

Этот добрый и ревностный пастырь не мог без скорби смотреть, как приверженцы Оригена распространяли, особенно в Палестине, неправое учение его. Епифаний подозревал епископа иерусалимского Иоанна (друга Иеронимова и Руфинова) соучастником и даже покровителем их и потому, решившись начать дело с него, в 394 году отправился в Иерусалим. Убедившись там в справедливости своего подозрения и заметив, что не только сам епископ, но и большая часть иноков (в том числе и сам Руфин) и членов клира питают большое сочувствие к неправому учению, он, несмотря на ласковый прием Иоанна и видимую с ним дружбу, сначала кротко умолял его оставить свое убеждение, а потом, при явном сопротивлении Иоанна, принужден был торжественно, с церковной кафедры, обличить пастыря иерусалимского и его пасомых в приверженности к учению несогласному с Православием. С глубокою скорбью и слезами св. Епифаний прекратил общение свое с Иоанном и советовал и бл. Иерониму, которого он хорошо знал по ревности его к вере, равно как и братии его прекратить единение со своим епископом. Блаж. Иероним не усомнился предпочесть благо Церкви долговременной расположенности к Иоанну и склонился на предложение преклонного старца кипрского. Тотчас же он перевел на латинский язык обличение пастыря кипрского против Иоанна. Несогласие это было усилено новым спором между Иоанном и св. Епифанием по случаю рукоположения Епифанием Павлиниана, младшего брата Иеронимова, пресвитером в монастырь Вифлеемский. Иоанн жаловался на этот поступок Епифания, а пастырь кипрский требовал одного — отказаться от всех ересей, в которых он обвинял его, Руфина и некоторых других лиц. Оставалось объясниться Иоанну Он написал защитительное послание и отправил его к Феофилу Александрийскому и ко всем епископам востока и запада. Все наперерыв читали апологию Иоанна и вместе обличение против него св. Епифания.

Бл. Иероним, доселе только сочувствовавший ревности пастыря кипрского, решился сам выступить с обличением ереси. Он знал, что молчание может иногда служить знаком виновности в глазах людей, не знающих дела, а с другой стороны Паммахий писал к Иерониму, что апология Иоанна стала уже производить волнение умов, потому что многие недоумевали, какой стороны держаться им. Поэтому в ответ на просьбу Паммахия, требовавшего объяснить ему положение дела, Иероним написал опровержение против апологии Иоанна. Он не руководился, как сам замечает, ни пристрастием, ни тщеславием, но единственно благом веры. "Основательно ли оправдание Иоанна? чиста ли его вера? Пусть он объяснится без всяких уверток и тогда не будет более смущения". Вступая потом в подробности разбора апологии Иоанновой, Иероним замечает, что из 8 пунктов, в которых обвиняли Иоанна, обвиняемый коснулся только трех, не упоминая даже о прочих. Опытный обличитель неправого учения поочередно касается каждого из этих пунктов, разбирает их подробно и, сравнивая с учением православным, находит в каждом пункте мнения еретические; при этом он не дает места никаким уверткам.

Иоанн, оскорбленный вмешательством бл. Иеронима в его спор с св. Епифанием, и прекращением общения с ним, грозил Иерониму изгнанием, а иноков вифлеемских склонял не следовать за своим настоятелем, не производить раскола и подчиниться своему пастырю. К этому же времени к Иерониму писал и Феофил, епископ александрийский, склоняя его к миру с своим епископом. Иероним отвечал письмом Феофилу, где подробно излагает правоту своего дела и вместе жалуется на Иоанна, особенно за то, что Иоанн хлопотал об его ссылке; но нельзя сказать, чтобы слова Иеронима не дышали искренним желанием мира.

Феофил, надеясь, что личное его присутствие устроит мир в церкви иерусалимской, отправился в Палестину и начал обходиться с обоими несогласными сторонами дружелюбно и ласково, склоняя их к примирению. Эта мера оказалась наилучшею к прекращению соблазнительного спора. Из уважения ли к пастырю александрийскому, столь деятельно принявшему участие в состоянии церкви иерусалимской, а больше всего, кажется, оттого, что в это самое время (около 399 года) на самого Иеронима послышались из Рима обвинения в оригенизме, Иероним решился уступить настоянию Феофила и около 400 г. вместе со своими иноками вступил в общение с Иоанном. Так кончился первый спор с оригенистами.

Во все продолжение несогласия между бл. Иеронимом и епископом Иоанном Руфин, сочувствуя последнему, открыто старался держать себя в стороне. Не видим, чтобы он был одним из деятелей этого спора, но нельзя не заметить, как покажет дальнейшая история, что он, живя с Иоанном, разделял его и мысли, и был уже тайным противником Иеронима; дальнейший спор между этими друзьями показал, кто из них был на чьей стороне. Отправляясь в Рим, после долгого пребывания своего на востоке (27 лет), он захотел мирно проститься с Иеронимом. В церкви Воскресения Господня, у подножия алтаря, один другому протянул руку и Иероним провожал своего друга в путь. Казалось, мир возвратился к старым друзьям; но увидим, что этот мир был только предвестником той сильной бури, которая не только поколебала восстановленную дружбу, но и превратила ее в открытую и продолжительную вражду.

Прибывши в Рим, Руфин, по просьбе инока Макария, перевел на латинский язык 4 книги "О началах" Оригена (Peri archon), и таким образом открыл для всех тот источник, из которого все оригенисты почерпали свои мысли. Назначенный для лица частного, перевод вскоре вошел во всеобщее употребление, и римляне, до этого времени бывшие холодными зрителями спора на востоке о заблуждениях Оригена, не имея возможности читать их в подлиннике, принялись теперь слишком жарко за дело, с жадностью перечитывая любопытный перевод, доступный для всякого читающего. Плодом всеобщего увлечения началами Оригена явилось скоро в Риме сильное брожение умов. Повторилось то же, что было и между современниками Оригена: одни питали к нему беспредельное удивление, другие осыпали величайшими оскорблениями. Между мирянами обнаружилось движение в пользу Оригена, тогда как большая часть членов клира и лиц, преданных жизни благочестивой, стали смотреть на новые для них мысли, как на опасный соблазн для Церкви. Слухи об этом дошли до Иеронима и его смущало новое волнение в Риме, которое так много зла оставило на востоке. Иероним отправил в Рим несколько своих друзей, чтоб в лице их наблюдать за движениями новой опасности и по возможности противодействовать виновникам ее. Столкновение между Иеронимом и Руфином было при этом неизбежным. Руфин выставлял свой труд делом законным, основываясь на таком авторитете и примере, каков авторитет и пример друга Иеронима, недавно так сильно поражавшего неправомыслие оригенистов. Это обстоятельство открыто вызывало Иеронима на объяснение и за объяснением необходимо последует ссора; и действительно вскоре завязался между ними такой спор, какого еще не было из-за Оригена.

Еще Руфин трудился над обработкою своего перевода, как уже начали предпринимать меры сделать труд этот бесполезным. Противная сторона, похитив одну из его рукописей и поместив в ней несколько арианских мыслей, пустила в ход, как экземпляр сочинения, имевшего явиться в свет от имени Руфина. В этих обстоятельствах Паммахий и Океан письмом к Иерониму просили у него сначала точного перевода книги "О началахъ" Оригена - перевода, который бы мог и уличить Руфина в (мнимом) извращении подлинника, ослабить уважение к Оригену у приверженцев к нему, если бы в новом переводе указаны были неправые мысли Оригена против Бога Слова; затем просили прислать оправдание со стороны самого Иеронима, которое бы показало, что, не смотря на его переводы творений Оригена и на разные похвалы ему со стороны Иеронима, все таки сам Иероним никогда не был оригенистом, и, следовательно, напрасно иные в подтверждение своих мыслей думают ссылаться на его имя. Бл. Иероним тотчас же написал небольшое письмо к Руфину, где, поблагодарив его за честь, с какою оп относится к его имени, просит однако же вперед не хвалить таким образом Иеронима, а вслед затем немедленно приступил к делу, и чрез год, в 400 г., перевод и объяснение явились в Риме, последнее в письме на имя Паммахия и Океана. К сожалению, ни перевод, ни объяснение не имели желанного успеха. В Риме друзья Иеронима, прочитавши присланный новый перевод, тотчас увидели, что невозможно объявить его, не возбудив всеобщего упрека переводчику. Пытаясь обнародовать опасную книгу с целью уронить того, кто писал ее, не значило ли неблагоразумно подвергать опасности читателей прежде, чем удастся унизить самого автора? Впрочем, по неосторожности Паммахия перевод вскоре явился таки во многих списках и распространился по городу. Что же вышло? Вопреки ожиданию, им воспользовался только Руфин, как доказательством своего правоверия и согласия с верою никейских отцов и вместе своей благонамеренности и осмотрительности: потому что противоречия двух переводов ясно давали знать, что Руфин старался выпустить в своем переводе и устранить от народа все, что могло иметь малейшее сходство с учением Ария. Что касается самого Оригена, то новый труд Иеронима не решил ничего, потому что вопрос был не столько в том, свободен ли греческий текст "О началах" от заблуждений, сколько в том, произошли ли эти заблуждения от самого Оригена, или они были делом еретиков. Объяснение Иеронима не было счастливее перевода. В самом деле, хорошо объясниться было затруднительно теперь для Иеронима. Как отвергнуть то, что Иероним переводил различные творения Оригена? Как, не обличив себя в непостоянстве, охуждать, обвинять и объявлять теперь еретиком того человека, которого пред тем осыпал величайшими похвалами? Поэтому заметно, что оправдание это с одной стороны очень осторожно и мало убедительно, с другой, кажется, писано с глубоко опечаленным сердцем. Увлечение со стороны Иеронима к Оригену было неоднократно высказываемо прежде так смело, что для него теперь было тяжело торжественно отрекаться от него, и вот этот великий муж принужден был прибегать к слабым извинениям, называя свою привязанность к Оригену то плодом увлечения юности, то — прельщения языческою философиею, чтением коей, как он уверяет, так неблагоразумно занимался в течение долгого времени.

Между тем события на востоке изменили ход этого дела. Феофил, епископ александрийский, заметивший опасные следствия от движения оригенистов и убежденный в том же частою перепискою со св. Епифанием и бл. Иеронимом, явился сильным и неустрашимым противником новых еретиков. На соборе в Александрии (в конце 399 или начале 400) он торжественно осудил учение Оригена и, чтобы успешнее пресечь развитие зла, положил отлучение от Церкви на всякого, кто не только дерзнул бы что-нибудь сказать в пользу его, но и осмелился бы читать его. Его примеру последовали на западе и папа на соборе в Риме осудил то, что Феофилом осуждено было на востоке.

При таком крутом и решительном обороте дела Руфин, видя себя не совсем свободным от обвинения в ереси, занялся апологиею (libri invectivorum). В этой апологии он хотел достигнуть разом двух целей: сначала отдалить от себя всякое подозрение относительно своей веры (книга 1), затем — обессилить оправдание Иеронима несколькими возражениями против его оправдания (книга 2).

Едва эта апология явилась в Риме, друзья бл. Иеронима поспешили уведомить его об этом. Брат его Павлиниан (бывший в то время в Риме, вероятно, по делам о продаже оставшегося в Стридоне родового имения их) доставил ему большие из апологии выписки, на основании которых Иероним начал писать свою апологию. Эту апологию свою против нападок Руфина Иероним, приспособляясь к составу Руфиновых нападок, разделил также на две части и послал в Рим на имя Паммахия и Маркеллы. Не нужно, поэтому, удивляться, если в этой апологии, которая могла основываться только на отрывках не бывшей под глазами книги, недостает надлежащей связи и порядка.

Получив копию с апологии Иеронима, Руфин в два дня ответил на нее письмом, которое не дошло до нас, но о котором легко составить понятие, судя по возражениям на него со стороны Иеронима. Оно, по словам Иеронима, "исполнено одних несправедливых укоризн и обид и взносить на своего противника целые горы преступлений". Под конец Руфин требовал от Иеронима прекратить переписку по этому делу и не продолжать более публичными прениями соблазна, который уже произведен в Церкви, и которого всю ответственность он отселе слагает на него: "Желаю, чтобы ты возлюбил мир", заключал он последние слова своего письма.

В тоже время и почтенный епископ аквилейский, Хромаций, тоже писал к Иерониму, заклиная его оставить соблазнительный спор, но отшельник вифлеемский решил в душе своей еще отвечать на угрозы и несправедливости Руфина. Принимаясь за новую апологию, он призывает Господа во свидетели, что он имел намерение последовать совету друга-пастыря; но угрозы Руфина принуждают его отвечать из опасения быть обвиненным, в случае молчания, в чрезвычайных каких-то преступлениях, взнесенных на него Руфином. В этой третьей апологии много предметов, о которых уже было сказано в предыдущих. Обильная и разнообразная ученость бл. Иеронима, его живое и живописующее воображение, частые порывы одушевления и восторга не могут однако ж освободить от неприятного чувства при чтении тех страниц этой апологии, которые наполнены жарким, утомительным спором и однообразными повторениями. И нужно при этом заметить, что эта апология Иеронима, если освободить ее от всех личных расчетов с Руфином, каких здесь много, полезна в интересах более светской учености, чем церковно-христианской.

Среди этой славной борьбы Иеронима с еретиками и ересями, которая привлекала к себе главную письменную деятельность его этого времени, неутомимый наш труженик не упускал из виду и второстепенных интересов борьбы, чтобы как можно больше сделать в пользу истины. По делу об оригенизме и оригенистах, кроме переписки его с Феофилом Александрийским, о которой мы уже говорили, есть еще три маленькие письма его к этому епископу, касающиеся прямо или непрямо того же дела; а главное, Иероним переводил всю переписку епископов и соборов об оригенистах, все окружные и пасхальные послания к верующим по тому же делу, — переводил одни с греческого на латинский язык, другие обратно. Переведены Иеронимом письмо Феофила к Епифанию, соборное послание Феофила к епископам палестинским и кипрским, ответное послание собора иерусалимского к Феофилу, письмо Дионисия Диоспольского к Феофилу, письмо Анастасия папы к Симплициану и три (I, II и III) пасхальных послания Феофила. Вся эта деятельность Иеронима относится к 401— 404 г. К этому же времени относится письмо Иеронима к Паммахию и Маркелле, при котором он послал им II пасхальное послание Феофила в латинском переводе и письмо к Павлину в ответ на два вопроса, касавшиеся Оригена и его сочинений, переводимых Иеронимом.