Пять слов о богословии. Слово 29, о богословии третье, о Боге Сыне первое

Какой же есть еще у них неотразимый довод, к которому, может быть, прибегнут они в заключение всего? "Если Бог не перестал рождать, то рождение несовершенно. И когда Он перестанет? А если перестал, то, без сомнения, и начал". Опять плотские говорят плотское. А я как не говорю, вечно или невечно рождается Сын, пока не вникну тщательнее в сказанное: прежде всех холмов раждает Мя (Притч. 8:25), — так не вижу необходимого следствия в доказательстве. Ибо если имеющее прекратиться, по словам их, началось, то не имеющее прекратиться, без сомнения, не начиналось. А потому, что скажут о душе или об ангельской природе? Если они начались, то и прекратятся. А если не прекратятся, то, как видно из их положения, и не начинались. Но они и начались, и не прекратятся. Следственно, несправедливо их положение, что имеющее прекратиться началось.

Наше учение таково: как для коня, вола, человека и для каждой вещи одного рода одно есть понятие, и что подходит под сие понятие, о том оно сказуется в собственном смысле, а что не подходит, о том или не сказуется, или сказуется несобственно, так одна есть Божия сущность, одно Божие естество, одно Божие именование (хотя имена и различаются вследствие различных некоторых умопредставлений), и что в собственном смысле именуется Богом, то действительно есть Бог; а равно, что по естеству есть Бог, то истинно именуется Богом; если только истина состоит у нас не в именах, а в вещах. Но они, как бы опасаясь, чтобы не все уже подвигнуть против истины, когда бывают к тому принуждены разумом и свидетельствами, исповедуют Сына Богом, но Богом по соименности, то есть по участию в одном наименовании. Когда же возражаем им: а что? Неужели Сын не в собственном смысле Бог, подобно тому как животное на картине не собственно животное? и как Он Бог, если не в собственном смысле Бог? — тогда они отвечают: что же препятствует, чтобы одни и те же были и соименны, и именовались каждый в собственном смысле? При сем представляют в пример пса, живущего на суше, и пса морского, которые соименны и именуются каждый псом в собственном смысле. Правда, что между соименными составляет некоторый род как подобное сему, так и иное что-нибудь, если оно хотя и различно по естеству, впрочем носит то же имя и равно в нем участвует. Но там, подводя под одно наименование два естества, не утверждаешь ты, наилучший, чтобы одно было лучше другого, чтобы одно предшествовало, а другое в меньшей мере было тем, чем оно называется. С ними не сопрягается ничего такого, что делало бы сие необходимым. Первый пес не больше, а второй не меньше первого есть пес, то есть и морской пес — живущего на суше, и, обратно, живущий на суше — морского (да и почему или на каком основании было бы сие?); напротив того, общее наименование имеют предметы равночестные и различные. Но здесь, с понятием о Боге сопрягая досточтимость и превосходство над всякой сущностью и естеством (что принадлежит единому Богу и составляет как бы естество Божества), а потом приписав сие Отцу и отняв у Сына (через что ставишь Его ниже и уделяешь Ему второстепенное чествование и поклонение), хотя на словах придаешь Ему Богоподобие, на самом же деле отсекаешь у Него Божество и от соименности, заключающей в себе равенство, со злым умыслом переходишь к соименности, которой связываются вещи неравные. А таким образом, по твоим умозаключениям, человек на картине и человек живой ближе изображают Божество, нежели представленные в примере псы. Или уступи Обоим как общение в наименовании, так и равночестность естеств, хотя и признаешь Их различными; тогда уничтожатся у тебя псы, которых придумал ты в объяснение неравенства. Да и что пользы в соименности, если разделяемые тобой не будут иметь равночестности? Ибо не в доказательство равночестности, но в доказательство неравночестности прибег ты к соименности и к псам. Можно ли больше сего изобличить в себе и противоречие с самим собой, и противление Божеству?

Если же к сказанному нами: Отец больше Сына, как Виновник, присовокупив положение: но Виновник по естеству, выводят они заключение: Отец больше Сына по естеству, то не знаю, самих ли себя больше обманывают они или тех, к кому обращают слово. Ибо не безусловно все то, что сказуется о чем-нибудь, должно быть сказуемым и подлежащего ему, но надобно различать, о чем говорится и что. Иначе что препятствует и мне, сделав такое положение: Отец больше по естеству, и потом присовокупив: а что по естеству, то не всегда больше и не всегда отец, вывести из сего заключение: большее не всегда больше, или: отец не всегда отец. А если угодно, буду рассуждать так: Бог есть сущность, но сущность не всегда Бог; отсюда сам выведи заключение: Бог не всегда Бог. Но думаю, что это ложное умозаключение, на учебном языке обыкновенно называемое от относительного к безусловному. Ибо когда даем им понятие о большинстве виновника по естеству, они вводят понятие о большинстве по естеству. Здесь то же, как если бы мы сказали: известный человек мертв, а они сделали бы наведение просто: человек мертв.

Но как умолчать нам о том, что не меньше предыдущего стóит быть упомянутым? Они говорят: Отец есть имя Божие по сущности или по действию — и в обоих случаях хотят завязать нас. Если скажем, что имя Божие по сущности, то с сим вместе допустим иносущие Сына, потому что сущность Божия одна, и ее, как говорят они, предвосхитил уже Отец. А если имя по действию, то, очевидно, признаем Сына творением, а не рождением. Ибо где действующий, там непременно и произведение. И может ли сотворенное быть тождественно с Сотворившим? — скажут они с удивлением. Весьма бы уважил и я сам ваше разделение, если бы необходимо было принять одно из двух. Но справедливее будет, избежав того и другого, сделать третье положение, а именно сказать вам, премудрые, что Отец есть имя Божие, не по сущности и не по действию, но по отношению, какое имеют Отец к Сыну или Сын к Отцу. Ибо сии наименования как у нас показывают близость и сродство, так и там означают соестественность Родившего с Рожденным. Ho пусть будет слово: Отец, в угодность вашу, означать и некоторую сущность; тогда, по общим понятиям и по силе сих наименований, Он введет с Собой и Сына, а не отчуждит Его. А если угодно, пусть будет именем по действию; и в сем случае не переспорите нас. Мы утверждаем, что сие самое, то есть единосущие, и было действием Отца; или иначе понятие о таковом действии заключало бы в себе нелепость.

Видишь ли, что мы избегаем ваших ухищрений, как ни хотелось вам одолеть нас? Но поелику мы узнали уже, сколько непреоборимы твои умозаключения и ухищренные доводы, то посмотрим, какова крепость твоих доказательств из слова Божия, если станешь убеждать нас и оными.

Ибо мы и познали, и проповедуем Божество Сына, руководствуясь великими и высокими речениями. Какими же? Следующими: Бог, Слово, в начале, с началом начало (В начале бе Слово, и слово бе к Богу, и Бог бе Слово, Ин. 1:1; и: с Тобою начало, Пс. 103:4; и еще: призвавый ю от родов начало, Ис. 41:4). А также наименования: Сын Единородный (Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда, Ин. 1:18), Путь, Истина, Жизнь, Свет (Аз есмь путь, истина и живот, Ин. 14:6; и еще: Аз есмь свет миру, Ин. 8:12), Премудрость, Сила (Христос Божия сила и Божия премудрость, 1 Кор. 1:24), Сияние, Образ (χαρακτήρ, εἰκών), Печать (Иже сый сияние славы и образ (χαρακτήρ) ипоcmаcu Его, Евр. 1:3; и еще: Образ (εἰκών) благостыни, Прем. 27:6; и еще: сего бо Отец знамена Бог, Ин. 6:27), Господь, Царь, Сый, Вседержитель (и Господь одожди огнь от Господа, Быт. 19:24; и еще: жезл правости, жезл царствия Твоего, Пс. 44:7; и еще: Сый, и иже бе, и грядый, Вседержитель, Откр. 1:8) ясно приписываются Сыну, равно как и другие, имеющие с сими одинаковую силу и принадлежащие к числу тех, из которых ни одно не есть приобретенное и впоследствии усвоенное Сыну или Духу, так же как и Самому Отцу, потому что Он совершен не через приращение, и не было, когда бы Он был без Слова, не было, когда бы Он был не Отец, не было, когда бы Он был не истинен, или не премудр, или не всемогущ, или лишен жизни, или светлости, или благости.

Перечисли же и ты в противоположность сим речениям те, которые отыскивает твоя неблагодарность! Таковы суть: Бог мой и Бог ваш (Ин. 20:17), болий (Ин. 14:28), созда (Притч. 8:22), сотворил есть (Деян. 2:36), святи (Ин. 10:36). А если угодно, и следующие: раб (Ис. 49:3), послушлив (Фил. 3:7), даде (Ин. 5:22; 10:29), навыче (Евр. 5:8), заповеда (Ин. 14:31), посла (Ин. 10:36; 17:3), не может о себе что творити (Ин. 5:30), или говорить (Ин. 12:49), или судить (Ин. 12:47), или даровать (Мф. 20:23), или хотеть (Мф. 26:39). А еще и те, в которых приписывается Сыну неведение (Мк. 13:32), покорность (1 Кор. 15:28), молитва (Лк. 6:12), вопрошение (Ин. 11:34), преспеяние (Лк. 2:52), совершение (Евр. 5:9). Присовокупи, если хочешь, и более сих унизительные речения, например: спит (Мф. 8:24), алчет (Мф. 4:7), утруждается (Ин. 4:6), плачет (Ин. 11:35), находится в борении (Лк. 22:44), укрывается (Ин. 8:59). А может быть, обратишь ты в укоризну даже смерть и крест. Ибо не коснешься, как думаю, воскресения и вознесения, потому что в них найдется нечто и в нашу пользу. Но и кроме сего можешь собрать многое, если захочешь ты себе составить соименного и сопричтенного Бога, когда у нас есть Бог истинный и равночестный Отцу.

Если и каждое из сих речений разбирать в отдельности, то нетрудно будет объяснить тебе их в смысле благочестном, устранив все, что в Писаниях служит для тебя преткновением; ежели только действительно ты претыкаешься, а не с намерением толкуешь криво. Вообще же, речения более возвышенные относи к Божеству и к природе, которая выше страданий и тела, а речения более унизительные — к Тому, Кто сложен, за тебя истощил Себя и воплотился, а не хуже сказать, и вочеловечился, потом же превознесен, чтобы ты, истребив в догматах своих все плотское и пресмыкающееся по земле, научился быть возвышеннее и восходить умом к Божеству, а не останавливаться на видимом, возносился к мысленному и знал, где речь о естестве Божием и где о Его домостроительстве. Ибо было, когда Сей, тобою ныне презираемый, был выше тебя. Ныне Он человек, а был и несложен. Хотя пребыл и тем, чем был Он, однако же восприял и то, чем не был. В начале был Он без причины, ибо что может быть причиной Бога? Но впоследствии начал бытие по причине, и причиной было спасти тебя — ругателя, который презираешь Божество за то, что Оно приняло на Себя твою грубость и посредством ума вступило в общение с плотью; и дольний человек стал Богом, после того как соединился с Богом и стал с Ним едино; потому что препобедило лучшее, дабы и мне быть богом, поколику Он стал человеком. Он родился, но и прежде был рожден, — родился от жены, но и от Девы, — родился человечески, рожден Божески; здесь без отца, но и там без матери; а все сие есть знак Божества. Он носим был во чреве, но узнан пророком, который сам был еще во чреве и взыгрался перед Словом, для Которого получил бытие (Лк. 1:44). Он повит был пеленами, но, воскресши, сложил с Себя гробные пелены. Положен был в яслях, но прославлен ангелами, указан звездой, почтен поклонением от волхвов. Как же ты находишь преткновение в видимом, не обращая внимания на умосозерцаемое? Он спасался бегством в Египет, но и все египетское обратил в бегство. Для иудеев не имяше ни вида, ни доброты (Ис. 53:2), но для Давида красен добротою паче сынов человеческих (Пс. 44:3), но на горе молниеносен и светозарнее солнца, чем и тайноводствует к будущему. Он крещен как человек, но разрешил грехи как Бог; крещен не потому, что Сам имел нужду в очищении, но чтобы освятить воды. Он был искушаем как человек, но победил как Бог, но повелевает дерзать, как Победивший мир (Ин. 16:23). Алкал, но напитал тысячи, но Сам есть хлеб животный и небесный (Ин. 6:33–35). Жаждал, но и возгласил: аще кто жаждет, да приидет ко Мне, и да пиет, но и обещал, что верующие источат воды живые (Ин. 7:39). Утруждался, но Сам есть упокоение труждающихся и обремененных (Мф. 11:28). Его отягощал сон, но Он легок на море, но Он запрещает ветрам, но Он подъемлет утопающего Петра. Дает дань, но из рыбы, но царствует над собирающими дани. Его называют самарянином и имеющим беса, однако же Он спасает сходящаго от Иерусалима и впадшаго в разбойники (Лк. 10:30), однако же Он познается бесами, изгоняет бесов, посылает в бездну легион духов и видит вождя бесовского яко молнию спадша (Лк. 10:19). В Него мещут камнями, но не могут взять Его. Он молится, но и внемлет молитвам. Плачет, но и прекращает плач. Спрашивает, где положен Лазарь, потому что был человек, но и воскрешает Лазаря, потому что был Бог. Он продается, и за самую низкую цену — за тридцать сребреников, но искупает мир, и высокой ценой — собственной Своей кровью. Яко овча на заколение ведется (Ис. 53:7), но Он — Слово, возвещаемое гласом вопиющаго в пустыни (Ис. 40:3). Был мучен и язвен (Ис. 59:5), но исцеляет всяк недуг и всяку язю (Мф. 4:23). Возносится на древо и пригвождается, но восстановляет нас древом жизни, но спасает распятого с Ним разбойника, но омрачает все видимое. Напоевается оцтом, вкушает желчь, но кто же Он? Претворивший воду в вино, Истребитель горького вкушения, сладость и весь желание (Песн. 5:16). Предает душу, но область имать паки прияти ю (Ин. 10:18), но раздирается завеса, потому что горнее делается открытым; но расседаются камни, но восстают мертвые. Умирает, но животворит и разрушает смертью смерть. Погребается, но восстает. Нисходит в ад, но возводит из него души, но восходит в небеса, но приидет судить живых и мертвых и подвергнуть истязанию подобные твоим слова. Если одни речения служат для тебя поводом к заблуждению, то другие да рассеют твое заблуждение!

Такой даем ответ говорящим загадочно — даем не охотно (потому что для верных неприятно пустословить и препираться словами — для них довольно и одного противника (1 Тим. 5:14)), однако же даем по необходимости, для нападающих (потому что и лекарства существуют для болезней), чтобы узнали они, что не во всем они мудры и не неодолимы в своих излишних и упраздняющих Евангелие мудрованиях. Ибо когда, оставив веру, предпочитаем ей силу слова и несомненность Духа уничтожим своими вопросами, а потом слово наше препобеждено будет величием предметов (сие же необходимо последует, когда словом движет немощное орудие — наша мысль), тогда что бывает? Немощь слова представляется нам недостаточностью самого таинства, и таким образом лепота слова обращается в уничижение Креста, как рассуждает о сем и Павел (1 Кор. 1:17). Ибо восполнение нашего учения есть вера.

Но Ты, возвещаяй соузы и разрешаяй сокровенная (Дан. 5:12), наводящий и нас на разум, как сводить наросты насильственно вторгающихся учений, изменив сих наипаче, соделай из хитрословов верными и из именуемых ныне — христианами! К сему и убеждаем вас, о сем и молим по Христе, примиритеся с Богом (2 Кор. 5:20), и Духа не угашайте (1 Сол. 5:19); лучше же сказать, да примирится с вами Христос и, хотя поздно, да воссияет вам Дух! Если же вы через меру упорны, то по крайней мере для себя самих спасем мы Троицу и спасемся Троицей, пребывая чисти и непреткновенни (Флп. 1:10) до совершенного явления того, что для нас вожделенно, о Самом Христе Господе нашем, Которому слава во веки веков. Аминь.