История Русской Церкви. Период III.Разделение Русской Церкви на две митрополии (1461-1589 г.). Московская митрополия.

3. Богослужение и христианская жизнь.

Нестроения в церковном богослужении.

После исправлений в церковном управлении и в духовенстве особенное внимание церкви обращено было на исправление церковной обрядности. Нестроения в ней не только не уменьшались против прежнего времени, но, кажется, еще более увеличивались, несмотря на всю важность, какую придавало церковному обряду русское общество того времени. Встречаем сильные обличения против неблагочинного совершения богослужения, порчи церковного чтения и пения, многогласия при богослужении, происходившего от того, что для сокращения времени службы один читал, другой пел, третий возглашал ектению в одно и то же время, так что ничего нельзя было понять. В пении, вместо прежнего праворечия, явилось раздельноречие, растяжение слов через изменение полугласных букв в гласные и через бестолковые вставки в слова лишних звуков, - пение так называемое "хомовое," в котором многих слов нельзя было и понять. Против всех этих нестроений восставал Стоглав, писали в своих сочинениях и грамотах пастыри церкви. В ХV и ХVI веках мы уже ясно можем следить за проявлениями тех обрядовых мнений, из которых выродился после раскол старообрядства. В 1479 году великому князю наговорили, что при освящении Успенского собора митрополит Геронтий не по правилам ходил с крестами около храма, не по солнцу. Великий князь осердился, стал говорить, что за это Господь пошлет гнев Свой. И поднялся спор о том, nо солнцу или против солнца ходить при освящении храмов. На стороне митрополита стояло большинство духовенства и книжных людей, но так как против него был сам великий князь, то дело дошло до того, что митрополит даже отказался было от кафедры. Истины так и "не обретоша," но великий князь почел нужным уступить митрополиту и бил ему челом ο возвращении на кафедру. Β ХVI веке распространилось сильное сомнение ο том, двоить или троить аллилуию. Β псковском Евфросиновом монастыре двоили, прикрываясь авторитетом преподобного Евфросина. Но во Пскове и в Новгороде этим смущались, как латинством. Владыка Геннадий нарочно спрашивал об аллилуии жившего в Риме ученого переводчика Димитрия Герасимова. Герасимов прислал ответ, который никого тогда не мог удовлетворить, что все равно - двоить или троить аллилуию; поэтому вопрос остался по-прежнему спорным. Отголосок тогдашних споров можно видеть в древней повести ο преподобном Евфросине неизвестного автора начала ХVI века и в житии преподобного Евфросина, написанном священником Василием (в 1547 г.). И в том и в другом произведении аллилуии придается необыкновенно великое значение божественной тайны воскресения (аллилуия, по мнению Василия, значит будто бы "воскресе,") и необычайная спасающая сила, троение же аллилуии называется жидовством и латинством, даже почтением языческого бога. Стоглавый собор поверил сказанию Василия и велел двоить аллилуию. Кроме того, он внес в свои определения (высказывавшееся еще раньше него митрополитом Даниилом) мнение ο двоеперстии в крестном знамении; на троеперстие изречено даже проклятие. При смешении существенного с несущественным обрядовый религиозный взгляд простирался и на обыкновенные житейские вещи и обычаи; все свое, русское, казалось православным, все чужое - еретическим и басурманским. Русские носили бороду, и борода стала существенною принадлежностью православия, а брадобритие - латинской ересью. Стоглав определил над брадобритцем ни отпевания, ни сорокоуста не творить, ни просфоры, ни свечи по нем в церковь не приносить - "с неверными да причтется."

Испорченность богослужебных книг, указанная Максимом Греком, и неудовольствия на него.

В 1518 году, по вызову правительства, в Россию приехал с востока Максим Грек, афонский монах, родом из Албании, получивший образование на западе в Венеции и Флоренции, современник и почитатель знаменитого Иеронима Савонаролы. Его вызвали для пересмотра и перевода греческих книг великокняжеской библиотеки. Воспользовавшись приездом такого образованного человека, правительство и иерархия стали обращаться к нему за разрешением разных трудных вопросов времени и между прочим важнейшего тогда обрядового вопроса об исправлениях в богослужении. Он пересмотрел и исправил Триодь, Часослов, праздничную Минею, Толковое Евангелие и Апостол. Β своем "Отвещательном слове" об исправлениях он после указывал, с какими грубыми ошибками приходилось ему встречатъся в книгах. Β Часословах Христос назывался "единым точию человеком," в Толковых Евангелиях - "бесконечною смертию умершим," в Триоди - "созданным и сотворенным"; Отец в Часословах представлялся "собезматерним Сыну," а в каноне на великий четверг - "не сущим естеством несозданным." Β символе веры ученик Максима Зиновий заметил в 8 члене прибавление слова "истинного." Β исправлениях своих Максим уже не руководствовался обычным приемом русских справщиков - исправлять книги с помощью одного только сличения их с древними рукописями, которое, при неисправности всех вообще рукописей и самих переводов, не могло повести ни к чему прочному и, кроме того, допускало произвол в выборе текста для образца в исправлениях, а все дело вел с помощью богословской и филологической критики текста. Кроме исправления богослужебного текста, Максим старался еще при этом объяснять разные богослужебные обряды и принадлежности, которых вовсе не понимали почитатели церковной внешности, например, объяснял литургию для вразумления тех, которые говорили, что все плоды ее пропадают для непоспевших к Евангелию, эктению "о свышнем мире," под которым многие разумели мир ангельский; толковал значение букв в венцах Спасителя и Богородицы (Митир Тэу читали Марфу), писал об артосе и богоявленской воде. Кружок поклонников, составившийся около Максима, во всем одобрял его исправления, относился к нему, как авторитету, и гордился именем его учеников. Таковы были: князь-инок Вассиан Патрикеев, сотрудник Максима Димитрий Герасимов, писец Максима инок Силуан, его ученики иноки Нил Курлятев, Зиновий Отенский и другие. Вассиан говаривал даже: "Здешния книги все лживыя, а правила не правила, а кривила. До Максима по тем книгам Бога хулили, а не славили." Но большинство русских и митрополит Даниил думали иначе, говорили, что он, напротив, только портит книги, что хулами на них творит велию досаду русским чудотворцам, спасавшимся по этим книгам, и в доказательство указывали на несколько действительно важных ошибок, допущенных в его исправлениях и переводах. Не зная достаточно славянского языка, он долгое время мог работать только с помощью переводчиков, которые, со своей стороны. не знали хорошо греческого языка; Максим должен был сначала переводить с греческого на латинский, знакомый его сотрудникам, а эти с латинского перелагали его перевод уже на славянскую речь. Понятно, что при таком порядке работы многие фразы переводов могли явиться в такой форме, за которую Максим никак не мог отвечать. Явились неточности, например об Иисусе Христе, вместо: "седе одесную Отца," написано было: "седел," как ο мимошедшем факте; вместо: "безстрастно Божество," - "нестрашно Божество"; в переводе жития Богородицы неловко употреблялось "аки" вместо "яко," например, перед словами: ''семени мужескаго никакоже причастившися"; об Иосифе и Марии говорилось: "совокупление же (вместо совещание) до обручение бе." Несчастному справщику пришлось дорого поплатиться за свои исправления. Β 1525 году, как за них, так и по другим обвинениям, он был осужден на соборе и приговорен к заточению в монастырь. Вместе с этим прекратились и его исправления богослужебных книг.

Определение ο богослужебных книгах собора 1551 года.

Вопрос об исправлении богослужебных книг был снова поднят на Стоглавом соборе; но, по малому образованию членов этого собора, он оказался совершенно несостоятельным в решении такого сложного вопроса. Церковные книги велено было исправлять по-старому с добрых переводов, которых, однако, и сам собор не мог указать; по-старому же на это дело уполномачивались всякие грамотеи - все протопопы и поповские старосты, что могло повести только к еще большей порче книг. Сам собор показал образчики крайне неудачных исправлений, указав, например, читать в эктениях: "о архиепископе нашем честнаго его пресвитерства и диаконства," "сами себе и друг другу," и прочее, или в символе веры: "и в Духа Святаго истиннаго и животворящаго," а также указав двоить "аллилуию." После этого строгое определение собора - неисправленных книг ни продавать, ни покупать, ни употреблять в церквах - не имело уже, разумеется, никакого значения. Спустя немного времени после Стоглава приходилось думать уже не об исправлениях в книгах, а только ο предотвращении в них новых описей и недописей; с этой скромной целью и появилась в Москве первая типография.

Устройство типографии в Москве, первые печатные книги и судьба печатников.

Β 1552 r., nо просьбе Иоанна Грозного, из Дании был прислан типограф Ганс Мессингейм или Бокбиндер. Нашлись и свои люди, знавшие типографское дело - дьякон Иоанн Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец; в Новгороде отыскался резчик букв Васюк Никифоров; кроме того, из Польши (вероятно, из какой-нибудь русской типографии в польских владениях) выписаны были новые буквы и печатный станок, и печатание началось. Ганса Бокбиндера, кажется, скоро отпустили, потому что в печатании участвовали только русские первопечатники. В 1564 году вышла первая печатная книга Апостол, а через 2 года выпущен Часослов - оба, впрочем, малоисправные. После этого типографское дело остановилось. Против типографщиков восстали из зависти переписчики книг, у которых они отбивали работу, и обвинили их в ереси; "презельнаго ради озлобления от многих начальник и священноначальник и учителей," главные первопечатники удалились из Москвы в Вильну работать в тамошней типографии; самый двор печатный был подожжен ночью и сгорел со всеми своими принадлежностями. Книгопечатание было снова возобновлено уже в 1568 г. по воле самого царя сначала в Москве, потом в Александровской слободе. Ученик изгнанных первопечатников Андроник Невежа напечатал в новой типографии два издания Псалтири (1568 и 1578 года), тоже весьма неисправные. Все неисправности в рукописях указанных книг были перенесены и в печатные их экземпляры.

Новые храмы.

Вследствие скудности образования Москва таким образом не только не могла справиться с предпринятыми исправлениями одними собственными средствами, но не в состоянии была понять даже чужих работ как, например, работ Максима Грека; но она стала теперъ богата и сделалась в состоянии заявлять свое усердие к благолепию церковной обрядности по крайней мере материальными средствами. Со времени Иоанна III начали вызывать в Россию разных иностранных мастеров для построек и более всего, разумеется, для устроения храмов. Итальянский мастер Аристотель Фиоравенти в 1475-1479 годах выстроил в Москве новый Успенский собор, вместо разрушившегося старого собора. Другие мастера построили богатые соборы в Сергиевской лавре и в некоторых других монастырях и перестроили (1505-1508 гг.) соборы Благовещенский на великокняженском дворе и Архангельский. При Василии Иоанновиче в память взятия Смоленска построен Новодевичий монастырь; построено было до 11 каменных церквей мастером Фрязиным; мастером Николаем Немцем слит громадный колокол в 1000 пудов. Β память взятия Казани при Грозном в 1555 году построен в Москве Покровский собор (Василий Блаженный) весьма оригинального зодчества. Другие города тоже украшались новыми храмами. По древнему обычаю во времена бедствий целыми десятками появлялись церкви обыденные. Замечательно, что только во второй половине ХVI века стал распространяться у нас обычай строить церкви теплые, начало которому положил новгородский владыка Евфимий еще в ХV веке.

Судьба местных святынь. Соборы 1547 и 1549 годов. Новые праздники и обряды.

Развитие московской централизации имело большое влияние на судьбу местных святынь. Β начале описываемого времени мы еще встречаем некоторые остатки старинных понятий о них; так, первый владыка-москвич в Новгороде Сергий не хотел почтить мощей владыки Моисея; сам Иоанн III, посетив Хутынский монастырь, унизил мощи преподобного Варлаама пред московскими мощами и был вразумлен грозным появлением подземного огня. Новый порядок вещей обнаружился собиранием местных святынь в Москву, как общий политический и церковный центр. Ее Успенский собор сделался средоточением этих святынь. Β его иконостасе помещены: из покоренного Новгорода икона Спаса, из Устюга икона Благовещения, перед которой молился Прокопий Устюжский об избавлении города от каменной тучи, из Владимира икона Одигитрии, из Пскова икона Псковопечерская; в ризницу собора взяты из Новгорода сосуды Антония Римлянина. Β Москву же перенесены были местные мощи черниговского князя Михаила и боярина его Феодора (при Грозном). Наконец, по определению московских соборов 1547 и 1549 годов, многие святые разных краев, прежде чтившиеся только местно, получили общее чествование по всей России. Тогда же были собраны местные службы, жития и чудеса новых чудотворцев, а для некоторых составлены вновь и тоже обнародованы повсюду. Это собирание сведений ο святых, их житий и служб продолжалось и после означенных соборов. Следствием его было то, что церковное богослужение в России обогащалось новыми празднествами и службами в честь новых чудотворцев. То же самое делалось в отношении к вновь явленным чудотворным иконам, например, с 1579 года новоявленной иконе Казанской Богородицы. С ХVI века у нас делаются известными некоторые новые обряды: обряд хождения на осляти в неделю Ваий, совершавшийся в Москве митрополитом, а в епархиях, хотя и не во всех, архиереями, причем осла под святителем в Москве вел за повод вместе с боярами сам государь, и обряд пещного действия, совершавшийся по кафедральным соборам перед Рождеством в неделю праотец.

Святые иконы. Дело Висковатого.

Β ХVI веке возник вопрос ο писании икон, потому что через Новгород и Псков в иконописание стало проникать западное влияние, появились иконы, писанные с латинских образцов и отличавшиеся множеством символических изображений. Стоглав определил, чтобы иконописцы непременно держались древних образцов, чтобы архиереи по епархиям установили за иконописанием строгий надзор и запрещали писать иконы от самоизмышления, не по старым образцам и людям неискусным и худой нравственности; в образец для мастеров он рекомендовал известного инока, иконописца Андрея Рублева (+ 1430). Вскоре после Стоглава началось волнение из-за икон, поднятое дьяком Иваном Висковатым. После большого московского пожара вновь расписывали иконами кремлевские храмы; для этого дела были выписаны в Москву новогородские и псковские мастера. Β Благовещенском соборе священник Сильвестр, с доклада царю, велел им изобразить: Троицу в деяниях, Верую, Хвалите Господа, Софию-Премудрость Божию, Достойно, Почи Господь в день седьмый, Приидите, людие, трисоставному Божеству поклонимся и другие. Висковатый соблазнился ο новых иконах - поддерживаемый отставленными от дела московскими мастерами, стал разглашать, что не следует изображать иконным образом невидимое Божество и бесплотных, что первый член Символа веры нужно изображать только словами, а потом до конца уже иконным письмом, по плотскому смотрению, особенно порицал символические изображения, например добродетелей и пороков в виде женщин, Христа в виде ангела с крыльями и т. п., писал митрополиту жалобу, что Сильвестр старые образа вынес, а новые поставил по своему мудрованию. В 1554 году был созван собор и решил дело в пользу Сильвестра. Висковатого за хулу икон отлучили на три года от причастия. "Всякий должен знать свой чин, - сказал ему митрополит, - овца не должна делать из себя пастыря, нога не должна думать, что она голова. Слушай духовных отцов. Вам не велено ο Божестве испытывать; знал бы ты свои приказные дела, - не разроняй списков."

Обрядовый характер благочестия русских людей.

Привязанность к форме, обряду отразилась и во всей нравственной жизни общества. Добродетелями времени были частое присутствие при богослужении, строгое соблюдение постов, кроме положенных, еще добровольных, обетных, по понедельникам и в 12 пятниц, вклады в монастыри и церкви, построение церквей, путешествия к святым местам, раздача пищи и денег бедным и тому подобное. Жизнь благочестивого человека вся строилась по церковному уставу; распределение времени, пища, одежда, этикет общежития, отношения между членами семейства - все носило печать религии. Даже внешний вид русского города и селения показывал, что религия - господствующая сила в стране; иностранцы видели в русских городах множество богатых церквей и монастырей, слышали неумолкаемый звон колоколов; по всем улицам стояли часовни и иконы с зажженными перед ними свечами, прохожие крестились перед каждой часовней, а иные клали земные поклоны; везде можно было встретить духовенство с святой водой, крестами, иконами и пением; весьма часто совершались крестные ходы. Но истинное религиозное чувство, которое оживляет обряд и преобразует нравственность человека, было мало развито. Среди множества вопросов и обличений в ХVI веке подверглось обличениям и это противоречие между христианской внешностью и нехристианскими нравами; но даже те самые люди, которые всех резче обличали обрядовое благочестие, иногда были самыми типичными его представителями, например Грозный, который предлагал самые энергические обличения на Стоглавом соборе. Вся жизнь в его Александровской слободе была устроена по монастырскому чину; царь был игуменом, опричники - братиею с разными монастырскими должностями. Каждый день эта братия упражнялась в богослужении, а в промежутках между молитвами шли страшные пытки и казни или проявления грубого разврата. Достоинство молитвы определялось не силой душевного умиления, а счетом поклонов, милосердие - счетом поданных нищему алтынов, усердие к церкви - числом пожертвований в монастыри. Выразительным памятником этого благочестия остался синодик Грозного, который он послал в Кириллов монастырь для вечного поминовения, заплатив за него 2200 руб.; это огромное поминанье в двух томах, в котором записано 3470 душ убитых царем людей; царь даже не знал всех их по именам, а записывал по местам огулом: помяни, Господи, столько-то убиенных там-то, их же имена Ты Сам, Господи, веси.

Под благочестивой внешностью в обществе обнаруживалась азиатская грубость нравов. Β общественных отношениях видим угнетение низших высшими, бедных богатыми, подчиненных начальствующими. Β суде и управлении господствовали страшные пытки и страшные казни. Неуважение к личности, привычка давать волю рукам господствовали одинаково во всех классах общества. Β разбоях, наездах на чужие дворы и имения упражнялись люди самые близкие к правительству - опричники. До чего доходила необузданность таких наездов, видно из того, что опричине поплатились своим добром не одна церковь и не один монастырь; в новгородской волости опричники разломали даже гроб преподобного Саввы Вишерского. Иностранцы замечали в русских слабость чувства чести, ложь и обманы. "Мои русские, - говорил им Грозный, - все воры." Всякий, приставленный к какому-нибудь делу старался нажиться на нем. Стоглав возмущался тем, что даже приставники богаделен - и те наживались за счет милостыни, которую боголюбцы подавали богаделенным нищим. Существовали грубые потехи, например кулачные бои, на которых побивали людей до смерти. Грозный увеселялся травлей людей медведями; то же делали и другие сильные люди. Общественные сходки, пиры и беседы редко не оканчивались дракой и даже убийством. Моралисты вооружались также против поголовного пьянства во всех сословиях, не исключая даже высшего духовенства, особенно против пьяного препровождения праздников и семейных торжеств. По описанию Стоглава, свадебный поезд, например, совершался пьяной толпой с дудками и бубнами, а, впереди ехал верхом, в епитрахили и с крестом, священник, которого тоже предварительно напаивали. В праздновании главных христианских праздников, кроме того, и теперь еще замечалась грубая примесь часто безнравственных языческих обрядов, что вызывало со стороны лучших духовных лиц сильные обличения. В 1505 году игумен псковского Елеазарова монастыря Памфил писал псковским властям, умоляя их прекратить грубый разгул купальского торжества в ночь на Рождество Предтечи, совершавшийся с диким беснованием всего города. В Стоглаве тоже говорится, что везде еще происходили обряды Радуницы; на великий четверг палили солому и кликали мертвых; в Троицкую субботу мужи и жены сходились на жальниках (кладбищах) и плакались на могилах с великим кричанием, а потом заставляли играть скоморохов, пели и плясали; на Иванов день и на Крещенье сходились мужи и жены и девицы на безнравственное нощное плещевание, бесовские песни, плясание, а после ночи все, как бесноватые, с криком купались в реке; в святки гадали и ходили по домам с играми и переряживанием. Собор велел преследовать и разгонятъ все такие сборища.