Эпистолярное наследие митрополита Филарета (Дроздова) как школа духовного воспитания
Эпистолярное наследие митрополита Филарета может рассматриваться как красноречивый исторический документ, памятник русского литературного языка своего времени, но прежде всего оно является средоточием опыта жизни во Христе, школой духовно-нравственного воспитания, открывающей свои двери не только современникам и непосредственным адресатам, но и последующим поколениям. >>

А.А. Потебня о Ф.И. Тютчеве
А.А. Потебня. Виды поэтической иносказательности «Поэтическая иносказательность» Тютчева в изображении А.А. Потебни — не только перестановка смыслов и «параллелизм мысли», но и особая метафоричность сюжета, в котором художественный знак сливается со словесным символом и получает воплощение в едином замысле Тютчева — его гениальной, пронзительно-чувственной поэзии. >>

Две смерти: князь Андрей и Иван Ильич
Платоновский Сократ в диалоге «Федон» говорил о мыслителях: «Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним — умиранием и смертью» (Платон. Соч.: В 3 т. М., 1970. Т. 2. С. 59 (64а), пер. с древнегреч. С.П. Маркиша). К смерти и к вечности и у Платона, и во всей философской традиции, не порывающей с рационализмом, подготавливает человека разум, искусство рассуждения. Писатель и мыслитель граф Лев Николаевич Толстой был заворожен смертью как «чудом превращения, вечно загадочного и непонятного» (Шестов Л. На весах Иова (Странствования по душам) // Он же. Соч.: В 2 т. М., 1993. (Приложение к журналу «Вопросы философии». Серия «Из истории отечественной философской мысли»). Т. 2. С. 147). >>

От Манилова до Плюшкина
Некоторые соображения о последовательности «помещичьих» глав первого тома поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» Среди многочисленных истолкований смыслового принципа, определяющего расположение глав, посвященных визитам Чичикова к помещикам, в первом томе поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» выделяются два наиболее известные и влиятельные. Первое наиболее отчетливо было сформулировано Андреем Белым: «Посещение помещиков – стадии падения в грязь; поместья – круги дантова ада; владетель каждого – более мертв, чем предыдущий; последний, Плюшкин, - мертвец мертвецов <…>» (Белый Андрей. Мастерство Гоголя. М.; Л., 1934. С. 103). >>

Религиозные построения Л.Н.Толстого в зеркале своего времени
Размышления о книге свящ. Георгия Ореханова Монография свящ. Георгия Ореханова (Ореханов Г., свящ.  Русская Православная Церковь и Л.Н.Толстой: конфликт глазами современников: монография / свящ. Г.Ореханов. М., ПСТГУ, 2010. 696 с.) видится как ценный исторический труд о богословских воззрениях Л.Н.Толстого и закономерностях их рецепции в церковной и широкой общественной среде – и вместе с тем как красноречивый пример неизбежных аберраций исследователя, который пытается размышлять о взглядах художника и при этом его собственно художественное наследие выносит за скобки. >>

Из опыта комментирования «Войны и мира» Л.Н. Толстого: прототипы, реалии, обряды
В статье рассматриваются прототипы персонажей «Войны и мира» и реалии русской культуры начала XIX века. >>

О стихотворении А.С. Пушкина «Из Пиндемонти»
Отсылка к Пиндемонте в заглавии стихотворения «Не дорого ценю я громкие права...» (III, 420), как известно, является мистификацией. Именем веронского поэта Пушкин воспользовался, вероятно, как «прикрытием для отвлечения цензурных подозрений от своего стихотворения, которое он, очевидно, готовил к печати (оно известно по двум рукописям)». Первоначально стихотворение было озаглавлено: «Из Alfred Musset» (III, 1032. >>

Символика имен в рассказе Льва Толстого «Хозяин и работник»
Борис Эйхенбаум писал в ранней статье «Лев Толстой» (1919), и по сей день лучшем очерке эволюции поэтики писателя: «Фамилии действующих лиц у Толстого вообще не обладают способностью символизации или обобщения, как у Достоевского, но зато, правда, взамен этого их имена как-то особенно суггестивны – Наташа, кн. Андрей, Пьер, Анна. По-видимому, тут сказывается влияние семейно-бытового стиля, в котором пишет Толстой: имена эти не ощущаются нами как символы или типы, но наполнены особым эмоциональным содержанием, накопляющимся у нас по мере усвоения всех деталей жизни, внутренней и внешней. Рядом с этим фамилии – Ростова, Безухов, Волконский (sic! – А. Р.), Каренина – звучат безжизненно и безразлично». >>

Психологическое время и структура подпольного характера
На примере рассказа Ф.М. Достоевского «Вечный муж» Главный герой рассказа «Вечный муж» - подпольный человек, но «подпольные» слои его сознания актуализируются лишь на определённом – описываемом - отрезке его жизни. Важно, что перемена, происходящая в психике героя - прежде абсолютно нормального светского человека –подаётся в освещении его же собственной рефлексии. Инерция мировосприятия прежнего светского и успешного человека ещё остаётся – во многом именно благодаря этой инерции возможно не полное погружение во внутреннее состояние, а наблюдение за ним со стороны, с фиксацией всех сроков и границ разных мыслей и ощущений. >>

Об автобиографизме пушкинской лирики михайловского периода
Если в южной лирике Пушкина значительную роль играет так называемая «биографическая легенда», то в Михайловский период сознательного мистифицирования читателя, создания вокруг его лирики ореола таинственности, романтичности мы не найдем. В лирике этого периода присутствуют лишь два других типа художественного автобиографизма: так называемый императивный биографизм текста, когда «стихи пишутся как бы в расчете на то, что читателю кое-что известно из биографии автора», а также наиболее распространенный тип автобиографизма, при котором реальные личные обстоятельства, в которых создавалось лирическое произведение, предстают в нем значительно трансформированными в соответствии с авторским замыслом и литературными моделями, так сказать, «олитературенными». >>