Литературный контекст романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»

Мери и Мими: две "Княжны<...>" и две княжны

В 1834 г., за шесть лет до  "Героя нашего времени", в петербургском журнале "Библиотека для чтения" была напечатана повесть известного литератора князя Владимира Одоевского "Княжна Мими". (Кстати, Владимир Одоевский был хорошим знакомым Лермонтова.) Сходство заглавия "Княжны Мери" с заглавием "Княжны Мими" никак не может быть случайным: похожи даже имена героинь. Но сюжеты повестей непохожи. Именно эта непохожесть была, вероятно, важна для автора "Героя нашего времени".

В "Княжне Мими", как и положено в светской повести, изображается жизнь высшего света. Добродетельная баронесса Дауерталь — "чистая, невинная, холодная, уверенная в самой себе" — танцует на балу с Границким — "прекрасным, статным молодым человеком". Границкий — друг брата ее мужа. Старая дева княжна Мими, воплощение светского злословия и недоброжелательства, ошибочно подозревает, что баронесса и Границкий — любовники. Сплетня, пущенная княжной, рождена мстительным чувством: баронесса в первый раз вышла замуж за человека, которого княжна сама Мими считала своим женихом. На самом деле Границкий — возлюбленный другой дамы, графини Рифейской, и они искусно скрывают свою связь. Графиня была насильно выдана замуж, она и Границкий искренне и глубоко любят друг друга. Клевета княжны Мими, поддержанная в свете, приводит к дуэли между друзьями — братом ее мужа и Границким. Пуля Границкого оцарапала руку барону, Границкий был убит наповал. Оклеветанная баронесса умерла от горя.

Сюжет "Княжны Мими" типичен для светской повести. Здесь есть и язвительное описание пустого и лицемерного общества, живущего сплетнями и интригами. И противопоставленные свету несчастные влюбленные — жертвы порочных общественных правил, позволяющих молодую девушку выдать замуж за пожилого мужчину без ее согласия. Есть и героиня — олицетворение страдающей невинности.

А что же в "Княжне Мери"? Главный герой, Григорий Александрович Печорин, саркастически отзывается о дамах и господах из столичного и московского света, приехавших на воды. Но общество в целом отнюдь не платит Печорину той же монетой. Княгиня Лиговская была бы рада, если бы Мери вышла за него замуж. "Княгиня на меня смотрит очень нежно и не отходит от дочери..." — записывает Печорин в дневнике. Даже некая "история" (то ли вина политического свойства, то ли какой-то аморальный поступок), за которую Печорин был переведен на Кавказ, ее не смущает. Правда, Грушницкий и драгунский капитан следят за Печориным, интригуют против него и доводят дело до дуэли. Но главный герой отнюдь не является жертвой бесчестных интриганов. Подслушав разговор врагов, Печорин разрушает все их козни. Он обнаруживает все бесчестье Грушницкого, а затем убивает соперника на дуэли. Искусством "светской вражды" он владеет ничуть не хуже Грушницкого: "Княжна торжествовала; Грушницкий тоже. Торжествуйте, друзья мои, торопитесь... вам недолго торжествовать!.. Как быть? у меня есть предчувствие...".

Интриги компании Грушницкого и сплетни, им распускаемые, не вредят Грушницкому, но наносят урон чести княжны Мери: Грушницкий, не зная истины о том, что на ночном свидании Печорин был с Верой, называет имя княжны Мери. Именно княжна Мери, девушка из высшего общества, а вовсе не Печорин, скептически и насмешливо отзывающийся о свете, становится жертвой жестокого и коварного умысла. Но зло причиняет Мери не только отвергнутый ею Грушницкий. Тяжело страдать ее заставляет Печорин. Ему доставляет величайшую радость, что у княжны "нервический припадок: она проведет ночь без сна и будет плакать". Он признается: страдания девушки "мне доставляют необъятное наслаждение". Свои почти садистские чувства он облекает в демонические и вампирические одежды: "А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет. Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы".

Внешне сходны сюжетные линии Границкого и графини Рифейской в "Княжне Мими" и Печорина и Веры в "Княжне Мери". И графиня, и Вера — замужние женщины. Обе изменяют мужьям с возлюбленными — Границким и Печориным. Но грех графини Рифейской (из-за которого она терзается) автором если не оправдывается, то прощается. " — <...> Лидия, если кто-нибудь виноват в этом, то, верно, не ты. Ты невинна, как ангел. Ты жертва приличий; тебя выдали замуж поневоле. Вспомни, сколько ты сопротивлялась воле твоих родителей, вспомни все твои страдания, все наши страдания...", — успокаивает возлюбленную Границкий. И несчастная женщина отчасти соглашается с ним:

"Ах, Габриель, я все это знаю: и когда я подумаю о прошедшем, тогда совесть моя покойна. Бог видел, чего я не перенесла в моей жизни! Но когда я взгляну на моего мужа, на его скосившееся лицо, на его дрожащую руку; когда он манит меня к себе, меня, в которой он в продолжение шести лет производил одно чувство — отвращение; когда я вспомню, что его всегда обманывала, что его теперь обманываю, тогда забываю, какая цепь страданий, нравственных и физических, довела меня до этого обмана. Я изнываю между этими двумя мыслями, — и одна не уничтожает другой!"

Но Веру никто не принуждал к браку (кстати, это уже ее второе замужество). Она не игрушка в чужих руках. "Она вышла за него для сына. Он богат <...>", — так объясняет это замужество Печорин. И Вера безоглядно отдается Печорину, кажется, не испытывая угрызений совести (по крайней мере, Лермонтов ничего об этом не говорит). "Она решительно не хочет, чтоб я познакомился с ее мужем <...>. Я не позволил себе над ним ни одной насмешки: она его уважает, как отца! и будет обманывать, как мужа!.. Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!" — иронизирует Печорин.

Границкий поспешил бы жениться на Лидии, если бы она была свободна. Но ничто не заставило бы Печорина  вступить в брак с Верой, хотя ее любовь и дорога ему. Владимир Одоевский винит во всем случившемся обстоятельства, ложные порядки общества. Несчастье Печорина — следствие внутренних причин. Здесь Лермонтов следовал Пушкину — автору "Евгения Онегина", хотя история, рассказанная в "Княжне Мери", непохожа на сюжет пушкинского романа в стихах. "Традиционная <...> схема построения сюжета подразумевала выделение, с одной стороны, героев, с другой — препятствий. Героев связывает любовь, предписывающая им определенные нормы поведения и поступки. Однако окружающий мир не признает этих норм законными и требует другого поведения. Поэтому он выступает в качестве препятствия в отношениях между влюбленными. Борьба между противоборствующими силами может увенчаться победой влюбленных, которые тем самым докажут истинность своего понимания норм человеческих отношений, — это будет счастливый конец. Однако препятствия могут оказаться непреодолимыми — реализуются нормы окружающего мира. В этом случае произведение кончается трагически, а события, ожидание которых предписано логикой поведения влюбленных, — не произойдут. <...> Однако "несовершение событий" имеет в "Евгении Онегине" совсем иной смысл. Здесь оно происходит не потому, что срабатывает один из двух возможных механизмов романного сюжета, а потому, что механизмы эти <...> оказались вообще неработающими. Так, в начале романа препятствий в традиционном смысле (внешних препятствий) нет. Напротив, все — и в семье Лариных, и среди соседей — видят в Онегине возможного жениха Татьяны. Тем не менее соединения героев не происходит. В конце между героями возникает препятствие — брак Татьяны. Но если традиционное препятствие есть порождение предрассудков, деспотизма, коварства и т.п. и цель состоит в его устранении, то здесь героиня не хочет устранять препятствий, потому что видит в них не внешнюю силу, а нравственную ценность. Дискредитируется самый принцип построения сюжета в соответствии с нормами романтического текста" — так характеризует сюжет "Евгения Онегина" Ю.М. Лотман ("Художественное построение "Евгения Онегина"" // Ю.М. Лотман. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь: Кн. для учителя. М., 1988. С. 81—82). В "Княжне Мери" причины, мешающие соединению Печорина с Верой, иные. Но Лермонтов также стремится "дискредитировать" романтический сюжет, один из вариантов которого содержит "Княжна Мими".

Если кто из персонажей "Княжны Мери" и напоминает действующих лиц повести Владимира Одоевского, то это княжна Мери. Несчастная, безвинно ославленная в обществе, доведенная Печориным до нервного расстройства, она похожа на оклеветанную и умершую от горя баронессу Дауерталь.

Один из центральных персонажей светской повести — влюбленный герой. Таков в "Княжне Мери" Границкий. В "Княжне Мери" такого героя нет. Грушницкий мелок, и ничто не говорит о серьезности интереса, проявляемого им к Мери. Печорин не любит Мери, хотя в какой-то момент ощущает в своей душе чувство, похожее на любовь. По-видимому, он действительно любит Веру. Но чувство Печорина приносит героине мучения: " — Скажи мне наконец, — прошептала она, — тебе очень весело меня мучить? Я бы тебя должна ненавидеть: с тех пор как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий... — Ее голос задрожал, она склонилась ко мне и опустила голову на грудь мою.

"Может быть, — подумал я: — ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда!.."

Расставание с Верой заставляет Печорина жестоко страдать, но это страдание вызвано не только разлукой с дорогой ему женщиной. Это и страдания эгоиста, лишенного той, которая недавно была целиком в его власти. Это не то чувство, которое испытывает влюбленный герой светской повести.

Сюжеты двух повестей различны, их персонажи в своем большинстве непохожи. Но при этом в "Княжне Мери" есть очевидные черты чисто внешнего сходства. Похожи не только имена двух княжон, Мери и Мими, но и фамилия Грушницкого и Границкого. Оба гибнут на дуэли, легко ранив перед этим своих противников. Раны Печорина и барона тоже сходны: обоих оцарапали пули соперников, но барону пуля задела руку, а Печорину ногу. Владимир Одоевский прибегает к такому игровому приему, к "обнажению" художественной формы, как помещение предисловия в середину текста. В "Княжне Мери" такого приема нет. Но он присутствует в лермонтовском романе: примерно в середине текста находится предисловие повествователя к "Журналу Печорина". Это сходство с "Княжной Мими" было очевидно для читателей первого издания "Героя нашего времени" (1840 г.), в котором  отсутствовало первое предисловие ко всему тексту романа.

Наконец, и в повести Лермонтова, и в повести Владимира Одоевского подчеркнут общий мотив: свет и все в нем происходящее подобны  пьесе, разыгрываемой на театральной сцене. "Открываю великую тайну; слушайте: все, что ни делается в свете, делается для некоторого безымянного общества! Оно — партер; другие люди — сцена. Оно держит в руках и авторов, и музыкантов, и красавиц, и гениев, и героев. Оно ничего не боится — ни законов, ни правды, ни совести. Оно судит на жизнь и смерть и никогда не переменяет своих приговоров, если бы они и были противны рассудку. Членов сего общества вы легко можете узнать по следующим приметам: другие играют в карты, а они смотрят на игру; другие женятся, а они приезжают на свадьбу; другие пишут книги, а они критикуют; другие дают обед, а они судят о поваре; другие дерутся, а они читают реляции; другие танцуют, они становятся возле танцовщиков" — это пишет о свете автор "Княжны Мими". А вот известная реплика Печорина, сказанная по завершении дуэли с Грушницким: "Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.

Все в один голос вскрикнули.

— Finita la comedia! [Комедия окончена! — А.Р.] — сказал я доктору".

Итак, все произошедшее именуется "комедией". А горная "площадка" напоминает театральную сцену, на которой совершается последний акт пьесы со смертельным исходом. Секунданты подобны зрителям: они никак не могут предотвратить кровавую развязку.

Различия мотива "события светской жизни, подобные театральному действу" в двух повестях очевидны. Для Одоевского режиссером и подлинным автором в театре высшего света являются законодатели светских мнений, сплетники и интриганы. Не случайно, среди эпизодических персонажей "Княжны Мими" есть гг. N и D. — действующие лица грибоедовской комедии "Горе от ума", первыми подхватившие клевету Софьи о сумасшествии Чацкого. Да и княжна Мими тоже упоминается в комедии Грибоедова: она один из ее внесценических персонажей. У Лермонтова в "Княжне Мери" автором и режиссером светского спектакля является Печорин, успешно отстраняющий от этой роли "дилетанта" и "эпигона" Грушницкого.

В соотнесенности "Княжны Мери" с "Княжной Мими" для Лермонтова были важны именно различия. Владимир Одоевский был одним из создателей канона светской повести. Воспитанная на светских повестях публика ждала, что в "Княжне Мери" будут соблюдены законы жанра, внешнее сходство двух произведений поддерживало такую уверенность. Нарушая читательские ожидания, Лермонтов придавал своей повести ощущение новизны и жизненности, "не-литературности". Раз в повести все происходит не совсем так или совсем не так, как в других повестях из жизни света, значит, автор следует не литературным моделям, но непредсказуемой правде самой действительности, — должен был решить читатель. Вместо дуэли, приводящей к гибели одного из соперников — бывших друзей поединок двух врагов, и прежде лишь внешне выказывавших приязнь к друг другу. Вместо страшного всевластия света власть одного человека, без труда побеждающего соперников и добивающегося поставленных целей. Но этот герой не лучше жестокого светского общества из повести Владимира Одоевского. "В несчастии хороших людей виновато плохое общество", — утверждал автор "Княжны Мими". "Бог весть, кто виноват в том, что человек, которого нельзя назвать хорошим, страдает, хотя общество никак не мешает ему", — отвечает Лермонтов. Владимир Одоевский объяснял несчастье персонажей внешними причинами. Лермонтов признавал воздействие света на характер героя. Воздействие, может статься, пагубное и решающее. Но в том, что Печорин страдает сейчас, "виноват" уже не свет, а этот самый характер, как-то названный самим Печориным "несносным". Светская повесть при всем значении переживаний и исповедей персонажей была скорее не психологична, а "увлекательно—сюжетна". В центре были не чувства персонажей, а неожиданный поворот событий. У Лермонтова наоборот. В какие бы опасные ситуации ни попадал Печорин, читатель из предисловия к его дневнику знает, что умрет он прозаически обыденно не от чеченской или казацкой пули, не от руки таинственной "ундины" или бывшего приятеля. Нет, он "просто" умрет на обратном пути из Персии. Загадочны и увлекательны в "Герое нашего времени" не сюжеты повестей — их авантюрность чисто внешняя. Загадочна душа Печорина, до конца остающаяся неясной не только читателям, но и самому герою.

Лермонтов создает свою повесть, нарушая традиции светской повести, но никогда не забывая о них. Новизна создается им благодаря "переворачиванию", "переписыванию наоборот" канонов этого жанра.