Военные баллады Владимира Высоцкого
Песня "Тот, который не стрелял" (1972) выходит по своему содержанию далеко за пределы единичного экстраординарного военного эпизода, приобретая контуры философской баллады о таинственном скрещении и взаимозависимости жизненных путей на войне, о ценности личностного, противостоящего "общему" и "коллективному", выбора в момент крайнего испытания: "Никто поделать ничего не смог. // Нет – смог один, который не стрелял…". А в эпически многомерной по охвату общенародной и индивидуальных судеб "Балладе о детстве" (1975) именно внешне разрозненные эпизоды военных лет становятся "зернами" целостной балладной "автобиографии", вместившей калейдоскоп характерных для военной и послевоенной эпохи человеческих портретов:
…Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я – здоровый трехлетка –
На воздушную эту тревогу!
Да не все то, что сверху, – от Бога, –
И народ "зажигалки" тушил;
И как малая фронту подмога –
Мой песок и дырявый кувшин…
Эпическое расширение предмета изображения в военных балладах Высоцкого стимулировало процесс циклообразования в рамках этого жанра.
В "ролевой" дилогии "Две песни об одном воздушном бое" (1968) батальный эпизод выведен в восприятии и самого летчика, и одушевленного самолета-истребителя. Это позволяет представить напряженную "драматургию" сражения в различных ракурсах: одновременно в предметно-бытовой детализации эпизода поединка "на пике" и в онтологическом аспекте. Герой и его боевая машина, с равной степенью напряженности ощущают себя на грани небытия в "последнем бою" со смертью, временем, с ограниченностью своего материального существа. Запечатлевая динамику боя каждый со своей точки зрения, что придает балладному действию стереоскопическую выпуклость и психологичность, оба повествователя совпадают в прозрении мистического смысла совершающегося события. Если у героя первой части дилогии в переживании горя крепнет потребность в обращении к Богу, во взыскании райской благодати и вечности ("Мы Бога попросим: "Впишите нас с другом // В какой-нибудь ангельский полк!"), то "самолет-истребитель", ощущая небо своей "обителью", угадывает в трагическом усилии "последнего боя" путь к гармонизации всего сущего: "А кажется – стабилизатор поет: // "Мир вашему дому!"". Дилогия ярко демонстрирует единство многообразных жанрово-повествовательных форм военной поэзии Высоцкого: "эпического" рассказа о бое, проникновенной лирической исповеди, а также проявляющихся в многочисленных обращениях к фронтовому товарищу, к Богу диалоговых элементов.
В позднейшей поэтической "дорожной" трилогии 1973 г., ("Из дорожного дневника", "Солнечные пятна, или пятна на солнце", "Дороги… дороги…"), созданной под впечатлением от автомобильной поездки с М.Влади во Францию, в призме автобиографических впечатлений, пейзажных лейтмотивов разворачивается объемное эпическое полотно минувшей войны. Погружение в стихию родовой и национальной памяти актуализирует работу воображения лирического героя, в пространстве которого вырисовывается персонажный мир: и "глаза из бинтов", "заглянувшие в кабину", и "сержант пехоты", "восемь дней как позавтракавший в Минске", и стоящие под Варшавой танкисты… Балладная сюжетная динамика, представая в ретроспективном изображении, сращивается с ритмом мерного эпического повествования о болезненных, замолчанных эпизодах войны:
Военный эпизод – давно преданье,
В историю ушел, порос быльем –
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.
Почему же медлили
Наши корпуса?
Почему обедали
Эти два часа?
"Внутреннее" действие в произведении, основанное на взаимопроникновении личностной экзистенции лирического "я" и исторического опыта, проступает в овеществленных образах времени ("Я впустил это время, замешенное на крови") и памяти: "Память вдруг разрытая – // Неживой укор…". Экспрессивные пейзажные образы, знаменующие погружение в глубины памяти, которая хранится природным миром, раздвигают горизонты мироощущения лирического "я", вводя его в русло всеобщего, народного переживания фронтовых событий:
Здесь, на трассе прямой,
Мне, не знавшему пуль,
показалось,
Что и я где-то здесь
довоевывал невдалеке, –
Потому для меня
и шоссе словно штык заострялось,
И лохмотия свастик
болтались на этом штыке.
Значимым вектором эволюции военной баллады Высоцкого стало и ее тяготение к балладе философской, а также к основанной на архетипических образах притче ("Еще не вечер", "Песня о Земле", "Мы вращаем Землю" и др.).
Вселенское расширение масштаба балладного действия происходит в "Песне о Земле" (1969), где мифопоэтический образ сожженной, но неподавленной Земли символизирует потаенное бытие природного мира, отражая народные беды военного лихолетья. Диалогическая композиция песни выстраивается вокруг имеющего философский смысл спора о мистической жизни Земли, о ее бессмертии и устоянии перед лицом потрясений: "Кто сказал, что Земля умерла? // Нет, она затаилась на время!". Решающее значение приобретает в этом споре постижение родства страданий Земли с надрывом человеческой души, души поэта-певца: "Звенит она, стоны глуша, // Изо все своих ран, из отдушин". Болезненная острота памяти о войне художественно выразилась в оксюморонности словесных образов: "Обнаженные нервы Земли // Неземное страдание знают". Авторская мысль тяготеет здесь к сплавлению временного и вечного: сквозь "разрезы", "траншеи", "воронки" проступают субстанциальные основы жизнепорождающей стихии материнства, тайной музыкальной гармонии мироздания.
Одушевленный образ Земли становится активной действующей силой военного похода и в песне "Мы вращаем Землю" (1972). Элементы маршевой ритмики передают здесь напряженную сюжетную динамику баллады, запечатлевшей не только реально-исторический, но и мистический смысл пешего продвижения обороняющих свою Землю войск. Свойственная балладам Высоцкого экстраординарность событийного ряда, организующего пространство и время в произведении, проявилась в том, что хронотоп стихотворения отчасти родственен архаическому восприятию природы: все события войны "укладываются" как бы в один "былинный день", заключающий полноту природного цикла. В потрясенном войной сознании воспринимающего "я" смещаются привычные координаты картины мира: "Солнце отправилось вспять // И едва не зашло на востоке". Расширение пределов личностной экзистенции, всеобщий масштаб коллективного переживания ("Шар земной я вращаю локтями") обостряют ощущение связи движения "оси земной" с этапами балладного действия. Венцом военного подвига становится здесь восстановление нарушенных ритмов природного бытия, привычного круговращения Земли: "Но на запад, на запад ползет батальон, // Чтобы солнце взошло на востоке". На первый план выдвигается пронзительное ощущение родства внутренней жизни лирического "мы" с духом Земли – в ее как вселенской ипостаси, так и в единичных реалиях:
Животом – по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад.
Руки, ноги – на месте ли, нет ли, –
Как на свадьбе росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли –
На себя! От себя!
Таким образом, военная баллада в творчестве В.Высоцкого оказывается открытым жанровым образованием, вступающим в активное взаимодействие и с балладой философской, и с лирической исповедью, и с поэтическими "новеллами". Передавая трагедийный накал частных эпизодов войны, она обнаруживает в себе значительный потенциал эпохальных, бытийных, мифопоэтических обобщений, становясь одним из ключевых путей творческого самовыражения поэта-певца в его причастности к общенародному историческому опыту.
Страница
2 - 2 из 2
Начало
|
Пред.
|
1
2
|
След. | Конец
| Все
© Все права защищены
http://www.portal-slovo.ru