"Старый Владимир" в «Слове о полку Игореве»

Как известно, в «Слове о полку Игореве» рассказывается о двух исторических временах — времени князей — «дедов» и времени их «внуков». Уже в заглавии памятника присутствует указание на время «дедов». Игорь назван сыном Святослава и внуком воинственного Олега Святославича: «Слово о плъку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова».[i]

Основа текста — это антитеза «старое время / старые князья — нынешнее время / нынешние князья». К князьям-дедам отнесены «старый Владимир», которого «не льзѣ бѣ пригвоздити к горамъ Киевскимъ» (С. 5), и также названный «старым» (С. 3) Ярослав Мудрый (не ранее 980[ii] — 1054), окончательно вокняжившийся в Киеве в 1019 г. Кто такой «старый Владимир», неизвестно. По одной версии, отстаиваемой, например, А. В. Соловьевым[iii], это Владимир I Святославич (ок. 962—1015)[iv], князь Новгородский, а затем Киевский (видимо с 978 г.)[v], креститель Руси (ок. 989 г.). По другой версии, наиболее последовательно защищаемой Б. А. Рыбаковым[vi], — это Владимир Всеволодович Мономах (1053—1125), княживший в Смоленске (с 1077 г.) и в Чернигове (фактически, видимо, с 1076 г., формально — с 1078 по 1094 г.) и Переяславле (с 1094 по 1113 г.), а с 1113 г. занимавший киевский престол.

Аргументы сторонников отождествления «стараго Владимира» с Владимиром Святославичем представляются более весомыми. В «Слове…» не названо ни одного события прошлого, совершившегося после смерти Мономаха в 1125 г.,[vii] но несколько раз упоминаются события или времена после смерти Владимира Святославича. Это княжение его сына Ярослава Мудрого; победа Ярославова брата Мстислава (ум. 1036) над касожским князем Редедей на поединке (1022 г.); вражда между Ярославичами — внуками Владимира и Владимировым правнуком Всеславом Брячиславичем Полоцким (1067-1068), битва на Нежатиной Ниве (1078), в которой Игорев дед сражался против Ярославовых сыновей, своих дядьев — Изяслава и Всеволода и против Всеволодова сына Владимира Мономаха.

Владимир Мономах в отличие от Владимира Святославича не был предком Игоря, его отца и деда. Он был родоначальником линии Мономаховичей, враждовавшей с Ольговичами, и потому торжественное упоминание «Почнемъ же, братие, повѣсть сию от стараго Владимера до нынѣшняго Игоря» (С. 5) едва ли может относиться к Мономаху.

И, наконец, более логично назвать «старым» Владимира Святославича, от смерти которого до похода Игоря прошло 170 лет, нежели Владимира Мономаха, скончавшегося за 60 лет до горестного Игорева поражения.

Бесспорно имя Мономаха упомянуто в «Слове…» лишь единожды[viii], причем Мономах отнюдь не возвеличивается: «Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Черниговѣ», слыша звон славы своего соперника в борьбе за черниговский престол — Игорева деда Олега Святославича.

В этом фрагменте могут подразумеваться как собственно уши, так и воротные проемы, точнее проушины (сторонники второго толкования — Н.Г. Головин, Д.Д. Мальсагов, В.А. Козырев).[ix] Фактически эта полемика, по-видимому, неуместна, так как для произведения характерна установка на объединение в одной лексеме значений двух омонимов, как это, например, происходит в случае с «мысью/мыслью».[x] Но независимо от понимания семантики слова «уши», это высказывание, несомненно, содержит пейоративные коннотации, относящиеся к Мономаху. Показательно некоторое недоумение О.В. Творогова, отметившего «неясность образа (почему Мономах — смелый воин и мудрый политик затыкает себе уши жестом испуганного ребенка»).[xi] Единственное приемлемое объяснение — Владимир Мономах не представлен в «Слове…» смелым воином и мудрым политиком.

Упомянут в «Слове…» также половецкий хан Шарукан, дед Кончака, потерпевший поражение от войск Святополка Изяславича, Владимира Мономаха и Олега Святославича в 1107 г.: узнав о поражении Игоря, готские девы «лелеютъ месть Шароканю» (С. 26)[xii].

Принято считать, что здесь говорится о готах, оставшихся в Крыму и на Таманском полуострове после того, как основная часть этого германского племени ушла на запад; готские поселения сохранялись в Крыму на протяжении раннего Средневековья. Господствуют мнение, что готские девы, симпатизируя половцам. Ср. в переводе О. В. Творогова: «лелеют месть за Шарукана».[xiii]

Вот как о поражении половцев, среди предводителей которых был Шарукан, рассказывает «Повесть временных лет»: «Том же лѣтѣ приде Бонякъ, и Шаруканъ старый и ини князи мнози, и сташа около Лубьна. Святополкъ же, Мстиславъ, Вячеславъ, Ярополкъ идоша на половци къ Лубну, и въ 6 час дне бродишася чресъ Сулу, и кликнуша на них. Половци же ужасошася, от страхане възмогоша ни стяга поставити, но побѣгоша, хватающе кони, а друзии пѣши побѣгоша. Наши же почаша сѣчи, женущи я, а другыѣ руками имати, и гнаша ноли до Хоролоа. Убиша же Таза, Бонякова брата, а Сугра яша и брата его, а Шаруканъ едва утече. Отбѣгоша же товара своего, еже взяша русскии вои мѣсяца августа въ 12, и възвратишася в свояси с побѣдою великою».[xiv]

Нет никаких оснований полагать, что в «Слове…» победа русичей над Шаруканом ассоциируется именно с Владимиром Мономахом; скорее она воспринимается как успех другого князя — участника битвы — Игорева деда Олега Святославича. В этом упоминании как бы свернута антитеза: «победа Игорева деда над дедом Кончака в прошлом — поражение внука (Игоря) от внука (Кончака) ныне».

История поражений Шарукана должна была для древнерусских книжников напоминать и о деянии Игорева прадеда и Олегова отца — Святослава Ярославича. Новгородская первая летопись младшего изводам сообщает, что в 1068 г. Святослав пленил Шарукана. Обстоятельства победы Святослава во многом по контрасту напоминают злосчастный Игорев поход: русские решаются на бой, многократно уступая в числе степнякам, Святослав произносит перед битвой речь — мужественную, но исполненную понимания отчаянного, почти безвыходного положения: «Святославъ же собравъ дружины нѣколико, изиде на нѣх <…>. И узрѣша половци идущии вои, пристроиша вои противу. И видѣ Святославъ множество их, рче дружинѣ своеи: “потягнемь, уже намъ нѣлзѣ камо ся дѣти”, и удариша в нѣ, и одолѣ Святославъ въ 3-хъ тысящах, а Половець бѣ 12 тысяцѣ; и тако биеми, а друзии истопоша въ Снови; а князь их яша Шаракана въ 1 день ноября»[xv].

Теперь же Шаруканов внук Кончак захватил в плен Святославова правнука.

Мнение о том, что для автора «Слова…» победа над Шаруканом ассоциировалась с именем Владимира Мономаха, но никак не с именем Игорева деда Олега Святославича или прадеда Святослава Ярославича, основано на простой презумпции ключевой роли Мономаха в этом походе, закрепившейся в исторической памяти всего древнерусского общества XII в. Между тем версия о Мономахе — организаторе и вдохновителе всех походов в Степь, представленная в «Повести временных лет», не могла быть обязательной для каждого древнерусского книжника, тем более для составителя «Слова…», очевидно близкого к Ольговичам и, может быть, к самому князю Игорю.[xvi] Нельзя бесспорно исключить существования не дошедшей до нас летописной традиции, альтернативной «Повести временных лет». Стоит напомнить о гипотезе, согласно которой в XII в. при князе Святославе Ольговиче и его сыновьях велся в Чернигове «семейный Летописец».[xvii] Правда, М.Д. Приселков, высказавший это мнение, полагал, что «или Летописец этот не имел никакого начала до 1120 г., или известия, читавшиеся в начале этого Летописца, совпадали с известиями “Повести временных лет”, м. б. их сокращая, но не пополняя. Что вероятнее это второе предположение, вытекает из изучения объема этих сведений до 1120 г. у автора “Слова о полку Игореве”».[xviii] Однако даже если признать, что в гипотетическом Летописце сообщаемые факты о времени войн Олега Святославича с Владимиром Мономахом и о походах в Степь не разнились с известиями «Повести временных лет», сама оценка событий могла и должна была оказаться иной, порой (как в случае с узурпацией Мономахом прав на Черниговское княжение) — диаметрально противоположной. Впрочем, сам характер упоминаний о событиях этого времени в «Слове…» не содержит однозначных подтверждений, что автор непременно пользовался текстом, идентичным тексту «Повести временных лет» или являющимся его простым сокращением. По крайней мере, отношение автора «Слова…» к Мономаху не совпадает с тем, которое выражено в «Повести временных лет».

Исследователи, ратующие за Владимира Мономаха против Владимира Святославича, указывают на то, что автору «Слова…» было бы естественнее упомянуть о прославившемся победами над половцами Мономахе, нежели о его прадеде, с половцами не воевавшем и особого мужества не выказавшем. Но Владимир Святославич может возвеличиваться прежде всего как предок — прародитель всех существовавших во время автора «Слова…» княжеских родов и как объединитель всей Русской земли. Мономах же практически никогда не обладал всей властью над Русью. Кроме того, Владимир Святославич одержал победы над славянскими племенами (вятичами, радимичами), обитавшими на Руси, и над окрестными народами (волжскими болгарами, поляками, хорватами, печенегами, прибалтийским племенем ятвягами). По словам Н.М. Карамзина, «сей князь <…> смирил бунты своих данников, отражал набеги хищных соседов, победил сильного Мечислава (польского князя. — А. Р.) и славный храбростию народ Ятвяжский; расширил пределы Государства на Западе <…> населил пустыни, основал новые города <…>»[xix].

Еще в XIII столетии летописец князя Даниила Галицкого, рассказывая о походе князя вглубь Польской земли, сравнивал этот поход с теми, что когда-то совершил Владимир Святославич: «Иный бо князь не входил бѣ в землю Лядьску толь глубоко, проче Володимера Великаго, иже бѣ землю крестилъ»[xx]. А сообщая о походе Даниила и его брата Василька вглубь Чешской земли, книжник замечает, что в эти пределы не вторгались ни знаменитый воитель князь Святослав Игоревич, ни Владимир Святой: «Данилови же князю хотящю ово короля ради, ово славы хотя, — не бѣ бо в землѣ Русцѣй первее, иже бѣ воевалъ землю Чьшьску; ни Святославъ Хоробры, ни Володимер Святый»[xxi]. Таким образом, Владимир Святославич воспринимается летописцем XIII в. как прославленный князь-воитель (сопоставимый с самим Святославом Игоревичем «Хоробрым»), совершавший далекие походы, — более дальние, чем походы Владимира Мономаха, о котором летописец даже и не вспомнил. По замечанию Д.С. Лихачева, напомнившего об этих известиях Галицкой летописи, Владимировы «походы были как бы мерилом дальности походов других русских князей».[xxii]

Правда, в «Слове…» деяния Владимира Святославича не изображены, но все-таки автор «песни», очевидно, подразумевает его, а не Мономаха.